Иван - царский сын. Часть 1(СИ)

- Темная сторона, типа?

- Именно так.

Заскучав, Морана снова толкает его под столом коленкой. Ваня вздрагивает, но умудряется сохранить относительное спокойствие - одно из величайших его достижений последнего месяца.

- Ты поможешь нам? - спрашивает Гвидон прямо.

Он говорит без обманной отеческой ласки Салтана, без обаятельной ворожбы Мораны и даже без недомолвок перевертыша - коротко и по делу, единственный в этом новом волшебном мире. Ему хочется помогать - это его талант, если они, как Люди Икс, различаются по талантам. Ваня крутит в руках чашку кофе, допивает, рассматривая гущу на дне. Его не торопят, даже Морана, и, он слышал, можно как-то гадать на рисунках от кофе, понимать знаки - но, как ни старается, он не видит ничего, кроме грязи.

- Вы спасете моих друзей? - вопросом на вопрос отвечает Ваня. - Они живы?

Он не называет братьев братьями, подхватив у перевертыша выражение - теперь это может сыграть на руку. Магические приключения не должны быть всерьез опасными, лучше никаких, и Ваня и так втянул их в слишком многое. У него с трудом получается заставить себя радоваться отсутствию их кровного родства, с трудом получается признавать, и никак не получается думать о них иначе. Гвидон словно ждал его просьбы, готовый к переговорам, и кивает, соглашаясь.

- Они живы. И их спасут.

То и дело сжимающая его тревога отступает, и только теперь Ваня осознает - они действительно могли умереть, из-за него, едва он оказался в поезде. Не зря его зовут дураком. Осознание это ошарашивает, и Ваня жмурится, приходя в себя - наверное, как-то так чувствуют себя на мести аварии, выбираясь из-под обломков машин. Действительно могли умереть. Гвидон понимающе ждет снова и подливает кофе.

Ваня делает несколько больших глотков, трет глаза, не давая себе раскиснуть, и тоже старается говорить собрано и кратко - как Гвидон. Голос его не дрожит, но получается все равно не очень похоже.

- Чем же я могу вам помочь?

Вместо Гвидона отвечает Морана - она изгибается, наклоняясь, и её золотая прядь касается его руки, щекоча. Всё, что она говорит, превращается в музыку, если она захочет.

- Кощей должен быть где-то рядом с тобой. Или с сокровищами. Ты сможешь увидеть его рано или поздно. Опознать. Есть магия в его крови, и ты его родной сын. Баюн видит такие вещи.

Ваня отстраняется, осторожно убирая прядь её волос, и садится ровнее. Гвидон спрашивает снова прямо и по существу, жестом останавливая потянувшуюся к ним Морану.

- Подумай, может, ты видел кого-то рядом? Кого-то, кого можешь заподозрить? Может, слышал о нём?

Морана наклоняется всё равно, жадно вслушиваясь, как будто мечтает лично вцепиться этому Кощею в горло - и она уже подставила Ваню разок. У него нет причин верить ни одному из них, кроме вооруженных людей снаружи, и эта - весомейшая из причин - заставляет Ваню молчать, а не спорить.

- Вижу, ты сомневаешься, - понимает Гвидон.

Не то чтобы он сомневался - какие уж тут сомнения, когда ничто не мешает им закопать его под палаткой, но. Он просто не может представить, чтобы это кончилось для него хоть чем-то хорошим.

- Хочешь узнать, что стало с твоей матерью? - вдруг спрашивает Гвидон.

Ваня вздрагивает, едва не подпрыгнув на стуле. Это последнее, что он ожидал услышать.

Он знает, что стало с его матерью и так.

- Нашли дурака, - Ваня хмурится, пытаясь не верить. - Пьяный водитель, авария, что тут узнавать.

Гвидон не удивляется его реакции, не теряется и пытается убедить. Он просто говорит:

- Баюн так не считает.

Ваня второй раз слышит об этом Баюне, не понимая, чем тот так авторитетен, но мысли его путаются, опережая друг друга, и он никак не может выстроить происходящее в четкую, понятную картину. Сердце скачет где-то у горла, ладони потеют, Ваня сглатывает и перестает пытаться. Один вопрос сейчас самый главный.

- Вы знаете?

- Пока нет. Но могу узнать.

Гвидон тонко, еле заметно улыбается, и Ваня спрашивает, пытаясь не признать поражение:

- Баюн?

- Кот, - поясняет Морана с усмешкой.

Ваня сразу понимает, о ком она, и вскакивает, едва не уронив чашки.

- Я не обязан верить спятившему старику!

- Не обязан, - соглашается Гвидон.

Ему нет нужды спорить; сказав о матери, он уже победил.

Ваня зло сопит, пытаясь взять себя в руки, и тайна, как наживка, удерживает его крепче военных за стенами трейлера, крепче раскинувшейся вокруг степи, крепче денег и страха - больше всего, что мог предложить ему Салтан. Он плохо помнит маму, но помнит, и сердце его сжимается. Ваня садится обратно.

- Дневной сторож в НИИ, где я работал, - произносит он сипло. - Василий Петрович. Он... Странный. Я бы подумал на него.

- Стережет свои сокровища, - смеётся Морана, прикрывая глаза. - Чахнет.

- Проверим сторожа, - говорит Гвидон и встает. - Спасибо.

Он касается рукой Ваниного плеча - совсем легко, без тени фамильярности, и решает прежде, чем Ваня успевает отказаться.

- Ты получишь цветок.

Морана сверлит его вспыхнувшим, ненавидящим взглядом, но не смеет поспорить.

3.

Они вновь встречаются со стариком на закате. Туман низко стелется, окрашенный его лучами, и придает происходящему кинематографически пафосный, кровавый оттенок - или как будто они утопают в клубничном киселе из школьной столовой. Ваня может рассмотреть его лучше, чем в прошлый раз, и жалеет, что присмотрелся - под ошейником старика проглядывают язвы, а зубы его черны.

- Ко мне зачастили гости, - говорит он, карканьем. - Хорошо, что мне есть, чем их угостить.

Ваня невольно оглядывается, высматривая ворон, и они действительно разлетаются, в такт словам, от кроны огромного дуба. Старик не спрашивает, зачем они пришли, словно действительно заранее знает ответы. Он подходит ближе, звеня цепью, и на этот раз в его руке несколько грубых деревянных мисок. В верхней из них плещется густая, темно-зеленая жижа, и у Вани крайне нехорошее предчувствие.

- Готов? - старик спрашивает.

Охрана окружает их полукругом, не давая отступить, только вперед - к старику и дереву с каркающим вороньем. Морана не пришла с ними, демонстрируя несогласие - что-то непонятное Ване, связанное с цветком, но Гвидон совсем не выглядит расстроенным. Ни Васи, ни перевертыша нет, Ваня видел их в последний раз утром, выбираясь из палатки, и, если с ним что-то сделает безумный старик, ему хотелось бы попрощаться хотя бы с ними. Гвидон отвечает:

- Готов.

Старик хмыкает, и кот на его голове насмешливо блестит глазами - он обходит Гвидона, даже не взглянув, и приближается к Ване. Бежать некуда, позади вооруженная охрана, Ваня понимает это и все равно не может не отступить. Миски в руке старика деревянно, глухо стучат друг о друга, вместе с карканьем, звоном цепи и ветром превращаясь в музыку. Кто посадил его на цепь? Почему? - думает было Ваня и тут же обрывает себя. Он не хочет знать.

- Нет, не ты, царевич. Я спрашиваю мальчика. Готов ли он?

"К чему? К чему я должен быть готов, по-вашему?" - хочется закричать Ване и обложить их всеми известными матными словами, но он сжимает зубы. Не стоит говорить такое Гвидону.

- Типа того, - отвечает он неуверенно.

- А ты, царевич, - наконец, обращается к Гвидону старик. - Подумал как следует?

Он говорит фамильярно, насмешливо, но на лице Гвидона нет раздражения или злости.

- Ты еще ни разу не подводил меня.

- Что правда, то правда. Баюн не подводил.

Они назвали его "Баюн", и, кажется, Ваня уже где-то слышал такое слово. Старик сует в руки Гвидону верхнюю миску, и рядом они, касаясь, выглядит до чудовищного, ужасно несовместимо - как компьютер в пещере древнего человека. Сгорбленный, чудаковатый старик на цепи, накрытый шкурой гигантского черного кота - помесь шамана и бездомного психопата, и - сошедший с экрана мужчина в идеальном деловом костюме. Если бы Ваня еще мог надеяться, что происходящее - дурной сон, то он бы надеялся сейчас. Гвидон спокойно берет из его рук миску с жижей и слушает.