Камин-аут (СИ)

– Ты говорил с кем-нибудь о брате?

– В первый раз в жизни говорю сейчас об этом с тобой.

Маю смотрел куда-то сквозь него. Мальчик поднес к горлу покрасневшие пальцы, намереваясь ослабить узел серо-дымчатого шарфа.

– Почему не сказал мне раньше?

– Ээ… сейчас говорю. А что ты хочешь? Я сам только недавно узнал.

Сатин прихлебнул кофе. Аромат обжёг ноздри. Одна попса сменилась другой, какое-то время мужчина прислушивался к ритмичной мелодии, изучая внешний вид сына.

– Покажи-ка свою ладонь.

Маю недоуменно поднял левую ладонь. Давая понять, что подразумевает, Сатин протянул руку и обхватил запястье Маю своими пальцами. Без мозолей, без выступающих вен, гладкая и маленькая ладошка, легла к нему на ладонь.

– Зачем ты накрасил ногти голубым лаком?

– Да не знаю… прикольно смотрелось на ногтях Фрэи.

Сатин легонько похлопал по ладони Маю, а потом накрыл своей ладонью.

– А если на сестре будет прикольно смотреться платье, ты тоже его наденешь?

– Нет, – поспешно ответил мальчик, кажется, начиная сознавать, куда он клонит. – Но тебя ведь не заботит, если ты отличаешься от остальных.

Сатин отпустил ладонь Маю и, коснувшись подбородка сплетенными в замок пальцами, выпустил струю воздуха, потом убрал локти со стола и выглянул в окно, убедившись, что «Чероки» стоит там же, где стоял.

– Ты собрался повторять всё, что делаю я?.. Это условия моего имиджа или сценического образа, как тебе удобней. Но школа – совершенно другая территория, там такой жест может не пройти.

Они взяли достаточно много разной еды, вероятно, часть которой поедет домой. Маю смотрел на оставшуюся половинку лимонового «доната» на тарелке, которого мучил уже минут десять.

– Кстати, почему ты не снимешь берет? Здесь тепло.

Как и следовало ожидать, Маю продолжал отмалчиваться. Всему же есть предел!

Покончив с пончиком, теперь Маю примеривался к сладкому «Шелл-донату».

– Маю, я задал тебе вопрос, – терпеливо напомнил Сатин.

– У меня голова вся грязная.

– Неужели так сложно?

Сатин поменял ноги местами и опустил ладонь на колено. С одной стороны зажатость ребенка сильно действовала на нервы, с другой – за Маю буквально ныло сердце.

Мальчик медленно снял берет и положил поверх его перчаток и ключей, лежащих на краю стола.

Длинные пряди исчезли, теперь волосы Маю были сострижены почти под ноль – едва приметный слой волос белоснежной шапкой облекал голову мальчика. С беспристрастным лицом ребенок смотрел куда-то мимо него. В горле вдруг стало очень сухо. Сохраняя видимость спокойствия, Сатин сделал глоток кофе.

– Чьей была идея сбрить волосы?

– Моей.

– Чем же тебя не устроила прическа? У тебя были прекрасные волосы.

– Ключевое слово «были» – пора было что-то менять…

С новой экстремальной прической лицо Маю выглядело худее и менее круглым, и нельзя сказать, что бы это ему не подходило, однако радости от изменения внешнего вида мальчик явно не испытывал.

– Ты мог укоротить хотя бы до той длины, что была на макушке.

– На меня все пялились из-за них.

– И не без причины – тебе шла прежняя стрижка. Маю, посмотри на меня. Излишние внимание еще не повод отрезать волосы. Те, кто на тебя смотрят, разве они видят перед собой что-то неприятное? Уверен, твои одноклассницы за тобой по пятам ходят.

– Ну и пускай ходят, их дело.

Сатин протянул руку и провёл по голове сына. Миллиметровая щетина слегка покалывала подушечки пальцев.

– Я делаю что-то не так? – согнутым пальцем Сатин провел по гладкой щеке подростка и откинулся на спинку кресла. – Знаешь… давай забудем про академию. Черт с ней. Ты принял решение самостоятельно, и мне этого достаточно. Я рад, что ты получал от занятий удовольствие и приобрёл там знания, на большее я не рассчитывал.

Боль в затылке, которая постепенно вторгалась в мысли, нахлынула с удвоенной силой. А вечером еще приём у Лим-Сивы. Как протянуть там с дикой головной болью Сатин не представлял.

Измазав губы джемом, Маю возился с пончиком, норовя затолкать вытекающую с разных сторон густую начинку обратно.

– Ты не разозлился, что я соврал вообще про этот экстернат?

– Мне достаёт веры в то, что прежде чем бросить обучение, ты взвесил все «за» и «против».

Сатин допил остатки кофе и раскусил «ринг-донат» с зеленым чаем.

– Так ладно, Маю, я хочу добиться от тебя откровенности. Ты не мог не знать, к чему приводит необдуманность. Я жду, что ты мне всё объяснишь. Не стесняйся, скажи мне правду. Я не собираюсь притворяться, что мои глаза закрыты.

Еда обманчиво притупляла пульсирующую боль в затылке.

Мальчик избегал смотреть на отца.

– Я хотел, чтобы мой брат обратил на меня внимание, – говорил Маю, покусывая губы, из-за чего его сбивчивое бормотание казалось еще более тихим и скомканным. – Чтобы он забыл про свою девушку.

Сатин вздохнул, он мог себе представить, через что пришлось переступить Маю, чтобы открыто признаться. Значит, окончательно всё для себя решил, так?

Мужчина наклонился вперед.

– Мы всегда хотим обладать чем-то, мы не можем довольствоваться только собой – нам этого кажется мало. Но почему именно старший брат? Разве больше нет никого, кто тебе бы понравился?

– Я уже не смогу относиться к нему как к брату. Я понял это, когда он в одиночку был против тех парней…

– Что еще за «те парни»? Почему ты ничего мне не сказал? Если над тобой издевались, ты должен был сказать мне.

– Эваллё… он не хотел, чтобы ты вмешивался. Он бы не позволил мне ничего рассказать.

– Эваллё тебе не указ! – грубо оборвал тираду Холовора, однако Маю, похоже, решил выговориться.

– Это его личная жизнь! Он уже не маленький, чтобы искать защиты у тебя, Эваллё в состоянии сам разобраться со своими проблемами.

– Для меня Эваллё просто ребенок, у которого неприятности. И мне решать, когда он станет взрослым! Я за него в ответе! За тебя, Маю, – тоже, – чуть позже добавил мужчина, с нескрываемым раздражением отворачиваясь от сына. – Если бы ты вспоминал об этом почаще, то и проблем возникало бы меньше. Избили бы они тебя, и ты продолжал бы упрямо молчать и надеяться на своего брата? Значит, это всё-таки был не секундный порыв?

– Но ты же можешь попробовать понять…

– Что же я должен понять? Связь между… вами?

– Инцест – да. Я знаю, как это называется.

С минуту Маю ничего не говорил, ковыряя трубочкой донце пластикового стаканчика. Снял картонку, защищающую ладони от жара.

– Тебя раздражает, что я не такой правильный во всем, как Эваллё? – тихо спросил Маю. – Не увлекаюсь спортом, не помогаю Рабии, не интересуюсь девушками. Но даже если так… это чувство, оно слишком сильное… или это мои гормоны во всем виноваты… Он мне нужен. Мне жаль, что так происходит… но это правда, у меня было время подумать – целых шестнадцать лет: Эваллё – самое лучшее, что у меня есть. Мне кажется, я всегда относился к нему иначе, чем к брату, скорее, как к очень близкому человеку… Я так его люблю…

– Если бы тебе было двадцать пять, я бы понял, но тебе шестнадцать! О каких серьезных чувствах ты говоришь? Не путай любовь с привязанностью. Или уж тем более – с вожделением. Ты когда-нибудь вообще влюблялся?

– Нет.

– А потребна эта, как ты говоришь, любовь для того, чтобы гробить себе жизнь? Маю, как ты вообще докатился до такого?! – вышел из себя Холовора. С искаженным лицом он взглянул на сына. Мальчик хоть и молчал, но не мог ни реагировать и с горечью проглатывал все слова отца. – Мало того, что он парень, так он еще и твой брат! Понимаешь?! Эваллё не просто кто-то, он твой родной брат! Думаешь, это прикольно? Полагаешь – всё сойдет тебе с рук только потому, что ты еще ребенок? – мужчина вздохнул, и морщины на переносице разгладились. – Маю, ты не понимаешь: то, что происходит сейчас с тобой – оно возникло на почве взросления, ты еще не разобрался в самом себе. Тебе только кажется, что это любовь, но за любовь ты принимаешь нечто другое. Возможно, через каких-то года два тебе уже не важны будут эти отношения, и ты поймешь, как легкомысленно себя вел, но кто тогда встанет на твою сторону? Зачем ломать себе будущее? Ты только в десятом классе, а уже думаешь, будто всё о себе знаешь, может, это тебе даже и не нужно! Маю, никакая это не любовь, это означает только одно, а именно, что ты растешь, каждый день становишься немного старше. Я понятно говорю? Или до тебя слишком медленно доходит?