Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

Знавшие Саратоха люди говорили, что сильнее всего мужчина изменился после последней крупной стычки с демонами, но и тут всё не совсем так. До такого полномасштабного события, как война, характер служителя Лангзама множество раз подвергался проверке. Именно тогда в нём начало что-то отмирать.

В первые годы обучения не проявлявший излишних амбиций мальчишка случайно убил напарника во время тренировок. Саратоха не только не наказали, но и приставили ему более опытного учителя, развившего таланты впечатлительного юнца на полную катушку. Из всех способностей, практиковавшихся среди церковников, вроде предчувствий, целительной магии, поверхностного чтения мыслей и некоторых других, юный Монтоги проявлял склонность к самой редкой – преобразованию чистой энергии света. Управление этой «стихией» требовало огромного контроля, при потере которого служитель мог сжечь себя изнутри или растратить слишком много жизненной силы. Саратох достаточно быстро овладел основами управления светом, хотя пока не получалось преобразовывать его в копья или цепи, но никак не мог совладать с другими, фундаментальными приёмами. Наставники сетовали, что юноша никогда не ставил блок, поэтому любой демон со способностями легко проклял бы его. И ещё Монтоги оказался внутренне слеп, что повышало риск перепутать Спустившегося с человеком. Последнее легко компенсировалось опытом, однако над первой проблемой Саратох бился долгие годы.

Тренировки в стенах резиденции кончились быстро. Демоны зашевелились в норках, стали проявлять неведомую доселе активность, что навело Lux Veritatis на мысль: грядёт война. Спустившиеся наносили точечные удары, метя в невинных жителей удалённых друг от друга поселений, заставляя Церковь растягивать силы. При этом демоны действовали с утроенной жестокостью, словно озверели от безделья за прошлые годы, и устраивали настоящие представления, дразня людей и морально подавляя их. Короли Нижнего мира не принимали в этом участия, а кто-то заверяет, что и не знали о стратегии подчинённых.

Наставник Саратоха вывел юношу за пределы четырёх стен. Полевые испытания не являлись редкостью, но, в отличие от собратьев-новичков, Монтоги таскали по самым горячим точкам. Оттого картины, которые не предназначалось молодому неокрепшему разуму, во всей красе представали перед юношей.

Случаи бывали разные, и один являлся показательнее другого.

- Что это такое? – вопрошал Саратох, обходя по кругу витиеватые нити, свисавшие с потолка. В лужи крови на полу юноша старался не ступать, удивляясь, как много её вмещается в человеческом теле. Или эти маленькие озёра принадлежали нескольким людям? Перед тем, как прибыть в дом вместе с наставником, он слышал, что в нём ютилась пожилая семейная пара.

- Лучше не трогай, - присматриваясь к находке воспитанника, посоветовал мужчина. – Это кровеносная система, выдернутая из тела.

Похолодев, Саратох отшатнулся. Крохотные трубочки, едва заметно покачивавшиеся от сквозняка, напоминали соединённые друг с другом верёвки. Вот только представить их не внутри, а снаружи человеческого организма казалось дикостью. Какой жестокостью и вместе с тем хирургической точностью нужно обладать, чтобы так аккуратно вытянуть большую часть этих хрупких нитей и не порвать!

На похожие выставки человеческих органов Саратох попадал часто. Спустившиеся будто поставили себе задачу покалечить разумы преследовавших церковников, лишить их самообладания. Но едва ли демоны сами далеко ушли от сумасшедших.

В нагревавшемся котле безумия, юдоли скорби и нараставших страданий со временем у всех начала ехать крыша. Всеобщее помешательство, как впоследствии прозвали это явление. Чёрное смешалось с белым, густые мерзкие кляксы заплясали на обеих половинах листа, замызгивая чистые пространства. Ещё вчерашний лесничий, угощавший ребятишек ягодами и грибами, превращался в обезображенного людоеда, как будто переняв предпочтения какого-нибудь Нагнетальщика. Обездоленные сироты убивали с беспощадностью бескомпромиссных демонских отродий. Брат отворачивался от брата, если второго подозревали в сговоре с врагом. Матери топили младенцев, рождённых от смешения крови со Спустившимися, а потом накладывали на себя руки.

Саратох смотрел на этих обезумевших людей, потом вспоминал злодеяния демонов, и вцеплялся пальцами в волосы. Его охватывал мандраж от осознания окружавших неправильности и иррациональности. Сложные случаи, в которые постоянно попадал наставник, не столько закаляли характер его ученика, сколько пробивали первые дыры в стенках сосуда души. Они становились всё более эфемерными, и с каждой новой трагичной историей, разворачивавшейся на глазах юного Монтоги, краски мира крошились и тускнели сильнее.

Окончательно его сломала ночь, проведённая в логове болотного чудовища. Саратох не знал, переживёт ли её, и каждую минуту вздрагивал от шорохов и кряхтений страшного обитателя. Юноша кусал губы и корни дерева, борясь со страданиями, причиняемыми сломанной ногой. Отторжение, неприятие возможного исхода хлестало по разуму огненной плетью. Он не сдохнет в этой яме, не сдохнет! Или сдохнет? Его спасло то, что чудовище было занято разделыванием предыдущей жертвы, оставив паренька «на потом». Терпящая, к которой Саратох взывал каждой мысленно озвученной фонемой, не послала ему ни знаков, ни видений. Он не нашёл Её света в душе и даже испугался, что это из-за недостатка веры. Представлять собственную кончину и пропускать через себя каждую ноту вопящего в предсмертной агонии человека было выше его сил, и Монтоги попросту убежал в себя от реальности. А когда наутро наставник спалил логово и вызволил ученика, Саратох обнаружил, что вернуться полностью у него уже не получается. Что-то безвозвратно потерялось, осталось позади, в прошедшей ночи, оторвалось от смиренной и любознательной натуры юноши.

Оно и к лучшему, утешал себя Монтоги. Если пропускать через себя каждую эмоцию, как внушительная девица, можно окончательно слететь с катушек. Уронил стул на палец – закрой дверь перед раздутыми ноздрями раздражительности ещё до того, как она начнёт по-хозяйски вытирать ноги. Услышал свист и почувствовал обжигающую боль в предплечье – ласково потрепи оперенье стрелы и хладнокровно выдерни её, не обломав наконечник. Саратох больше не повторял эти советы, они сами срослись с его сущностью. С годами Монтоги стал забывать, что такое паника, презрение, бешеная ярость, гнетущая тоска, неудержимая страсть, безудержное веселье. Выражения «умирать от скуки», «давиться желчью», «сгорать от нетерпения» превратились в архаизмы. Читал описания этих эмоций, видел их следы на лицах и в поступках людей, но сам давно выселил за пределы характера.

А потом ужаснулся: как же ему стать благородным и справедливым воином добра, если он, Саратох, не испытывает должных чувств? Нужно ли быть истинно сострадающим, чтобы помогать скорбящим? Положено ли любить, дабы нести свет любви и гармонии заблудшим душам?

Но грянула война, и вопросы морали захлебнулись в собственных слюнях, пытаясь докричаться до здравого смысла. Тогда трещин на сосуде прибавилось. В битве со Спустившимися Саратох, в совершенстве овладевший магией света, продемонстрировал всё своё мастерство. Перебранка с использованием умений превратилась в вещь обыденную и естественно полагающуюся.

Всполох света, острая боль в виске или плече, спине или боку. Мир смешивается в однородное пятно и размазывается перед глазами. Монтоги не испытывает страха, дрожи в конечности нет, и потому пальцы совершают правильное движение, выплетая из энергии сети или световые копья. Рядом на холодную землю падает товарищ, и кровь по лбу затекает в глаза, уши и рот. Саратох не испытывает жалости, но по прописанному шаблону склоняется над пострадавшим, читает отходную молитву, отпускает грехи или обещает передать последние слова родственникам умирающего. Потому что так правильно.

Так и продолжал свою странную жизнь: что не вытекло из сосуда души, Саратох бережно сохранял, любуясь не сбежавшими от него эмоциями. Уцелели в нём и лёгкая спесь, и горделивость за себя и род людской, и искренняя благодарность, и некоторые другие неброские ценности. Что не удалось сдержать, мужчина имитировал, подстраиваясь под случай. Всё ради того, чтобы в любой ситуации оставаться человечным. Даже будучи практически бездушным, Саратох прославился как личность с большим сердцем.