Шаман-гора (СИ)

— А сколько же людей было в вашей шайке?

— Не меньше двух с половиной десятков. А до этих мест только полтора десятка дошло. Атаманил в нашей ватаге Федька Зуб из уголовных. Да несколько его прихлебал власть помогали удерживать. Страшные люди. Им человека жизни лишить что супротив ветру по малой нужде сходить.

— А где людишек-то подрастеряли? — полюбопытствовал Степан.

— Дак, кто от болезнев помёр, а кого, по голодухе великой, схарчить пришлось. Обычное дело при нашем положении.

— А чего ж людоедством-то занялись? Небось, у солдат караульных ружьишки позабирали? Неужто зверя добыть не смогли?

— Позабирали. Да огневой припас весь вышел. К казачьим станицам выходить боялись. Так, иногда тунгусов пощипывали да с бабами ихними баловали.

— А на что ж вы надеялись, когда в бега ударились? Что вас кренделями потчевать будут?

— Да рази кто тады думал? А тута солдаты побитые. Что так амба, что так. А те, которые уголовные, им-то не впервой. Вот они в побег мужиков и сбаламутили. Ну дак что ж, все побёгли, и я побёг.

«Уж это нам русское «все пошли, и я пошёл», — думал я, глядя на мучения молодого мужика. — Сколько судеб исковеркало и погубило! До сих пор никак не избавиться нам от этого стадного инстинкта. А ведь, судя по его словам, парень-то совсем молодой. Мой ровесник, а выглядит как старый дед».

Между тем Степан продолжал допрос каторжанина: — Говоришь, порох весь вышел? А чего от нас хотели?

— Известное дело, подхарчиться. Припасом разжиться. Да, опять же, бабы, — скосил глаза в сторону девушек душегубец Никита. — Зуб вообще хотел их с собой забрать для телесных утех.

«Надо же, — усмехнулся я про себя. — Лежит, помирает, а на женщин пялится. Хоть глазами перед смертью приласкать. Вот она, природа-матушка!».

— Ты буркалами-то не води, — перехватив его взгляд, усмехнулся казак. — Не про тебя товар. Ты своё отвоевал, голубь.

А поведай ты мне лучше, сколько вас было, когда вы на нас налёт учинили?

— Я жа говорил, полтора десятка, — с тоскою глядя на звёзды, с трудом выдавил из себя Никита.

«А парень похоже того… Скоро к архангелам на приём пожалует». — Мне стало жаль чужой исковерканной жизни. Эх, любовь, любовь, что ты с нами делаешь? Кого возносишь на небеса, а кого под землю опускаешь. Длится эта старая история от начала веков, а закончится, когда исчезнут с лица земли последние особи хотя бы одного противоположного пола.

— Ладно, Степан, не мучай мужика перед смертью. Ему скоро перед Богом ответ держать придётся, — тронул я за плечо казака.

Словно подтверждая мои слова, раненый стал судорожно шарить вокруг себя руками. Его лицо покрылось крупными каплями пота, а тело задёргалось в мучительных конвульсиях.

— Братцы, помилосердствуйте, — заскрежетал он зубами. — Всё одно не жилец я. Мочи нет терпеть такие мучения. Добейте!

Не в силах смотреть в наполненные нечеловеческой мукой глаза, я отвернулся.

— Дай ему спирта, Степан. Да водой напои. А дальше как знаешь, — пробормотал я и торопливо направился к девушкам.

— Не понял, — услышал я за спиной голос Степана.

— Ну не могу я раненых… Тем более случай не тот, — не оборачиваясь, махнул я рукой.

Подойдя к Луизе, я присел перед ней на колени.

— Ну что, маленькая, отогрелась? — погладил я её по голове.

Не стесняясь окружающих, девушка порывисто обхватила меня за шею и прижалась к груди. И только теперь она дала волю слезам.

— Ну, что ты, не плачь, — успокаивал я её, нежно целуя в льняные волосы. — Всё уже позади. Тебя больше никто не обидит.

Одеяло на её спине сползло вниз. Я попытался подтянуть его вверх, но, почувствовав ладонью, каким жаром пылает её тело, оставил свои попытки. Ей впору было принимать холодный душ.

«Не слегла бы она после всего пережитого», — промелькнуло в голове.

— Мишенька, миленький, я не хочу здесь оставаться. Давайте отсюда уедем, — бормотала она сквозь слёзы.

— Куда же мы поплывём, ночь на дворе? — попытался я её образумить.

— Ну и что? А здесь страшно. Здесь кругом кровь. И на тебе кровь. Ты не ранен? — во второй раз спросила она меня.

— Да нет, это не моя кровь, — во второй раз ответил я, пытаясь спрятать за её спиной окровавленные руки.

У меня так и не нашлось времени, чтобы отмыться от крови.

— Всё равно, поехали, — продолжала упрашивать она меня.

— Вон и звёздочки светят. Небось, не заблудимся.

Жалость, поселившаяся внутри, конечно, неважный советник, но и смотреть на испуганную девушку я не мог. Было понятно, что всё здесь, на что натыкался её взгляд, напоминало о тех страшных минутах, которые пришлось пережить. Беспомощно оглянувшись по сторонам, я решился.

— Ладно, уговорила. Всё равно через пару часов уже рассветёт. Отправляемся.

Луиза радостно вскрикнула и ещё крепче прижалась ко мне.

Затем откинула голову и принялась осыпать меня поцелуями.

Мои губы ощутили солёный привкус её прорвавшихся чувств.

— Луиза, — раздался недоумённый голос её сестры. — Как эвто можно понимать?

— Ты что, сама не видишь? — снисходительно улыбнулась Капитолина. — Амуры у них. Ишь, как в мужика вцепилась. Не оторвёшь.

— А ну хватит над девчонкой насмехаться, — прикрикнул я на девушек, с трудом освобождаясь от луизиных рук. — Не видите, что ли, испугалась она.

— Конечно, конечно, — легко согласилась Капитолина. — А самое безопасное место при таком случае на груди у солдата.

Окружающие заулыбались. Державшее всех напряжение потихоньку начало спадать. Вернувшийся Степан смущённо хохотнул и вступился за нас.

— На то мы и воины, чтобы, значит, оборонять и завсегда по первую очередь.

Дальше у него что-то не заладилось, и он ненадолго умолк.

— Знамо дело, и сказать нечего, — фыркнула Катерина. — Ведомо нам, что у вас по перву очередь. Воин.

— Не сметь забижать моего боевого товарища, — неожиданно вспылил казак. — Ежели бы не он, что бы счас здесь творилось?

— А кто ж его забижает? — удивилась Катерина. — Да он нас не в один раз от судьбины лютой спасает. Да я его счас сама расцалую.

— А я что, хуже? — встряла Капитолина.

Не успел я опомниться, как оказался в объятиях сразу трёх девушек.

— Девчонки, задушите,— закричал я.

— Так его, бабы. Приголубьте его благородие покрепчее. Это ему не с благородными кралями амуры крутить, — хохотал успокоившийся Степан.

Не так-то просто оказалось вырваться из рук благодарного женского населения. Целовали-то они меня всерьёз. Даже Луиза стала помогать мне в освобождении. Сообразила, что мне может понравиться.

Наконец мне удалось вырваться из цепких девичьих рук. Но для этого пришлось изрядно попотеть, так что гимнастёрка на моей спине была мокрой.

— Ну, Стёпа, я тебе это припомню, — только и смог я выдохнуть.

— Да ты что, Миша? Я тебя даже не разу не поцеловал, — притворно испугался тот.

— Всё, ребята, хватит гулять. В темпе собираемся и отваливаем. Бережёного Бог бережёт. Не дай Бог, опять эти стервятники нагрянут, — постарался я придать голосу как можно больше серьёзности.

Мои доводы показались всем более чем убедительными, и народ стал сноровисто собираться. Лишь один Степан что-то недовольно бурчал себе под нос.

— Ты чего, Стёпа? — решился спросить я его.

— А, — с досадою махнул он рукой. — Такую баталию выдержали, а трохвея-то нет.

Я невольно расхохотался. Кто про что, а Стёпа про «трохвей».

— Скажи спасибо, что так легко отделались, — проговорил я сквозь смех. — А ты: трохвей.

Степана мои доводы не убедили, и он отошел, сокрушённо мотая головой, а я подошёл к краю плота и принялся смывать с себя кровь.

«Пошёл на поводу у девчонки, — думал я, умывая лицо. — Ведь трое сбежавших каторжников вряд ли осмелятся на нас напасть. Да нет, всё правильно. Девчонки волнуются, да и луна светит как по заказу. Прорвёмся».

Вода в реке была тёплой. Она замечательно снимала напряжение после событий получасовой давности. По насыщенности событиями пролетевший отрезок времени показался мне длинною в день, хотя в реальном времени прошло не более получаса.