Иван - царский сын. Часть 1(СИ)

"Кощеева кровь", вспоминает Ваня, и отчего-то голос в его голове говорит голосом перевертыша.

Салтан продолжает путь. Он готов разорвать её голыми руками, готов зубами перегрызть ей глотку, он идет так, словно нет в жизни ничего важнее, чем её уничтожить. Чем причинить ей огромную боль. Ветер бьет его в лицо, лошади скачут, пытаясь сбить с ног, ударяясь своими невесомыми, белесыми телами, но он идет - шаг за шагом уничтожая любое препятствие.

Ваня и не представлял, что можно так ненавидеть.

Начинается явно какой-то пиздец.

Им нельзя терять ни секунды.

---

То ли их не считают врагами, то ли помогает хваленая кощеева кровь, то ли жар-птица - что бы это ни было, Ваня рад, что лошади проносятся мимо них, не касаясь. Из-за тумана он видит не дальше нескольких метров и старается не смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на трупы. Васю он ведет за собой за руку - она жмурится и придерживает большое пальто второй рукой. Ваня никогда не был силен в ориентировании и несколько раз успевает проклясть перевертыша за то, что он бросил их, когда всё-таки возвращается к вертолету.

В белом мареве они едва на него не наталкиваются и еще долго всматриваются в окна кабины, пытаясь понять, тот ли вертолет нашли. Перевертыш открывает им дверь и говорит первым делом:

- Дурак. Погеройствовать захотелось? Спасти даму в беде? Она даже не красотка.

Васе сейчас явно не до обид, Ваня даже не уверен, слышит ли она перевертыша. Тот отодвигается, впуская их в кабину, и Ваня усаживает Васю на заднее сидение, плотнее кутает в пальто и пристегивает. Сам он хочет сесть спереди, рядом с перевертышем - как если бы это могло помочь его контролировать - но успевает. Боль снова пробивает его - насквозь, сильнее, чем когда-либо - накатывает цунами, сшибающей волной, слепит глаза ярким золотым светом. В свечении на миг проступает образ - всего секунды, размытым пятном. Достаточно, чтобы понять.

Ваня не может уйти. Он кое-что не доделал.

- Бегите, я догоню вас. Мне нужно вернуться.

- Ты спятил? - спрашивает перевертыш издевательски, как умалишенного, и думает - Ваня шутит.

Мерзкое варево старика и несколько дней в трейлере действительно лишили его ума; Ваня не шутит; совсем. Второй раз он покидает безопасность вертолета, отказываясь от спасения, и бежит в бурю - к выстрелам, трупам и призрачным лошадям. Кажется, перевертыш кричит что-то ему вслед, и Ваня не может разобрать слов - только надеяться, что они действительно улетят как можно скорее; без него.

Он не знает, дошел ли до Мораны Салтан, что стало с людьми в военной форме или в строгих костюмах, не знает, выбрался ли Гвидон из-под обломков джипов - лошади проносятся мимо, и он бежит за ними - прочь, дальше от места боя. Его зовет не туда. Он не запомнил дорогу, но идет на зов, как на песню - она звоном вкручивается в виски, до рези в глазах, и дуб проступает сквозь туман только когда до него остается лишь несколько сотен метров. Громадина дерева не имеет значения сейчас, как не имеет битва - лошади расходятся позади него и оббегают дуб, как обходит камень река. Это должно быть особое место.

Старика нигде не видно, не слышно звона его цепи, и Ваня медленно подходит ближе.

Цветок сияет там же, где его оставили - чуть выше травы, чуть крупнее обычной розы.

Морана вырастает перед ним как из-под земли - всего секунда и она стоит у самого дуба; волосы её терзает ветер, глаза её горят; руки её и лицо испачканы буро-алым - землей и кровью, но Ваня не хочет знать. Они оба смотрят на цветок. Ваня ближе, но это не имеет значения - они бросаются одновременно. Притихший было ветер снова бьет в лицо, пытаясь откинуть в сторону - назойливой мухой, но Ваня сжимает зубы и бежит быстрей. Морана движется так, как не могут двигаться люди - даже бегуны-олимпийцы, и земля комьями разлетается от её голых ног. Всё в теле Вани горит с каждым шагом, всё рвется вперед, и отчего-то снова жжет в почти заживших ладонях - под корками порезов, кипящей кровью. Он должен успеть, и он уже не чувствует ни ветра, ни боли - ничего, кроме сияния цветка. Тело подкидывает в прыжке - будто против его воли, и швыряет вперед, прямо во влажную землю. Воздух выбивает от удара, рот полон земли, и на миг всё гаснет перед глазами. Он тянется к цветку, даже не видя, и успевает сорвать его первым.

Сам не понимая, что делает, Ваня отрывает зубами и глотает сияющие лепестки. Один за другим, вместе с землей, он пожирает его, как зверь, и раны на ладонях раскрываются, пачкая руки кровью. Лишь бы он не достался ей. Лепестки жесткие, скорее похожие на кожу ремня, чем на нежные стебли растения, и челюсть его болит от усилия и жжется. Морана смотрит на него неотрывно, пораженно - и, кажется, сейчас она бросится на него и разорвет его горло голыми руками, раздвинет ребра, вспорет живот - всё что угодно, чтобы вернуть цветок. Ваня чувствует это кожей.

Он глотает жадно, торопясь, не успевая вдохнуть, и слышит звон цепи и каркающий, хриплый смех старика.

Кот мяучет ему в унисон.

Отойдя от шока, Морана преодолевает расстояние между ними одним огромным прыжком и валит Ваню на землю. Обессиленный, он падает, не успев выставить руки, и тело её поразительно тяжелое для такой хрупкой девушки. Её руки поразительно сильные - она рывком раскрывает его рот, легко преодолевая сопротивление, и пытается запустить руку в глотку. Ваня хватает комок вязкой земли и кидает ей в лицо, пытаясь вырваться - но она только дергает головой и, разъяренная, вцепляется в его горло. Воздуха не хватает, кадык готов лопнуть, и Ваня царапает её ладони, мешая свою с её кровью.

От касания крови кожа её шипит, как от кислоты, Морана скалится, бьет его по лицу и снова сжимает на горле руки. Васи нет с ним, нет нигде в поле зрения, и Ваня может только надеяться, что они с перевертышем давно улетели подальше от этого проклятого места. Руки его чешутся, властно, нестерпимо зудят, словно миллионы насекомых просятся наружу. Сильнее, чем не хватает воздуха, сильнее, чем гаснет сознание. Словно в нём отложили личинки, оставляя их дозревать, и теперь они готовы вырваться, захватывая планету.

- Не смей! - слышит он голос перевертыша.

Сквозь боль, туман, рев бури и топот коней - слышит его всё равно, едва узнавая - ведь он орет истошно, изо всех сил, так, словно ему живьем вырывают руки. Ваня и не думал, что тот может так беспокоиться за него - видимо, сильно важны сыновья Кощея. Он не понимает, о чем кричит перевертыш, не понимает, что делает или что собирается делать. Корка сошла с ран на ладонях, и он впивается ногтями, раскрывая их еще больше, до костей, заставляя кровь литься и литься и литься - а потом резко дает Моране пощечину. Голова её дергается, и в месте касания лицо обожжено, как от кислоты. Морана медленно выравнивается и скалится - еще разъяреннее, и она точно не отпустит Ваню живым. Не давая ей опомниться, он бьет снова - и снова кожа её шипит, сходя комьями от его крови. Он бьет снова, в солнечное сплетение - и её откидывает в сторону; с куда большей силой, чем мог вложить в удар Ваня. Шатаясь, он встает, и кровь с его ладоней пропитывает землю. Кровь шипит, упав, и поднимается обратно паром, буро-алой дымкой расходясь в воздухе. Ваня вдыхает поглубже и не хочет убить Морану, не хочет уничтожить - это пафосные слова фильмов и книг, не реальной жизни, в реальности всё иначе, но - он хочет чего-то ярко. Воздух подхватывает алую дымку и кружит вокруг Вани - ураганом, крошечным торнадо, сметающим и туман вокруг, и пробегающих мимо коней. Кровь стучит в его ушах, стучит вокруг, в воздухе, слепит его глаза.

- Не оставляй кровь на границе! - слышит он или не слышит.

Ураган расходится в стороны, разрастаясь, всё больше и больше, и Морану отшвыривает в сторону. Трещат ветки огромного дуба, каркают вороны, разлетаясь, и Ваня слышит звон цепи, стук - и торнадо гаснет мгновенно, опадая. Он падает вместе с ним. Последнее, что он чувствует - как хватают его сзади чьи-то тощие, цепкие руки.