Ренегат (СИ)

— И Люк их все прошел. — дополняю я.

— Ну да. Не знаю, откуда у него брались силы… Это были самые жестокие испытания за последние годы.

— И после них Люк изменился? — спрашиваю я. Кая явно не понимает, о чем конкретно я спрашиваю. — Ты говоришь, что он замкнут… ни с кем не говорит.

— Нет, — мотает головой она. — Он такой с первого дня.

— А татуировки? Откуда они у него?

— Эти бессмысленные рисунки? — задушевно смеется Кая. — Один он сделал после осмотра. Первым у него появился прямоугольник с тремя горизонтальными линиями на запястье левой руки. — уточняет она. — Ты видела?

— Нет, — подумав, отвечаю я. — А что он означает?

Я видела книгу на тыльной стороне левой ладони. Странно даже: в Богеме нет книг, и никогда не было. А еще странные надписи, непонятные знаки и разные картинки, которые трудно осмыслить.

— Да кто его знает! Я же говорю — бессмысленные рисунки. Может они и вправду что-то означают, но это известно только Люку.

— А ты не спрашивала его?

— Нет. Мне это не нужно. Ну… ладно, признаюсь. Раньше мне было интересно. Я много раз интересовалась, но ответ был один: «Ничего». Думаю, он хотел сказать, что это для меня они бессмысленны, а для него таят важный смысл. А почему бы тебе самой у него не спросить?

В загадочных больших карих глазах Каи, как будто отразился весь наполняющий столовую свет. Я вдруг представляю, как подхожу к Люку, указываю на одни из рисунков и спрашиваю: «Что это такое, и что оно означает?». Да нет, бред какой-то! Так я никогда не сделаю, а сам он никогда не расскажет. Собственно, зачем ему это делать? Он меня бросил. И меня это совершенно не касается. Меня куда больше интересует, где он научился ездить на байке.

— Слушай, — неуверенно произношу я.

— Да? — Кая делит горсть каши на четыре части.

— Где он научился так ездить?

— Нигде, сам. — просто отвечает Кая. — Пол года по ночам тренировался. У него здорово получается.

— Да, — соглашаюсь я. Но тут меня постигает мысль: где он взял двухколесную машину. Аарон Селестайн точно бы не одолжила. — Но, где он взял?..

— Собрал, — обрывает меня Кая. — Без чьей-либо помощи. Представляешь?

Люк не ограничивал себя только времяпрепровождением на площади, он делал столы, стулья, тумбочки и даже кровати с отцом. А иногда сам выполнял высокооплачиваемые заказы. Благодаря Люку я спала на удобной кровати, а не на стреляющем отслужившими пружинами диване. Его с головой захватывали подобные увлекательные занятия. Иногда он брался за все и сразу, что ему нравилось делать. Он самостоятельно научился вкусно готовить.

— Говорили, — шепотом додает Кая, — что однажды Люк ходил к изгоям. Хотя это строго запрещено. Даже Нору нельзя покидать. Наказывается — сама знаешь чем.

— Что он там делал?

— Понятия не имею. Это было всего один раз.

Мне тревожно. Почему Люк наведывался к отрешенным обществом и властью вольноотпущенным? Почему он рисковал жизнью, покинув Нору? У меня накапливаются горы важных, требующих разгадки вопросов… И до чего мне жалко, что я никогда не получу на них дельные ответы.

Кая макает хлеб с хрустящей корочкой в абрикосовое варенье и запивает чаем. Сжимая свои костлявые пальцы левой руки, чувствуя, как пульсирует рана под влажной повязкой. Наверно, действие болеутоляющего заканчивается. Вцепившись острыми клыками в руку, больная собака едва не оторвала часть кожи. Врачи, конечно, обработали место укуса, но впереди тренировка… Рука будет нестерпимо болеть. Вот бы сейчас немного того лекарства, которым вчера Кая обработала посиневшую царапину.

— Я не поблагодарила тебя за то, что ты вчера мне помогла.

— Не беспокойся. — отмахивается девушка.

— Нет, это важно. — возражаю я. — Меня могли… — я затихаю, вспомнив стоявшую на коленях девочку с плохим зрением. Наверно мне не стоит делиться тем, что я видела, как, не мигнув и глазом, в нее выстрелил Фрэнк.

— Это была не моя идея. — Кая бросает на меня замысловатый взгляд. — Мазь тоже не моя.

— Но она у тебя еще есть? — Меня куда больше интересует мазь, чем человек, попросивший Каю обследовать меня перед Осмотром.

— Ага, — качает головой Кая. — Она тебе нужна?

— Немного.

Через плечо Каи замечаю, как небольшими группами удаляются те, кто закончил с завтраком, и так же небольшими группами входят новые, незнакомые мне лица (должно быть здешние рабочие); а к нашему столику приближается Люк. Я волнуюсь: сейчас он выругает меня за то, что я не ушла из столовой.

— Придешь ко мне, когда освободишься. — ни о чем не подозревая, продолжает Кая. — Где я живу, ты знаешь.

— Хорошо, — говорю я.

Люк садится возле Каи и, не проявляя малейшего интереса, рассматривает мой овальный полупустой поднос. Чувствуя себя провинившейся, будто совершила тяжкое непоправимое преступление, прячу трясущиеся руки под стол.

— В чем дело? — осведомляется он, во внезапно повисшей, натянутой тишине.

Кая, положив вилку, и промокнув сальные губы бумажной салфеткой, признается:

— Ни в чем, мы говорили о тебе.

Я заметно тушуюсь, так же быстро, как алеет небо на закате, но не от здорового стеснения, наводняющего меня в этот неловкий момент, а от жгучей стыдобы. Ну, зачем?! Ну, зачем Кая меня выдала? Могла бы и смолчать, пропустив его короткий вопрос мимо ушей, как пустой, неважный звук, или, в конце концов, солгать. Уголки губ Люка, дернувшись, сгибаются в едва заметную улыбку; белые пряди обесцвеченных волос толстыми нитями спадают на лоб.

— И как много ты рассказала? — пресловуто обращается Люк к Кае.

— Только то, что знаю.

Люк испытующе вперивается в меня, будто проверяет, насколько хватит моего небезграничного терпения. Полыхая, я ощетиниваюсь:

— Было не очень интересно, если тебя это утешит. Мне пора.

— Ты куда-то торопишься? — удивляется Кая.

— Тринадцать надо готовиться к тренировке. — напоминает Люк.

Озадаченная Кая вопросительно смотрит на спокойного Люка, потом на меня. Она хмурится (наверно о чем-то думает), и через следующее мгновение заливается почти кликушеским смешком.

— Ну конечно! Харпер… — выдает она в минутной голомне необузданных чувств. — А я-то думаю: почему ты так интересуешься. Нет, я подозревала… А ты тоже хорош! — поворачивается она к Люку. — Все во сне когда-то бормотал: «Харпер, останься!», «Харпер, подожди!», «Харпер, вернись!». Едва не плакал! — хохочет Кая.

— Тринадцать, идти. — сухо произносит Люк. Похоже, ему не нравится, что нас разоблачили.

Оставив поднос на специальной ленте, устремляюсь к выходу, на встречу новому потоку незнакомых людей. В связи с тем, что у меня осталось еще немного свободного времени, комнату отдыха, изо всех сил пытаясь выбросить из головы слова Каи, из которых неожиданной, ошеломляющей новостью выяснялось, что Люк думал обо мне, и, судя по его бурной реакции, он, возможно, все еще любит меня. Но мне стыдно перед ним, будто я о нем гнусно сплетничала.

Оказавшись на пол пути, меня догоняет Люк. Он касается моей руки чуть выше локтя, не слишком легко, чтобы ненароком не отпустить, но и не слишком тесно. Как мне кажется, это тоже о чем-то должно говорить.

— Узнала все, что хотела? — с ноткой легкой иронии в голосе спрашивает Люк.

— Хочешь поведать больше? — Мы останавливаемся. — Можно не сейчас, если ты устал или не готов делиться горестными или радостными переживаниями. Но я бы с удовольствием послушала. — вежливо улыбаюсь я. — Подумай об этом. Но, если тебе и вправду на меня плевать и нас ничего больше не связывает, пожалуй, я пойду.

— Харпер, послушай…

— Люк, — перебиваю я его, — у нас слишком мало времени, чтобы коротать его поодиночке, жалеть о несделанном и притворяться, что нас никто и ничто не волнует. Эта непоправимая ошибка, которою мы, так или иначе, совершаем. И ты никогда не умел безукоризненно прикидываться, ты не такой. Это у тебя плохо получается.

— Я учту. — безразлично молвит Люк. — Сегодня прибыл Касейбиан Кроу. Возможно, что он захочет с тобой встретиться. — серьезно добавляет он. — Подготовься к встрече.