Камин-аут (СИ)

Несмотря на то, что завтра нужно было рано вставать в школу, он собирался еще какое-то время побыть рядом с братом, а потом только отправиться спать в свою постель.

Чтобы не греметь музыкой, пришлось сбавить звук, и все равно мальчик снял с головы наушники и убедился, что музыка не слышна. Сначала в полутьме пытаясь читать про электродинамику, потом без звука смотреть абсолютно бессмысленный мультсериал, Маю очень скоро понял, что не оглядываться на спящего под боком брата каждые двадцать-тридцать секунд практически непосильная задача.

Под одеялом у Эваллё было так тепло… Сильный запах тела смешался с лесным ароматом бальзама. Мальчик как был, не снимая наушников, улёгся на живот. С такой позиции видны были только запутанные черные волосы на затылке. Потянув за одеяло, Маю коснулся щекой оголившейся спины брата. Свободной рукой он блуждал по спине брата, лаская маслянистую от бальзама кожу. Совсем охамел – пускать в голову сладкие грезы об Эваллё, когда тот лежит избитый.

Маю провалялся так до тех пор, пока не решился на более смелые действия. Рот мягко вобрал мочку уха Эваллё, язык тронул нежную плоть, нащупал прокол от серьги.

Любое упоминание о брате вне дома вызывало непонятную тревогу и всегда следующую за ней истому, всё чаще мысли стали зацикливаться на том, что они братья, или что Маю мечтает занять место Аулис, когда те двое остаются наедине. Из-за чего внимание частенько рассеивалось, и он не всегда мог вспомнить, что намеревался сделать до того, как брат вновь завладел его головой. Здесь только седьмую неделю, а привычный режим жизни уже сломан.

Язык прошелся по кайме уха – у брата были изящные, небольшие уши, глядя на них, Маю размышлял, где же у Эваллё та самая чувствительная зона. Пальцы легки на татуировку на пояснице. Улегшись на бок, Маю подобрался еще ближе, опустив колено поверх ноги Эваллё. Уже скользкая от бальзама ладонь переместилась на бедро. Слегка полежав, прижимаясь лбом к спине парня, Маю прильнул к ней губами. Это мгновение могло бы длиться вечность. Сначала ребром ладони, потом, собравшись с духом, кончиками пальцев, он изучал шелковую кожу на внешней стороне бедра. В темной одежде и не разберешь, что у Эваллё, оказывается, есть фигура. Для удобства сдернув с себя наушники, Маю прижался губами к пульсирующей жилке на шее. Всё это время мальчик умирал от стыда, не зная, как можно оставаться равнодушным, лёжа рядом с Эваллё под одним одеялом. Опущенные веки не подергивались, должно быть, сегодня брата не тревожили сны. Даже косметика не смазалась. Было страшно целовать в лицо – Эваллё мог проснуться и непонятно как отреагировать.

В конце концов, размышления о них с братом неуклонно сводились к фантазиям о занятиях любовью. Всё в нём требовало находиться с Эваллё в постоянной связи, касаться брата, изучать, ухаживать. По-настоящему пугало лишь то, как естественно воспринималась его тяга к брату, точно нездоровые желания были запрограммированы в нем изначально, но пришли в действие только по прошествии шестнадцати лет. А может, он раньше просто не осознавал природу своих влечений, но уже с рождения был надежно привязан к Эваллё? Ведь именно старший брат стал ему первым по-настоящему близким другом, тогда так ли важно, что в них течёт одна кровь?

Это всё – влечение, фантазии, всё – должно быть, спровоцировано тем, что он еще зеленый совсем и ни с кем не успел завести серьезных отношений. А Эваллё оказался ближе всех в данный момент. И всегда с теплотой вспоминавший о брате Маю просто не устоял под напором кружащих в голове образов.

Потемнение в комнате привлекло внимание, и, переведя взгляд на экран телевизора в изножье кровати, мальчик невольно раскрыл рот. Дверь в комнату была открыта! Он её закрывал целых два раза: первый раз, когда вернулся сюда с братом и второй, когда принес с кухни бальзам. Просто не мог оставить её так: кто угодно мог сюда зайти! И ничего, что Эваллё почти голый, а сам Маю…

Во рту пересохло. Как давно она открыта? Кто здесь был и, вот что самое важное, чем Маю в это время занимался? Если сестра – ведь в основном только она не ложится до двух ночи – он ей завтра всё доходчиво объяснит. Но, а что если это кто-то из взрослых?

Он же специально оставил телевизор включенным, чтобы дверь была видна! Еще, называется, наблюдать собирался… Зачем ему только приспичило надевать эти дурацкие наушники?!

И что теперь? Перелезть на верхнюю койку и притвориться спящим? Или пойти на разведку и тогда его точно кто-нибудь подловит в коридоре? Вместо этого Маю вылез из-под одеяла, закрыл дверь и поставил будильник на половину шестого утра. Только так он успеет собраться в школу и незаметно ото всех смотаться из дома, прежде чем его хватятся. Тахоми встает около шести, Сатин непредсказуем, а Рабия вряд ли проснется рано – у него будет ровно полчаса. Но всю жизнь-то убегать нереально! Рано или поздно ему придется ответить за свой поступок. Выключив музыку и телевизор, с несусветно стучащим пульсом Маю забрался к себе, не забыв прихватить подушку, и, с головой накрывшись ватным одеялом, свернулся клубком. Неужели всё это происходит с ним? Не малейшего понятия, как объяснить кому-то ситуацию… Мальчик накрыл глаза ладонями. Скорее бы прозвенел будильник! А вдруг у кого-то как раз сегодня бессонница – придется быть осторожным, чтобы не напороться.

Янке! Это могла быть Янке! Она вообще ненормальная, но на роль конспиратора явно не годится. Обращается ко всем на «вы», даже к нему, шугается любого прикосновения, в глаза смотреть избегает, от резких голосов вздрагивает… Если она почувствует, что запахло паленым, то выложит всю подноготную. Денег совсем не осталось, заплатить за молчание не получится. Но за какой надобностью ей подниматься на мансарду среди ночи? Маю не уверен, что она была здесь хотя бы раз.

Как сложно! Маю вцепился себе в волосы. И куда же он пойдет перед школой?

У него недостаточно мужества, чтобы в лицо Рабии или Сатину признаться во всём. Пожалуй, ему здесь не место, он не должен был приезжать в Хямеенлинну. Можно было продолжать обучение за границей, пойти разнорабочим, собрать свою группу, в конце концов, уехать к родственникам! Но сделать это, означает отрезать часть самого себя.

Маю откинул теплое одеяло и согнул ноги. С нижнего яруса доносилось затрудненное дыхание Эваллё. Совсем необязательно, что парню понравится, что брат лез к нему, пока он отсыпался после драки. Опустив локоть на колени, мальчик обхватил прохладный лоб пальцами. Теперь ему не спать до самого утра!

*

Снег припорошил тротуар и газоны. Ветки отражались в подсыхающих лужах. Сквозь зыбкую пелену облаков проступали очертания солнца, грозившего и вовсе потонуть в их студенистой массе.

Отсиживаясь за тонированными стеклами, Сатин поглядывал на двор за школьными воротами. Ожидая Маю, он прокручивал в голове слова Рабии по поводу академии. Пока Маю находился на занятиях, было полно времени, чтобы обдумать дальнейший разговор.

Наконец, появился мальчик. Маю обвязался шарфом почти по самый нос, на глаза надвинул беретку. Подойдя к охраннику, сказал что-то.

Только теперь стало ясным то, чего раньше Сатин не замечал: Маю избегал откровенных разговоров и рассказов о последних годах, но самое ужасное было в том, что мальчик врал, успешно используя ложь в собственных целях. Преодолев школьные ворота, Маю тут же заметил отцовский джип, после чего резко свернул влево и направился вдоль школьной ограды, напрочь игнорируя едущий следом автомобиль. Младший сын оказался вовсе не ангелом и был далек от примера идеального ребенка, каким привык его видеть отец. Собственный просчёт вызывал большую злость, чем могло бы показаться. Образ примерного мальчика продолжал преследовать Сатина. Что произошло с его ребенком?

Мужчина дал вперед, обогнав невозмутимо шагающего Маю, и остановил джип в пяти метрах. Сначала в замешательстве мальчик застыл, но после всё же возобновил прогулку. Сатин открыл дверцу позади водителя в тот момент, когда Маю поравнялся с джипом. Тонированное стекло опустилось на половину.