Шаман-гора (СИ)

— Где подорожная на этого солдата? — требовательно протянул руку майор.

— Не извольте беспокоиться. Вот она. В целости и сохранности, — вытащил из-за пазухи и протянул какую-то бумаженцию Батурин.

Чем дальше читал подорожную Дьяченко, тем больше вытягивалось его лицо. Несколько раз он отрывал взгляд от документа и с интересом смотрел на меня. Затем, закончив, повернулся к Батурину.

— Так о каком самовольном оставлении расположения вы изволили толковать, голубчик? — спросил он несчастного унтера.

— Дак. Имело, стало быть, место, — начал нести тот околесицу, пока окончательно не запутался.

— Да бросьте вы чушь пороть. Вы бумагу эту читали?

— Как можно. Печати с орлами, — пот по лицу Баторина тёк уже ручьями.

— Хороший вы служака, Батурин, — наконец-то сжалился над унтером Дьяченко. — Но тут вы переусердствовали. В этой бумаге написано, что нижний чин Михаил Сергеевич Манычев добирается до нового места службы сам. А где его новое место службы?

— Наш тринадцатый батальон, — облегчённо перевёл дух унтер.

— Ну вот. Я надеюсь, что инцидент исчерпан?

— Так точно, господин майор! — обрадованно рявкнул унтер.

— Ну всё, ведите солдат кормить и отдыхать, — махнул он рукой Батурину. — А вас я попрошу остаться, — повернулся Дьяченко ко мне.

«Ну вот, началось», — с тоской подумал я и вспомнил небезызвестного Мюллера. Но Дьяченко не стал меня мучить недомолвками и прояснил ситуацию сразу.

— Ну-с, господин поручик лейб-гвардии гренадёрского полка, дуэлями изволите баловаться?

— Есть такой грех, господин майор, — облегчённо вздохнув, произнёс я.

Наконец-то я знал, кто я такой. Большое человеческое спасибо тебе за это, господин майор. Хуже нет жить не зная, кто ты такой.

Да ещё в обществе, где твой социальный статус играет не последнюю роль.

— Не тушуйтесь, господин поручик. Я сам в молодости был горяч. И за подобное дело был вынужден уйти из службы, — поотечески улыбнулся мне Дьяченко.

— Я не о чём не жалею, господин майор, — гордо вздёрнул я голову.

Это я фильмов насмотрелся про царских офицеров, да и от радости дурь в голове заиграла, покуражиться захотелось.

— Полноте, голубчик, — слегка поморщился майор. — Вы лучше мне поведайте, отчего такая милость? Здесь, чай, пули не свистят. А такие стрелки, как вы, сейчас на Кавказе требуются.

— Не подумайте, господин майор, не протекция. Сам просился. А мне ответили: «И не думай. Там такой молодец или горскую пулю сразу поймает, или через полгода назад своё звание вернёт.

А ты иди-ка в тайге лес повали да комаров покорми. Умнее станешь».

— И кому ж вы так не угодили? — рассмеялся Дьяченко.

Было видно, что майору я пришёлся по нраву.

— Разрешите об тайне сией умолчать, господин майор. Ибо касается она чести дамы, — скромно потупился я. А про себя подумал: «Ну и насобачился же ты, стервец, лапшу на уши вешать.

Да и оборотиков старорежимных успел нахвататься».

— Теперь верю, что ты за дам целую баталию учинил и врагов побил немало, — серьёзно произнёс Дьяченко. — Деятельная натура, она ведь всегда себя проявит.

— Я уверен, что вы поступили бы точно так же, господин майор, — с достоинством ответил я. — Ибо честь дамы превыше всего, к какому бы сословию она не принадлежала.

Дьяченко улыбнулся и произнёс: — Целковый я тебе за службу поднести не могу. Не по чину это. А вот перед господином генерал-губернатором МуравьёвымАмурским ходатайствовать непременно буду. Ну а пока говори, чего сам желаешь?

— Разрешите караван с переселенцами до конца сопроводить, — вдруг у меня сорвалось с языка.

От такой неожиданности у Дьяченко брови поползли вверх.

Затем он догадливо усмехнулся: — Ну, как я сразу не понял. Прекрасная пастушка?

— Никак нет, — посуровел я лицом. — Мечтая послужить Отечеству, желаю самолично пройти путём славных прадедов наших.

«Эх, Луиза, Луиза! Что только ради тебя не сделаешь? А может быть, это надо мне? И я лишь кривлю душой?» Ведь меня действительно какая-то непонятная сила тянет назад, к Шаман-горе.

В этом был некий тайный, пока необъяснимый смысл моего перемещения во времени.

— Ну что ж, весьма похвально, молодой человек. И просьба ваша выполнима. Мне, как ответственному за все дела по переселенцам, необходимо усилить охрану ещё десятком солдат и отправить кое-какие грузы в Софийск. Там работает одна рота нашего батальона. Вот вы и пойдёте старшим этой команды.

— Слушаюсь, господин майор, — радостно вытянулся я.

— Люди с вами пойдут опытные. Так что вы, голубчик, шибко там не усердствуйте. Они и сами знают что делать.

— Всё понял. Не подведу.

— Можете быть свободны, — отпустил он меня.

Два дня мы отдыхали на Хабаровском посту. За это время я обошёл все улочки, осмотрел деревянные постройки поста.

Мне не хотелось упускать подаренный судьбой шанс увидеть собственными глазами, с чего начинались города сто тридцать лет назад. Мне-то уж было с чем сравнивать.

А начинался он, как и все «рассейские» города, которые были до и которые будут после, с крепкого забористого мата, а там ли мы начали рубить, или следовало чуток правее? Со стука топоров, визга пил, дыма пожогов, временного жилья в виде казарм и бараков. Насчёт быта и отдыха тоже полная гармония. Только у них была гармонь и балалайка, с плясками до упаду. А у нас магнитофон и танцы на износ. Женский вопрос одинаково остро стоял во все времена. И решался он старыми кардинальными методами — битьём морд соперникам и коварным изменщицам.

Моим добровольным гидом оказался Егор Загоруйко. Его желание всем угодить в данном случае оказалось мне на руку.

Благодаря приказу Дьяченко о нашем новом назначении, нас оставили в покое и к работам не привлекали. Лишь Батурин, проявляя чрезмерное служебное рвение, докучал своей мелочной опёкой. Но теперь его вредность была мне совершенно до одного места. Я хоть уже и не поручик, а всё одно — ваше благородие.

Вот и сейчас я вместе с Егоркой расположился на любимом месте отдыха современных хабаровчан — Амурском утёсе.

Заросший девственным лесом, он совершенно не походил на тот утёс, с которого я когда-то любовался пляжем и речным вокзалом.

И мимо него не плыли красавцы-теплоходы и не сновали мелкие катера. Вот это-то и было дико.

Сейчас воды Амура были пусты и угрюмы, а на месте городского пляжа гомонила цыганистая орда переселенцев. От самого утёса и выше по Амуру вся прибрежная полоса была усеяна плотами, баржами и даже пароходами нашего сплава, а завершали всё это великолепие невесть откуда взявшиеся два небольших деревянных кораблика. Это я понял по ощетинившейся пушками палубе.

— А это что за чудища? — ткнул я рукой в сторону кораблей.

— Это есть канонерские лодки, — гордо ответил Егорка. — Построены солдатами нашего батальона по приказу его превосходительства генерал-губернатора. Только в этом годе на воду спустили. Махины ить, я тебе скажу!

Я с сомнением посмотрел на деревянную броню нелепых корабликов и в то же время почувствовал гордость за наших предков.

Не боялись ведь воевать на таких корытах! Да не просто воевать, а побеждать! Ещё и новых землиц для державы добывать. Затем я перевёл взгляд на берег и увидел там столпотворение.

По берегу сновали предприимчивые торговцы разных национальностей и социальных прослоек. Все что-то меняли да ещё и радовались удачной сделке. По-нашему, по-русски, удачная сделка — это когда кто-то кого-то надул. В этом торге меня удивляло только одно: что можно было менять обнищавшим за время такого тяжёлого пути людям?

В том месте, где мы с Егором нашли временный приют, все ветви на деревьях были увешаны разноцветными тряпицами и кусочками звериных шкур. Этот обряд мне был известен. Таким образом посетители замаливали духов и просили у них удачи.

Я обратил внимание на чугунную ёмкость, стоявшую здесь же.

Банное корыто, что ли? Так воду на такую верхотуру замучаешься носить.