Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

Цехтуу из всех своих родственников, пожалуй, самая «слепая». И это не та физическая слепота, что наблюдается у Сат’Узунд, и не соединённое зрение Хатпрос и Хат’ндо. У старшей сестры она ментальная: Королева не видит будущего, не читает прошлое собеседников, не заглядывает им в головы и души. Да и нужны ей эти игры с разумами и временем, когда Цехтуу достаточно подумать, чтобы заставить предметы двигаться? Рассказывали, что она выносила ворота крепостей, даже не касаясь их. Сила её намерения столь велика, что Королева в состоянии перемешивать внутренние органы людей или Спустившихся, если те ей чем-то насолили. На какое-то время она меняет давление в определённом участке, сжимая или растягивая пространство, и превращает источник проблем в месиво или разорванную на части материю. Старшая сестра не мелочится с врагами. Умения использует, по большей части, для наказаний, а потому способность управлять предметами на расстоянии не сделала её ленивой.

«Если бы у меня был воображаемый друг (а я всегда о таком мечтала!), он, непременно, обладал бы теми же талантами, что и Цехтуу. Представляю, как я прихожу к нему в гости, а он себе чай силой мысли заваривает. Или, почитывая книгу, лениво шевелит пальцем, сдирая с провинившихся кожу. И почему сестрёнка так не делает? Цены бы ей не было! Сат’Узунд! Хватит уже записывать всё, что я говорю! Вот такого воображаемого друга, как ты, я бы не хотела!»

Многие жители Верхнего этажа наивно верят, что Цехтуу полагается лишь на грубую силу, будто это единственное, на что она способна. Парадоксально, что не знакомые с ней лично Спустившиеся (то есть, почти все) также грешат подобными представлениями. Не особо умная, но зато нетипично могучая личность – ужасный стереотип, никак не вяжущийся с образом Королевы. Среди Шести вообще не завелось бестолковых правителей, все они дальновидны в свою сторону. Цехтуу бесхитростна, прямолинейна, однако всегда видит, когда возможно повернуть ситуацию таким образом, чтобы извлечь из неё выгоду. Не любит жульничество (военную хитрость за таковую не считает), но при этом уважает Хатпрос, которую язвительно называет самым бесчестным членом семьи, и добрым словом отзывается о её методах.

«Я, летописец семьсот двадцать шестого столетия, убеждён, что дело вовсе не в жажде крови или неуёмной агрессии, которую люди так обожают приписывать нашей уважаемой короле, Цехтуу. По чести сказать, Спустившиеся тоже нередко обвиняют её во вспыльчивости и неблагоразумном поведении. Ох, зря. Я выдвинул целую теорию, построенную на наблюдениях. Довелось мне как-то слышать, что Цехтуу лояльна к детям. Насколько это утверждение правдиво, судить не берусь, но если есть в нём хоть капля истины, я могу предположить следующее: Королева ведёт себя, как мать. И вся её ярость идёт именно от этого. Вы когда-нибудь видели, как матери защищают своих детей? Они грудью стоят за них, готовы переломать кости и выковырять глаза любому, кто обидит их малышей. Если мы, народ Спустившихся, представляемся Цехтуу единым организмом, о котором она заботится, словно о ребёнке, то не удивительно, из-за чего вся эта злость к обижающим нас людям и Создательнице. Единственное, что не вписывается в эту теорию и, в каком-то смысле, подрывает её – это отсутствие у Цехтуу материнских инстинктов. Точнее, я не знаю, могли бы они развиться со временем у существа, в которого природа изначально не заложила ни крупицы родительских чувств? Разумно ли вообще предполагать, что кто-то из Шести когда-нибудь испытает подобное?»

Старшая сестра острее остальных чувствовала, что значит быть брошенной собственной Матерью. Она глубже воспринимала предательство Терпящей, расценивала его почти как личную обиду. Какая Мать бросит своё детище, да ещё отвесив такой болезненный пинок на прощание? Если бы Цехтуу суждено было зародить новую жизнь, она бы никогда не оставила её. Королева несла бы ответственность за ребёнка до его последнего вздоха, а если потребуется, то и всю вечность. Вот только ей не суждено было стать матерью, плюнув тем самым Терпящей в лицо: «Смотри, я делаю то, на что не способна ты!». Нет, Цехтуу являлась бесплодной, как и все бессмертные. Возможно, свои невоплощённые фантазии она переносила на целый народ Спустившихся, но никто наверняка не скажет.

«Цехтуу не может потеряться в бесконечном Лесу. Для всех Лес – это лабиринт с миллиардом дорог, которые переплетаются друг с другом и ветвятся на миллиарды более мелких. Но Цехтуу не боится запутанных дорог и заросших кустарниками тропинок. Её энергии хватит, чтобы посадить новый бесконечный Лес, что уж говорить о банальном выходе из уже посаженного. Для её сильной души и могучего тела не существует преград»

Глава 20.2

Не много, но многое

Три дня прошли в какой-то безумной горячке, каждую минуту которой я провела, уткнувшись в подушку или гипнотизируя потолок отсутствующим взглядом. Было так горько, и так стыдно, и так… мерзко, будто меня отымели всем монастырём. Я, правда, хотела покинуть его, даже добралась до выхода. Но когда нужно было переступить порог, во мне вдруг что-то заупрямилось, завыло так высоко и надрывно, что я попросту не смогла уйти. Сползла на пол и уткнулась лбом в колени. Горшок с цветком, стану тут расти…

Сайтроми в теле настоятельницы я не видела, зато, очнувшись в постели, обнаружила сидевшую на краешке Тигоол. Девушка выглядела убитой, а покрасневшие глаза выдавали либо недавние слёзы, либо постоянный недосып. Заметив, что я проснулась, она встрепенулась.

- Нахиирдо, - выдавила Спустившаяся со смесью жалости и сочувствия на лице. – Прости, это моя вина! Я должна была явиться на твой зов, когда ты нуждалась во мне! Ох, если бы мне было позволено, ты не потеряла бы глаз! Мне так жаль…

Я видела, что она не притворялась, читала раскаянье в её поверхностных мыслях и позе. В груди всё сжалось, и мне удалось выдавить из себя лишь кивок. Тигоол шмыгнула носом и тут же встряхнулась, стараясь вернуть деловитый вид. На ней было простенькое платье пшеничного цвета с завышенной талией, ообразным вырезом и без рукавов – одежда, не типичная для этой девушки. Короткие волосы пушились сильнее обычного, чем походили на одуванчик. Это сравнение даже немного повеселило меня, вырывая на секунду из пучины отчаянья.

- Я звала тебя много раз, - мой голос звучал до постыдного слабо и жалко.

- Я знаю. Я бы пришла, но… - Тигоол покачала головой. – После того, как церковничьи шавки объявили меня убийцей одной великосветской девицы, Цехтуу запретила мне являться на зов кого-либо. Пришлось остаться внизу, а там я почти не слышу призывов.

- Значит, ты отсиживалась на Нижнем этаже, пока меня тут пытали?

- Мне, правда, искренне жаль, - заламывая руки, промолвила Спустившаяся. – Если бы я заранее знала, когда наверняка ты позовёшь, поднялась бы ради этого. Но Цехтуу… после того случая она приказала не светиться, сказала, что я всё испорчу, если меня поймают церквушники…

- Так ты, правда, убила кого-то?

- Н…нет! – моя знакомая как-то нелепо дёрнула рукой, словно по ней ударили хлыстом, и уже тише добавила. – Ну… по правде сказать, я… никогда никого не убивала. Вообще, - было похоже, что девушку этот вопрос волновал, как беспокоит девственниц отсутствие женихов на горизонте. У них там внизу что, культ убийства людей? Пока не прикончишь хотя бы одного, считай, не взрослый Спустившийся? – Но в Lux Veritatis посчитали иначе.

Я откинулась на подушку, разглядывая складки на простыне. Комната отличалась от тесных келий монахинь как размерами, так и убранством. Вероятно, это была спальня одной из старших сестёр, а, может, и самой настоятельницы. Я никогда не заходила в покои последней, поэтому оставалось лишь догадываться.

- Но теперь ты здесь. И я могу загадать желание.

Тигоол оживилась и уставилась на меня с трепетным ожиданием. На секунду во мне родилось подозрение, что стыд знакомой мотивирован вовсе не её привязанностью, и я напрямую задала вопрос, от которого настоящая Зиллои, будь она здесь, снова закатила бы глаза и покачала головой. Проклятое недоверие! Мне казалось, что той пощёчины было достаточно, дабы вытряхнуть его из души.