Ренегат (СИ)

Позади, — как и впереди, — никого. Но это не значит, что меня никто не засечет. В Котле полно камер видеонаблюдения, на них можно наткнуться в самых неожиданных местах. Так неужели в Департаменте-2 их нет? Уверена, в Норе эти круглые подвешенные, как идеальной округлой формы воробьиное гнездо под кровлей, штуки тоже обнаружатся, надо лишь повнимательнее присмотреться.

Приближаясь к первой ободранной халупке, слышу отдаленные женские крики и безутешный плач. Вскоре надрывные возгласы в одночасье исчезают, словно по командному щелчку пальцев. Ухабистые стены последующих опасно скособочившихся домиков выглядят так, будто их давно не чинили: глубокие выбоины, облупленная штукатурка; некоторые потрескались и осыпаются.

Не останавливаюсь. К удивлению никого не встречаю, ни одного живого человека. На земле валяется множество вещей из одежды, столовые приборы и детские игрушки: деревянная свинья, плюшевые светло-голубой кот и серая собачка, еще одна темно-коричневая собачка с белыми пятнами и вырванным изумрудно-зеленым глазом.

Прямо передо мной оказывается тупик, поэтому снова сворачиваю и оказываюсь на рынке, тоже опустевшем. По обе стороны прохода ломятся от изобилия долгие лавы с фруктами и овощами (и они выглядят вполне съедобными, не то, что на рынке в Котле: подгнившие продукты или зловонное гнилье, которое поскорее нужно выбросить). Миную незапертую бакалею, на ее дощатой ступеньке желтеет лимон, а над самой лавкой еще имеется одно помещение с маленьким квадратным окном, которое затворили ставнями. Подхожу к распахнутому галантерейному магазину — внутри никого. Будто все в один момент растворились.

Остановившись перед десятком рассыпанных зеленобоких яблок, замечаю, как мне кажется, Люка: черная одежда, кофта с капюшоном и без рукавов… Между нами расстояние не больше ста метров. Он буравит меня уничтожающим взглядом, затем скрывается в смежном переулке. Чувствую, что скоро получу хорошую взбучку и строго нагоняя, ведь я без спроса покинула Нору.

Доносятся испуганный женский голос — совсем другой, не тот, что слышала прежде — и последовавшие за вскриком три хлопка. Этот звук мне ни с чем не спутать: сработали винтовки с глушителями.

Иду к месту, откуда раздались выстрелы. Сердце стучит, и я готовлюсь к самому ужасному. Приникнув у подножья полуразваленной хижины, присматриваюсь к лежащему посреди улицы обездвиженному телу светловолосой женщины. Над ней склонились трое вооруженных солдат в черных костюмах. Двое берут хрупкую женщину за тонкие, точно спички, руки и ноги и забрасывают в машину полную трупов. Я вздрагиваю, когда за борт вываливается маленькая детская ручонка.

Задыхаясь от пущего страха, вприсядку отступаю. Громкий и сердитый голос Форда долетает до меня серповидным метательным орудием из-за лавки самодельных мелочей справа:

— Прочесать все здесь! Найти всех, кто спрятался, и прикончить на месте!

Самое время уносить ноги. Я сомневаюсь — какой дорогой? Возвращаться тем путем, которым пришла? Не думаю, что это хорошая идея: я забрела в самую глубь изгойских трущоб. Нужно решить, куда идти, ведь времени в обрез: я уже слышу приближающиеся шаги, и скрежет разбитого стекла, по которому потоптался кто-то тяжеловесный. Может, мне лучше поспешить вперед, за Люком? Предполагаю, он не случайно здесь оказался. Ему одному прекрасно известно, насколько я своевольная, и плевать на возможные опасности и наказания. И не стоит откидать, как хлам, тот факт, что он смотрел, как я подслушивала разговор Аарон Селестайн и Форда. Естественно, не отыскав меня в Норе, он опрометью сообразил, куда я подалась.

Улепетываю в направлении, куда ушел Люк. Но его нигде нет, ни на одной развилине. Судя по поднявшейся суматохе и неразборчивым возгласам, меня заметили и пустились вдогонку. Ныряю за дурно пахнущую пивнушку, а потом за сарай. Выхожу на очередную узкую пустынную улицу и оглядываюсь по сторонам — никого. Гневные крики приближаются, начинается стрельба. Что есть сил, мчусь по еще одной безлюдной улочке, и выбегаю к мосту: похоже, что я сделала полукруг. Остается всего лишь дойти до Норы, что я и делаю, умерено торопливым шагом. И, запрыгнув в бездонный мусорный бак, приземляюсь на черные матрасы.

Сердце учащенно бьется, а внутренности от взбудораженных чувств — сжимаются. Поднявшись, стряхиваю одежду от пыли, в которой выкачалась, как хлебец в варенье, и спускаюсь на дно затихнувшей Норы. Когда я покидала ее, поднялся шум, но сейчас тихо, как в пучине глубокого водоема. Три принявших серьезный вид человека перегораживают вход в столовую. Чтобы не вызвать ненужных подозрений, притворяюсь более-менее спокойной и спешу в комнату отдыха.

Все койки пусты. Я падаю на свою и, поджав трясущиеся ноги, вспоминаю прокатившиеся внезапным нашествием ужасы поселения уже мертвых изгоев. Как много погибло? И почему? Почему стали избавляться от беспечных вольноотпущенных? Они не должны были умирать — мы все заслуживаем достойной жизни, мы должны сами распоряжаться ею, и никто не вправе ее отнимать.

Дрожа, я лишаюсь мыслей: они растворяются, а то и сливаются воедино, становясь гремучей смесью одежд, человеческих личин, непостижимых образов, видоискаженных форм, обобщенных безжизненных подобий и звенящих, громоподобных, жалостливых голосов.

Во вязком мутном омуте сна появляются знакомые шаги. Резко выкинувшись из кошмара, едва не падаю с кровати: она со скрежетом сдвигается с места от сильного толчка. Еще один — койка снова отъезжает. Вцепившись за железные края, приподнимаюсь.

— Поднимайся! — приказывает Люк, ударяя ногой, и я снова едва ли не опрокидываюсь на пол.

— Что ты делаешь? Прекрати! — ору я, опомнившись от добротной встряски.

— Обед по расписанию, Маверик! — Люк до крайности зол. Никогда прежде я не видела его таким разъяренным. — Без тебя никто за стол не сядет, Маверик! — Люк нажимает на мою фамилию. Он всегда так делает, чтобы подчеркнуть глубину своих чувств (в данном случае злость). А делает он это потому, что знает, что я это знаю.

— Иду! — бормочу я, спуская ноги и приглаживая вздыбленные волосы.

Люк стоит, как вкопанный.

— Мне долго ждать? — нетерпеливо интересуется он.

Как же мне не нравится язвительный тон Люка: будто я должна почувствовать себя виновной за все промахи человечества. Предполагаю, дело заключается вовсе не в обеде. Я испепеляюще смотрю на Люка, и не успеваю разинуть рот, как в меня летит белая пластиковая баночка. Поймав ее, снимаю крышку — внутри одна белая таблетка.

— Что это?

— Анальгетик, — отвечает он.

После точных ударов Два у меня и вправду болит живот, надеюсь, обезболивающее мне поможет. Проглотив таблетку, замечаю, что в меня летит что-то черное и прямоугольное, как уменьшенный метеор. Поймав неизвестный предмет, узнаю щетку для чистки обуви из ванной комнаты, и перевожу иступленный взгляд на свои покрытые толстым слоем пороха башмаки. Одежду я отчистила, а вот про ботинки совсем забыла. Нора всегда убрана, и загрязниться здесь невозможно. Увидев бы мою обувь в таком неопрятном состоянии, многие бы озадачились и насторожились.

— Не заставляй всех ждать. — бросает Люк, уходя. Я провожаю его счастливой глуповатой улыбкой, потому что он вопреки своим противоречивым словам меня не бросил. Люк все еще со мной, на моей стороне и в который раз спас мою шкуру. Но, как бы я не старалась, я не достойна его. И никогда не буду достойной.

Поставив на место кровать, и приведя себя в порядок, спускаюсь в столовую.

В моем желудке образовалась всепоглощающая бездна, и набить его вкусной едой не самая плохая идея. Тем более это не та отвратительная стряпня, которой кормят тружеников на заводе, а настоящее лакомство. Когда я, заскучав, ходила к отцу на работу, чтобы повидаться с ним, дважды попадала на обед. Мне хватало две ложки каши, которая пахла как горящая резина, чтобы потом воротило весь день.

Взяв изобилующий вкуснятиной поднос, сажусь напротив Евы. Оказывается, никто меня не ждал, а Один расправляется с десертом.