Шаман-гора (СИ)

— Закрой рот, кишки простудишь, — толкнул я казака в бок.

И видя, что пауза затягивается, добавил: — Ну что, орёлики, приуныли? Пора выдвигаться, — и прижав к себе не желавшую отпускать меня Луизу, устремился к реке.

Вот таким получилось наше последнее «кладо-романтическое» свидание с девушкой Луизой, а потом была дорога к своим…

Пережитое грело мою душу. Я ласкал глазами стройную фигуру любимой и думал о запретном. Луиза, словно угадав мои мысли, смущённо зарделась.

Подвыпивший Степан, отчаянно жестикулируя, рассказывал присутствующим о наших геройствах. Судя по тому, как мужики недоверчиво покачивали головами, события обрастали всё более небывалыми подробностями.

Я решил прислушаться, о чём так оживлённо повествует мой дружок. Из услышанного я сделал выводы, что рассказывает он не о нас, а о каких-то чудо-богатырях. Но, видя, как мужики уважительно поглядывают в мою сторону, понял, что играю в его повествованиях не последнюю роль: где-то на уровне Ильи Муромца, не ниже. Я невольно приосанился и развернул плечи. Народ должен видеть своих героев в лучшем свете.

Наблюдавшая за мной Луиза ехидно прыснула в ладошку и показала мне язычок. Мне стало грустно и обидно. Вот ведь как!

Родной человек и насмехается. Но затем здравый смысл и доброжелательность собеседников взяли над обидами верх, и я с новой силой залюбил всех этих людей и весь мир.

Глава 20

Пост Хабаровка и Айгунский договор

Хабаровск и Хабаровский край… Для дальневосточников эти понятия означают многое. Это Родина. В конце концов, туда всегда хочется вернуться, куда бы тебя ни забросила злодейка-судьба.

А ведь несколько столетий назад место, которое мы считаем своей малой родиной, называлось не иначе как спорные территории.

И только договор об установлении окончательных твёрдых границ между Россией и Китаем, подписанный генерал-губернатором Восточной Сибири Муравьёвым в 1858 году в китайском городе Айгунь, поставил окончательную точку в споре двух государств.

Пост Хабаровка, по замыслам дальновидного политика, послужил первой ласточкой в укреплении военного присутствия русских на Нижнем Амуре.

Само географическое положение предопределило дальнейшую судьбу Хабаровки — в первую очередь, слияние рек Уссури и Амура. Это сейчас краевой центр раскинулся на крутом берегу могучей реки и ещё издали открывает нам свои впечатляющие просторы с борта белоснежного чуда на подводных крыльях — «Метеора». А во времена, коим я оказался невольным свидетелем, он выглядел весьма и весьма непривлекательно. Если не сказать проще — не выглядел никак.

Я добросовестно пытался разглядеть привычные очертания города: дымящиеся трубы заводов, «вечный огонь» Хабаровского нефтезавода, могучие перекрытия Амурского моста, а увидел лишь первозданную тайгу да дымы пожогов, которые тянулись до облаков. И лишь когда мы подошли совсем близко, стали видны невзрачные деревянные строения и просматриваться линии улиц.

— Хабаровка! — гордо объявил стоявший рядом Степан.

В его устах это прозвучало словно Рио-де-Жанейро. А ведь по справедливости сказать, на голом месте, в непроходимой глуши, при помощи топора, утверждалась мощь России на Дальнем Востоке. Так что он имел право на эту гордость. «Если бы эти люди знали, во что конкретно выльется их героический труд, они бы ещё больше возгордились делом рук своих», — подумалось мне с невольным уважением. Но, кроме всего прочего, меня основательно волновал вопрос о своём будущем. Как воспримет моё появление всесильный майор Дьяченко и командование 13-го линейного Восточно-Сибирского батальона?

Брёвна плота, заскрипев, подмяли под себя прибрежные камушки и песок. Причалили мы в районе современного городского пляжа.

Хочу сказать, как я узнал позже, столицей Приамурского края по повелению Муравьёва-Амурского должно было стать село Софийское. Оно и строилось с самого начала как город. Но история внесла свои коррективы…

На берегу нас встречает население поста. Вновь прибывшие казаки и солдаты весело перекликаются со своими сослуживцами и друзьями. Особым вниманием пользуется вновь прибывший слабый пол. Несмотря на суровые лица бородатых мужиков, служивые задевают баб незлобными шутками и недвусмысленными предложениями. Те в ответ негодующе плюются и крестятся.

Хотя видно, что если бы рядом не было неприветливых бородатых сородичей, то они были бы совсем не прочь пококетничать с бравыми линейщиками.

Степан, едва лишь плот ткнулся в прибрежный гравий, сиганул на берег и был таков. Я же, от нечего делать, сидел на плоту и многозначительным взглядом отгонял прочь особо разошедшихся дамских угодников. Глядя на меня, и наши мужики осмелели до такой степени, что нашу коммуну стали обходить стороной. Ну и слава Богу, а то мало ли чего? Встречались мы уже с нашими, охочими до женской ласки, мужичками.

Тут я обратил внимание, что унтер-офицер Батурин отыскал меня взглядом и машет рукой, подзывая к себе.

— Давай, Манычев, становись в строй. Пойдём господину майору докладать о нашем прибытии.

Он, словно утюг, решительно расталкивая толпу плечами, устремился вперёд. Мы двинулись следом. Выйдя на открытое место, Батурин поспешно одёргивает гимнастёрку, поправляет фуражку и рыкает нам через плечо: — Становись! Равняйся! Смирно! — чуть ли не печатая шаг, он направляется к невысокому кряжистому офицеру.

Внешность у офицера весьма колоритная: купеческая окладистая борода, этакая основательная дородность, взгляд прямой и требовательный… Но видно, что именно требовательный, а не злобный. Такой зря не накажет.

— Ваше благородие, господин майор! Разрешите доложить? — меж тем рапортует Батурин.

— Докладывай, братец, — добродушно отвечает офицер.

— Ваше приказание выполнено. На обратном пути, по приказу начальника сплава, сопровождали гражданских лиц, определённых на поселение в низовья Амура. Больных и отставших нет.

— Эко ты, братец, нагородил, — улыбнулся майор.

Батурин смущённо пожал плечами.

— Дак я как полагается. Согласно уставу.

— Ну, если по уставу, то молодец, — развёл руками Дьяченко, и было непонятно, шутит он или нет.

— Главное, что все живы, здоровы и происшествий нет. Верно, унтер-офицер?

— Никак нет. То есть так точно. Тьфу ты! — окончательно сбился с толку старый служака.

А причиной всему был я и наши со Степаном художества. Просто старая крыса не знала, как об этом доложить, соответствуясь с буквой устава.

— Это как же понимать? — недоумённо переспросил майор.

— Дак нападение было от хунхузов. Девок гражданских в угон умыкнули.

— Так-так, — всё больше хмурился Дьяченко. — А это что за новая личность? — наконец заметил он меня.

— Дак вот я и говорю. Девок умыкнули, — начал запинаясь Батурин.

— Это я уже слышал. А при чём тут новый солдат? — раздражённо поморщился майор.

— Не извольте гневаться, господин майор, — вытянулся Батурин. — Этот самый нижний чин Манычев, приписанный к нашему батальону, тех самых девок и вызволил. Совместно с казаком Степаном Кольцом.

По лбу унтера градом катился пот, но он стоял, не смея шелохнуться и утереть натекающие на глаза солёные капли.

«Ну вот, нажил себе навечного врага, — невесело подумал я. — Этот унтер-Пришибеев ни за что не простит мне своего недавнего унижения. А и хрен с ним. Думай о приятном».

— Интересно, — задумчиво произнёс Дьяченко, разглядывая меня заинтересованно. — И как выручал, братец?

— Да всяко приходилось, ваше благородие. Где ножом, где ружом, — невпопад срифмовал я.

— Молодец, коли не брешут, что девушек от неволи спас. Да и на язык гляжу востёр, — усмехнулся Дьяченко.

— По этой самой причине имела место длительная самовольная отлучка из расположения, — поспешил доложиться унтер.

— Какая такая отлучка? — насупил брови майор.

— Так как действия сии данным нижним чином проводились без приказа командования, — вытянулся Батурин.