Ренегат (СИ)

После короткого перерыва Люк, не взирая на то, что некоторые от изнеможения просто-напросто распластались на упругом настиле не в силах двигаться, велит группе выстроиться и подводит неутешительные итоги тренировки исходя из того, что увидел. Но, все же, выделяет некоторых ребят отличившихся незаурядной сноровкой (меня, конечно, не упоминает).

— Вы отлично поработали, — говорит Люк. — Но… я хочу увидеть ваши реальные возможности.

— Что? Что это значит? — задыхаясь, спрашивает Ева. — Мы выложились на все сто процентов.

— Нет. — почти равнодушно отрицает Люк. — Что ж… Один вызвалась добровольцем.

— Что? Нет! Я не вызывалась добровольцем! — никак не угомонится Ева.

— Сюда! — приказывает Люк. Один смиренно умолкает, и, свив руки на груди, шагает вперед. — Тринадцать!

Услышав свой номер, ровняюсь с покрасневшей от внутреннего негодования Один. Нехорошие подозрения ядовитыми пылевыми облаками всплывают в уме, вытисняя друг друга. Что задумал Люк? Для чего он вызвал меня и уморенную Еву? Хочет устроить показательное состязание, выясняя, кто лучше усвоил учения? Но, вполне возможно, что я напрасно злюсь на него, и, скорее всего, эту проверку запланировали давным-давно. Резко вскинув руку, Люк дает понять, чтобы мы следовали за ним.

Я едва передвигаюсь: мышцы после бега еще пульсируют. Мы приближаемся к застекленным комнатам.

— Это несправедливо, — жалуется Один, шипя.

— Один и Тринадцать. — снова подзывает Люк, отодвигая часть разграфленного линиями стекла. — Два и Двенадцать готовятся.

В недоумении переглядываюсь с Евой — она волнуется не меньше меня.

— Один… — Люк терпеливо ждет, пока Ева, которая багровеет еще обильнее, хоть малость отшагнет. — Тринадцать.

Неспешно тянусь к обнесенному пространству и захожу внутрь. Внешне сохраняю каменную невозмутимость, как будто со мной все в порядке и я нисколько не боюсь того, что может произойти. Опустив побелевшие, как мел, руки, Ева забилась в дальний угол; ее усталое, выражающее истошный крик о невысказанном страхе, лицо сияет в ярком, слепящем освещении.

Люк закрывает комнату, наверно для того, чтобы никто не убежал. В голове порывистым леденящим дуновением сквозит мнение: до чего же все это абсурдно — принуждать драться только, чтобы проверить чьи-то силы.

Люк на мгновение бросает взгляд на зеркало под самым потолком. Я уверена, что он, прекрасно зная, кто находится по ту сторону отражающей зал перегородки, дает мне знак, чтобы я не переусердствовала над Евой в предстоящей схватке.

— Начали! — командует Люк.

У Один напуганный вид точно такой же, как у кролика, которого нагнал злой голодный хищник. Девушка изучает продолговатую комнату, как будто ищет нечто важное, что поспособствует ей уйти от рукопашного боя. Проходит пару секунд и Один нападает. Она приближается, как грациозная кошка на охоте. Тихо и осторожно.

В частых школьных драках, в которые меня то и дело нагло втягивали, я усвоила две простые вещи: боль проходит и забывается, и нужно вовремя увернуться от удара. Однажды мне дали в нос — кровотечение длилось почти час, а все потому, что я несвоевременно уклонилась.

Один замахивается, но я, пригнувшись, машинально, что есть мощи, огреваю ее в живот. Девушка, обхватив себя, сгибается пополам. Через некоторое время, выпрямившись, Ева снова нападает. Я умышленно пропускаю удар в лицо, чтобы молча донести: она может противостоять. Коснувшись носа, смотрю на пальцы — крови нет. Я отвечаю тем же: даю две хороших увесистых затрещины. Ева нагибается и засевает пол насыщенными багровыми каплями.

Иногда мы с Лиамом, когда совсем заскучаем, устраивали небольшие состязания, чтобы развлечься. Пускались наперегонки, как обезбашенная беззаботная мелюзга, или, как шустрые сорванцы, кто первым заберется на скалу (скалы были высоченные), часто карабкались на деревья за плодами. Так, что, думаю, сила в руках есть.

Как только перепачканная правая рука Один повисает в воздухе, я поднимаю левую, принимая защитную позицию, примерно ту, которую показывал безликий прозрачный человек. От размашистого удара, который я наношу рефлекторно, притомившаяся Ева, как отпиленное полено, грохается на пол.

— Все, — говорит она. — Все. Я больше не могу.

Откровенно недовольный предсказуемым скорым завершением осовелого боя, Люк открывает стеклянную дверь. Возможно, я его в который раз разочаровала или он ожидал большего… Но Один попросту поддалась, поэтому я ее одолела, не затратив много труда.

Я выхожу первой, рассматривая покраснения на тыльной стороне ладони и разминая пальцы. Ева покидает комнату, запрокинув голову и прикрывая испачканное кровью лицо. Люк разрешает Один уйти, чтобы умыться.

Два и Двенадцать вступают в поединок. Они более энергичные и безжалостные, залихватски разделываются друг с другом и, нанося сокрушительные удары, продолжают стоять на ногах, и притворяться, что удивительно, будто им нравится колотиться. Они дерутся так, как будто победить — дело чести. Когда Джереми выдыхается, Уилл трижды мощно лупит его в лицо — и Двенадцать растягивается на полу в крайнем замешательстве.

Люк завершает бой. Джереми не скрывает разочарования, он откровенно недоволен собой. Уилл, словно ничего не произошло, помогает сопернику подняться, они хлопают друг друга по плечу, как старые добрые друзья.

Дальше наступает черёд Три и Одиннадцать. Вместо того, чтобы смотреть на их вялую, как обезвоженное растение, стычку, мое внимание безраздельно прикноплено к только что появившемуся в дверях раздосадованному и карминному, как губная помада Селестайн, Фрэнку. Он позвал Люка к себе, и что-то тихо ему наказывает, при этом иногда злобного покашивается на меня. От его многозначительного взгляда у меня мурашки по спине ползают, и знобит, как от сильной простуды.

Подозрительное перешептывание Фрэнка и Люка заканчивается, и тот подходит к стеклянным дверям комнаты. Три побеждает, а Одиннадцать корежится от боли, перекатываясь с боку на бок.

— Два и Тринадцать. — говорит Люк, он заметно напряжен.

Ребята из Семьи ужасаются его внеочередному распоряжению больше меня. Фрэнка, как выясняется, прислали с конкретным указанием.

— Да это же безумие! — с кислой рожицей, будто ему в нос лезет неприятный запах, возмущается Джереми.

— Это приказ. — отрезает Люк.

Уилл настолько беспощадно и свирепо избивал Двенадцать, что мне становится не по себе от одной мысли, как вусмерть Два отмолотит меня. Наверно, от меня останется лишь мокрое место. Уилл хрустит пальцами, прорабатывая руки, а я кукожусь от страха, как боязливый еж, хотя парень с длинными кудряшками и сияющими карими глазами совсем не походит на безжалостного соперника.

Последний раз, перед тем как заново войти за стекленной одно половинчатый створ, оглядываюсь на Люка, который не находит себе места. Возможно, он никогда бы не допустил, чтобы я дралась с Уиллом или с любым другим парнем, просто сейчас у него нет выбора, поэтому ему неспокойно. И в случаи, если бы он не отдал приказ, он нарвался бы на серьезные неприятности, из которых потом, как из вязкой трясины, невозможно будет выбраться.

Я отхожу от Два как можно дальше. И все, о чем думаю — это не дать себя загнать в угол. Когда это произойдет, бой для меня плохо закончится: по меньшей мере, синяками и полнейшим беспамятством.

Люк закрывает дверь.

Два, не дожидаясь приказа, нападает — я вовремя убегаю. Он снова и снова подходит, а я отдаляюсь. Собравшись с духом, приближаюсь и ударяю, но наверняка он этого не почувствовал, даже виду не подал. Два его мощных толчка приходятся мне в лицо и в живот. Меня сковывает боль, но всего на минуту. Я злюсь, в первую очередь, на себя: как я могла это допустить! Еще пару хорошеньких тумаков — и я буду ползать на четвереньках и победа Уилла, как и мое поражение, будет не за горами.

Я наскакиваю, хотя и не очень неожиданно. Наношу три — как мне кажется — сокрушительных удара подряд. Два шатается, но удерживается. Все происходит быстро, нет времени передохнуть, но у меня полно энергии, и я мотаюсь по комнате, не позволяя себя заново ударить. Во рту чувствуется металлический привкус крови, но я не придаю этому особой важности. Я должна продержаться как можно дольше, не взирая на незначительные затруднения.