Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

- Это он попросил тебя прийти?

- Нет. Я его ещё не видела.

- Тогда откуда ты узнала, что я в этом монастыре?

- Ты сама позвала меня накануне. Не помнишь? - проговорила Тигоол, вызывая воспоминание о том, как я в преддверии истерики повторяла её имя. – Так о чём ты хочешь попросить?

- Я хочу новый глаз заместо повреждённого. Пожалуйста.

- О, так это же даже не стоит растраченного желания! Попроси любого Костюмера, он подыщет тебе подходящий глаз. Вообще, я думала, твой отец сам займётся этим. Ему же ничего не стоит приказать этим пронырливым Сменщикам…

- Тигоол… - я уткнулась лбом в согнутые колени. – Он ненавидит меня! Ты бы видела, каким он был… тогда… Я думала, что загорюсь под одним только взглядом! Он прогнал меня из монастыря! О каком глазе речь?

- Да брось, Нахиирдо, - вздохнула девушка, похлопав меня по плечу. – Ты что, своего отца не знаешь? Он позлится - да остынет. Только не накручивай себя, а то ещё больше глупостей наделаешь!

Это наставление я старательно прокручивала в голове каждый час последующие два дня. Из комнаты не выходила, Сайтроми не видела, а отправиться на его поиски боялась. Думала, что отец верил, будто я, действительно, ушла из монастыря. Возможно, встреча со мной в коридоре станет для него неприятной неожиданностью, которая разозлит ещё больше. Глупая отговорка, но всё же…

Помимо этого я не спешила прогуляться по этажам из-за атмосферы, воцарившейся в стенах после появления Сайтроми. Хоть и не покидала комнату, но приметила, как она вползает через щель под дверью. Также с собой её принесла служительница, изредка захаживавшая ко мне. Она не особо интересовалась моим здоровьем, а в голос намерено вкладывала пренебрежение. Конечно, я ведь впала в немилость Короля. Но женщина следовала инструкции, велевшей не бросать попавшего в беду товарища: присматривала, чтобы я не откинулась окончательно, сухо спрашивала, не нуждаюсь ли в чём-то. Приносила еду, казавшуюся деревянной на вкус, но не из-за плачевных навыков кулинара, а потому что я сама едва ли чувствовала себя живой.

- Чем впихивать мне эту гадость, лучше дайте бинт.

Служительница неодобрительно покачала головой, но просьбу выполнила. Следовало перевязать царапину на ладони, которая в первые дни ощутимо болела. Вот ведь слабое тело! Такая мелочь, а причиняет столько неудобств!

- Зачем вы вообще меня кормите? – с раздражением выпалила я, а перед мысленным взором вставала картина, как эти «милостивые» женщины загоняли меня, точно зверя. – Я вроде не ранена, ничем не болею. За мной не надо ухаживать!

- Не ранена? Тебя нашли без сознания возле выхода, - монахиня поскребла щёку. – В любом случае, это обыкновенный рацион. Все едят в это время, а поскольку ты всё ещё среди нас, то тоже должна.

- Настоятельницу вы тоже пичкаете своим рационом? Она тоже «среди вас»!

- Дрянная девчонка! - служительница резко поставила поднос на кровать, так что посуда жалобно звякнула. А потом опомнилась и закрыла рот рукой. – Вот видишь, ты вынуждаешь меня произносить плохие слова!

Я хотела её разозлить, чтобы монахиня больше не беспокоила меня. Зря, должно быть, ведь она была единственным связующим звеном с монастырём, распространителем новостей, невольно доносившим до меня суть самых важных событий, и при желании из неё можно даже вытянуть какую-нибудь информацию о Короле. Я ничего не могла поделать с тем, что воспринимала служительниц как безликие механизмы. Так было и раньше, с самого знакомства с Зиллои, когда люди вокруг осознавались как источник достижения цели. Сейчас же подобное отношение к ним усугубилось благодаря той бездумной слаженности и подчинённости, с которой действовали эти женщины. Да, они оставались живыми людьми с собственными взглядами, вкусами, привычками, но всё это не являлось важным, потому как личное в стенах «дома Терпящей» подавлялась навязанными правилами и доведёнными до механической повторяемости обязанностями. Не люди, а пустоголовые куклы.

Когда эта почти пожилая женщина приходила, я видела в ней засевшего паразита, пустившего переплетавшиеся корни. Он напоминал моего наездника, вот только являлся естественным и неоспоримым гостем всех без исключения душ в этом мире. Звали его Страх. Он скрывался в скованных движениях служительницы, как будто невидимые кандалы стискивали её конечности, в уголках глаз, в дёрганых жестах, непослушных губах, шевелившихся, как на суровом морозе. Она боялась. Более того, я была убеждена, что боялись все монахини без исключения. И причина маячила прямо перед носом, вот только, к счастью, не моим. Я спряталась в этой комнатушке, как в крепости, и отказывалась покидать её, дабы тоже не заразиться всеобщим недугом. Тут карантин, тут безопасно.

Что же делать дальше?

Голос разума велел выгнать себя из сооружённой скорлупки и отправиться за тем, что, собственно, и привело меня в эту часть Королевства с самого начала: ответы на вопросы. Вот только я была чересчур угнетённой и расстроенной, чтобы собрать волю в кулак. Порог комнаты далеко, нет сил доковылять до него. Нужно просто дождаться, когда внутренняя пустота уйдёт, а душевные силы капля за каплей заполнят хотя бы дно сосуда. Тигоол права: поспешность разрушит шаткие стены медленно выстраивавшегося смирения. Время – мой союзник в данной ситуации.

Я выплакала небольшое озеро слёз, и каждый приступ рыданий сопровождался обильным трением глаз. Здоровый вроде смирился с таким отношением, но вот больной отреагировал иначе. Верхнее и нижнее веки покраснели, и поначалу это не казалось странным: глаза всегда краснеют после плача. Но когда спустя время раздражение вокруг левого не спало, я забеспокоилась. Наверное, надо было настоять на том желании, но Тигоол убедила меня, что готова ждать, когда мне в голову придёт более значимая просьба. Спустившаяся вдруг стала такой тактичной и доброжелательной, даже ни разу не пожаловалась на собственную жизнь. Совсем, должно быть, я ужасно выгляжу, раз моя покорёженная морда привлекает больше внимания прохожих, нежели изучение их собственного драгоценного существования через лупу. Ради интереса ещё раз вгляделась в отражение. Помятая и уставшая, но в остальном немногим хуже прежнего. Не писаная красавица, но и не страшилище. Вот только несносный левый глаз начал опухать. Я сжала руку в кулак и замахнулась на отражение, но сдержалась, чтобы потом ещё осколки из-под кожи не выковыривать. Однако по стеклу всё равно побежала трещина, напугав меня своим внезапным появлением. Я провела пальцем по всей длине «змейки», замершей на гладкой поверхности. Что же это такое?

И рядом не оказалось тех, кто ответил бы на вопросы. Один раз я звала Тигоол, дабы развеять плохое настроение, но её сочувствие удручало ещё больше. Девушка пробуждала самые неприятные воспоминания, и мне становилось тяжело сносить её присутствие. Она казалась какой-то лишней в нынешнем положении, пережитком прошлого, который ещё не успел обновиться до нужного состояния.

- Зачем ты приходишь ко мне?

- Потому что ты зовёшь, - часто моргая, выдавила Спустившаяся.

- Но зачем? Мы с тобой не столь близкие подруги, а твоё чувство вины не так высоко…

У Тигоол не получалось объяснить словами всё то, что вертелось в мыслях. Но я не была бы дочерью Сайтроми, если бы не разгадала её мотив по молчаливому крику души и языку тела. Ответственность, старательность и какая-никакая, но симпатия ко мне, родившаяся ли из коротких встреч или осознания, что я – ребёнок её Короля, - всё это по крупице сложилось в колокол, в который можно позвонить для призыва. Тигоол не являлась хитрой обманщицей или манипулятором, как бы ей иногда ни хотелось выглядеть оной в глазах других, но честной и сочувствующей девушкой.

Всё решилось само собой, когда через три дня морального самобичевания в мою маленькую крепость пришла служительница. Молодая девушка, чьи светлые волосы вылезали на лоб из-под платка, ворвалась в комнату без стука и предупреждения, равнодушно осмотрела мою исхудалую фигуру и мотнула головой в сторону выхода.