Машина снов (СИ)

Марко с любопытством глянул на ковчежек, протянул было руку, но что‑то толкнуло его в ладонь. Он вспомнил копошащиеся длинные тени за прозрачной мембраной и быстро отвернулся. Кончак‑мерген понимающе кивнул и убрал коробочку обратно за пазуху.

– Благодарю тебя, – сказал Марко, после чего молча встал и, не прощаясь, направился к выходу. Сотник поклонился и сделал шаг назад, растворившись в тени.

День прошёл в пустых хлопотах. Марко пытался отыскать императора, но наткнулся лишь на шумную процессию послов с Явы. Затмевавшие роскошью и блеском весенний солнечный свет, напыщенные яванцы, разинув рот, внимали громогласным речам императорского двойника, высокопарно уверявшего их с трона в том, что Юань принимает их верительные грамоты, с уважением относится к суверенитету своих далёких южных друзей и не станет посылать свои эскадры к яванским берегам. Полная чушь, подумал Марко. Он точно знал, что экспедиционный корпус уже практически готов выступить. Двойник Хубилая был очень убедителен. Он выкатывал налитые кровью глаза из орбит, яростно кричал, надрывая связки, и вообще производил на чужестранцев сильное впечатление своим ярмарочным талантом. К тому же телом он был ещё больше самого Хубилая, что само по себе повергало неустойчивые души в трепет.

Марко поворотился, чтобы отойти, но дорогу ему преградил огромный расшитый паланкин, сопровождаемый десятком высокорослых усатых красавцев сарацинского вида. Марко попытался обойти помеху, но занавеси колыхнулись, и в просвете показалось круглое лицо Темура. Марко видел его и раньше, но только издалека. Теперь же он мог подробно разглядеть самого старшего из императорских сыновей.

Плавным жестом наследник богдыхана отодвинул шёлк занавески и в упор разглядывал юношу. Несмотря на пухлявость и избыток белил, Темур казался красивым вовсе не женственной, а вполне мужской красотой. Живые глаза светились внутренней силой и некоторой горечью. Резко очерченные губы, как и у его брата Тогана, изгибались подобно мунгальскому луку, придавая наследнику слегка капризный вид, но глаза говорили, что жизнь Темура отнюдь не всегда была такой уж сладкой. Одетый во всё катайское, Темур нетерпеливо поиграл по подрессоренной поноске длинными золотыми напальчниками в несколько цуней, венчавшими пухлые полупрозрачные пальчики, и рабы аккуратно опустили паланкин наземь. Ближайший стражник упал на четвереньки, и Темур легко вышел из шёлкового полумрака, наступив сарацину на спину, как на ступеньку. Второй стражник поспешил бросить под уже занесённую над землёй царственную ногу драгоценный парчовый плат. Огромный, почти с отца размером, Темур, в просторном катайском платье подобный облаку, неслышно опустился на мостовую и шагнул к склонившему колено Марку.

– Поднимись, – ласково прозвучал над Марком глубокий голос, бесполый, но от этого не менее прекрасный.

Марко встал, молча глядя прямо в набелённое лицо Темура. Стражники что‑то рявкнули про непочтительность, но Марко, всё так же не проронив ни одного слова, приложил ладонь к сердцу и словно ненароком коснулся золотой пайцзы на груди. Стражники заткнулись.

Темур несколько минут вглядывался в лицо юноши, не издавая ни звука. Марко молчал в ответ. Наконец Темур поиграл звякающими напальчниками и проговорил своим мелодичным, как колокольчик, голосом:

– Ты действительно совсем светлый. Прозвище «Человек с Луны» тебе очень подходит.

Марко молчал. По виску Темура пробежала влажная дорожка, и наследник вынул из рукава малюсенький яркий веер, похожий на чучел‑ ко тропической бабочки. Темур мелко взмахнул им и обошёл вокруг Марка, бесцеремонно разглядывая его. Долгополое катайское платье скрадывало его шаги, и, казалось, наследник плыл над землёй, не касаясь её.

– Я слышал о тебе много разного. Это правда?

Платье издавало тихий шелест. Волна сладковатого аромата духов обдавала лицо Марка, подгоняемая шёлковыми крылышками веера.

– Отец очень тебя хвалит. А это опасно для меня. Он не должен любить кого‑то больше, чем единокровного сына. А он тебя любит. И это опасно уже для тебя.

Темур закончил обходить Марка и, чуть наклонившись, заглянул в его глаза.

– Научите своих рабов правильно говорить на катайском. Когда они произносят слово «нипастительнось», мне стоит больших усилий сохранять достоинство перед вашим высочеством, – ответил Марко, едва заметно шевельнув головой в имитации поклона.

Темур чуть нахмурился, потом лицо его тронула удивительно яркая солнечная улыбка. Он выпрямился и вновь скрылся в паланкине, оставив за собой волну цветочного аромата. Рабы крякнули, поднимая поноски на плечо. Стражники свирепо глядели на Марка, демонстративно сжимая рукояти сабель. Занавесь распахнулась, и Темур бросил Марку из уплывающего паланкина:

– Не ходи в мои сны, мальчик. Там ты не найдёшь ничего, кроме дерьма и боли.

Паланкин почти без скрипа быстро понёсся к выходу из дворца. «Там нет ровным счётом ничего хорошего, мой мальчик. Ровным счётом ничего», – донёсся до Марка мелодичный голос Темура, подражающий интонациям императора.

Марко поглядел на удаляющихся стражников, потом, движимый чистым озорством, поддел носком чувяка камушек, чуть подбросил его и, повернувшись, с силой придал ему ускорение ножнами. С неприятным шлепком камушек прилип к удаляющемуся бритому затылку стражника‑сарацина. Скорчившись от неожиданной боли, сарацин оборотился к Марку. Тот как ни в чём не бывало стоял в профиль к паланкину, но не смог удержаться, повернулся к стражнику и послал ему воздушный поцелуй. Сарацин скрипнул зубами и, шипя проклятия, понёсся догонять своих.

…чувство тревоги пружиной подбросило Марка с постели. Он сел, откинув покрывало. Из‑за ставен сквозь нарастающее пение проснувшихся сверчков и цикад слышалось бряканье пробегающего вдалеке патруля. Марко медленно поднялся, роняя на узорчатый пол шёлковые подушки, и подошёл к окну, потянув за собой зашелестевший халат. Неверный свет умирающей луны окрашивал двор в резкие серебряные мазки, перемежавшиеся угольно‑чёрными полосами дрожащих от ветра теней. Лохматые ивы шумно переговаривались над ручьём, сердито бормочущим в ответ. Отблески воды бросали монетки света на подсвеченные снизу древесные стволы. Большая ночная птица бесшумно спорхнула из‑под конька крыши соседнего павильона и быстро слилась с ветреной мглой, лившейся с небес. Лягушки в пруду испуганно прервали нестройное пение. Голоса патруля исчезали где ‑то в полном звуков ночном воздухе, словно бы тонули в одеяле. Марко медленно натянул холодный халат, зябко поёжившись от прикосновения остывшего за ночь хлопка.

Сзади раздался шорох. Марко резко развернулся, сжимая в руке пиалу, готовый швырнуть её в непрошеного гостя. Пустота покоев уставилась на него чернотой выколотого глаза. Шорох повторился. В серебряном квадратном отсвете, скользящем из‑под ставень, струился песок. В комнате ветер не чувствовался, хотя придверный колоколец легко звенел, приветствуя влажный весенний сквознячок. Из‑за отсутствия ветра струйки песка казались Марку живыми. Складываясь в причудливые узоры, песок бежал к ногам Марка, огибал парчовые туфли, свивался вокруг жадными змейками, словно пытался лёгкими щупальцами удержать ноги юноши.

Марко медленно подошёл к дверям спальни, глядя, как песок разлетается под его стопами и снова свивается в причудливый ковёр призрачных змей. Он снял с подставки меч и толкнул створки дверей. Те послушно скрипнули, пропустив лунный свет в глубь Павильона снов. Серебряная дорожка добежала до машины и осветила её массивный остов, на мгновение поиграв муслиновыми занавесями. Волшебные буквы горели в лунном свете, тени играли на них, создавая ошуще‑ ние движения. Казалось, буквы хотели сорваться со своего ложа и полететь к нему. Они что‑то говорили, но Марко не знал их тайного языка.

(это язык сумерек, Марко, тайный код, открывающий путешественнику карту других миров)

Он пересёк павильон, стараясь не скрипеть половицами, чтобы не тревожить стражников, затаившихся где‑то рядом. Машина дышала, занавеси играли в ночном ветерке, словно шевелились жаберные крышки гигантского серебристого карпа. Марко провёл ладонью по исчерченным письменами рамам, коснулся ременных петель, и камни, вживлённые в узорчатую кожу, отозвались теплом, неожиданным в ночной прохладе. Чувство тревоги само собой улеглось, уступив место воспоминаниям. Сопровождаемые мерным стуком рубиновых чёток, волокна туманапронеслись перед внутренним взором Марка, складываясь в причудливые картины мира снов.