Шаман-гора (СИ)

— А это для чего? — кивнул я на бадью.

— Это корыто для упокоения живых тварей и протчих животных, которых туземные шаманы умерщляли и клали сюда, для успокоения своих богов, — затейливо, но вполне доходчиво ответил солдат.

— Да ты, брат, и в религии силён, — усмехнулся я.

— Да кака-то религия, — снисходительно махнул он рукой. — Непотребство одно. Одно слово, язычники.

— А ты знаешь, что наши предки тоже были язычники? — мне стало интересно.

— Да ты чо? Бог с тобой, — испуганно перекрестился солдатик. — Скажешь тоже.

Я обречённо махнул рукой на Егоршу и внимательней поглядел на чан. Откуда он мог попасть в эти места и сколько ему лет?

Ведь нанайцы металла не знали. И что в них делали шаманы?

Вероятнее всего, разделывали и варили животных, а может быть, употребляли в сыром виде. Я знал, что нанайцы очень ценили человеческую жизнь, поэтому человеческих жертв богам не приносили. Они даже проводили некую параллель равенства между духами и людьми. В своих умозаключениях насчёт равенства бога и человека у них прослеживалась некая логическая цепочка.

Например, звери и птицы живут в тайге, и всяк из них терпит друг друга. Но стоит только появиться человеку, как всякая живая тварь в страхе перед ним разбегается. О чём это может говорить?

Естественно, о божественном начале человека.

С большей опаской туземцы относились к своим духам, потому что те не очень церемонились с людьми и вообще были очень привередливыми. Они постоянно требовали, чтобы их одаривали и всячески ублажали.

Духи удачи и охоты могли послать или не послать фарт на охоте или рыбалке. Духи воды почитались особо. Те вообще могли с лёгкостью забрать жизнь незадачливого аборигена, стоило тому зазеваться у воды, ведь плавать нанайцы не умели, а чтобы легче было забирать человеческие жизни, духи воды наложили на обучение плаванию табу. Кроме того, было множество других добрых и злых духов и хранителей, которые досаждали либо помогали детям Амура в их повседневной жизни.

Но в данный момент мне было гораздо интереснее узнать, что некогда на знаменитом Амурском утёсе вовсю шуровали нанайские божества. Может быть, именно поэтому так полюбился хабаровчанам этот утёс? Возможно, что добрые духи природы, на протяжении веков призываемые туда шаманами, так и не покинули этих мест и их положительная энергия до сих пор благотворно влияет на людей?

— Выходит, что раньше здесь был их культовый центр, — задумчиво протянул я вслух.

— По части культов мы не шибко грамотные, но ить церква ихняя здесь стояла, — встрял в мои мысли Егорша. — Однако опосля нашего прихода местные людишки очень уверовали в Бога нашего единого Христа и святого Николая-угодника. Поэтому за ненадобностью церкву порушили, а храм наш христианский возвели.

«Всё как всегда, — подумал я. — Пришли большие братья и научили жить по-новому. А местные жители, в силу своей природной скромности, не смогли им отказать. Отчего же, даже в мои времена, местные жители, загадывая желания и в благодарность за их исполнение, развешивают в определённых местах на ветвях тряпичные амулеты? Вероятно, духи всё же будут пострашнее. До Бога высоко, а духи вот они, рядом. А с другой стороны, мы сами? Живём в христианстве уже сколько веков, а языческие праздники празднуем до сих пор. Велика генетическая память в народе. А может, это и к лучшему?» — Послушай, Егорша, а ты присутствовал, когда на этом месте начиналось строительство поста?

— А то как же! Я, чай, давно ужо в службе. Почитай, как два годочка минуло, — солдат улыбнулся своим воспоминаниям.

— И как?

— Дак обнаковенно. Приплыли ить мы аккурат в конце мая, вышли на берег и зачали строить казармы, лабазы и протчие необходимости.

— Э, брат, ты мне расскажи, как всё было с самого начала. Как вы плыли? Почему решили строить именно здесь?

— Дак ить команда была дадена самим его превосходительством генерал-губернатором Муравьёвым.

— Что, с вами и генерал-губернатор присутствовал?

— Да нет, — досадливо поморщился солдат, а потом добавил: — Ну, слухай.

И он рассказал мне, как в начале апреля 1858 года командир батальона, тогда ещё капитан, Дьяченко получил приказ от генерал-губернатора Муравьёва готовить к сплаву всё батальонное имущество. Где и что будет строить батальон, точно известно не было.

«Тогда мы ещё не ведали, где и что будем строить, — рассказывал солдат, — но в том годе наш батальон первым вышел в Амур. А ужо вослед за нами вышли остальные катера и баржи.

Вот вместе с основным сплавом и следовал его превосходительство генерал-губернатор.

Не доходя до станицы Усть-Зейской, мы встретили лодки с китайским амбанем^[19]. После разговора с ним господин капитан приказал нам остановиться в станице. Там мы стали дожидаться прибытия генерал-губернатора. Думая, что нас оставят в УстьЗейской, мы разгрузили баржи со своим имуществом и стали ожидать других команд. Но не тут-то было. Генерал-губернатор съездил в китайский город Айгунь, и тута всё закрутилось. Оказывается, что в Айгуне он договорился с китайскими генералами о том, где отныне будет проходить граница промеж нас и китайцев. И вот тады мы и получаем срочный приказ в спешном порядке сниматься и иттить строить военный пост у слияния рек Уссури и Амура. Значитца, чтобы всякие там китайцы не думали, что у нас не достанет сил свои границы остеречь.

В середине мая мы вышли из Усть-Зейской и в аккурат через две недели высадились в этом самом месте. Ну, скажу тебе, тяжело шли. В смысле поспешали изо всех сил. Те, которые послабее, так и валились у вёсел от скончания силов. Но дошли. А тута ничего не было. Только шалаши гольдские да церква ихняя. Вот так и зачинался военный пост под прозванием Хабаровка», — закончил солдат своё повествование и в подтверждение своих слов шмыгнул носом.

Выслушав рассказ очевидца, я подумал, что после подписания знаменитого Айгунского договора Муравьёв-Амурский решил укрепить утверждённые юридически границы. А Хабаровка была первым военным постом. Не станицей, не селением, а именно постом.

Я ещё раз огляделся. Вокруг простиралась дремучая тайга.

Стук топоров да визг пил навсегда разворошил сонное царство, которое правило здесь на протяжении многих веков, с тех давних времён, когда низкорослые лошадки монгольских завоевателей вытоптали заботливо возделанные нивы хлеборобов. Когда не знающие пощады и милосердия степные воины хана Батыя вырезали поголовно гордый и непокорный народ чжурчженей. А безмолвный свидетель былого величия и падения здешних племён и народов всё также нёс свои мутные воды, соединяя их с солёными водами Охотского моря.

— Ну что, боец, пойдём? — повернулся я к солдату Егору. — Покажешь мне главные достопримечательности вашего населённого пункта.

От такого обращения солдатик оторопел.

— А это как? — с недоумением уставился он на меня. — Вы уж извиняйте, но ужо больно заковыристые и непонятливые вы словеса выражаете.

— А это, значит, самое славное, чем может похвастать пост Хабаровка, — рассмеявшись, хлопнул я его по плечу, а сам подумал, что если верить теории Степана, то сегодня же Егорша будет докладывать унтеру Батурину о моих непонятных речах.

— А и нечем тута похваляться, — махнул рукой солдат. — Вон ить оно всё на виду.

Он указал на солдатские казармы, расположенные с левой стороны утёса. С правой же — глядели слеповатыми окнами дома гражданского населения и купечества. Вот и весь тогдашний Хабаровск. И действительно, чем тут хвастаться?

Я повернулся и направился вниз к качающимся на волнах плотам. На душе у меня было не совсем уютно. Увиденная картина не вдохновляла. Мне было по-детски обидно за город, который я привык видеть таким огромным и многолюдным. «А что ты хотел? — одёрнул я себя. — Когда-то всё начиналось с первого сваленного дерева, первой просеки, первого дома. Подумай лучше о себе. Что ждёт тебя впереди? У твоих попутчиков, по крайней мере, есть цель. И они прекрасно знают, что от них хотят».