Портреты Пером (СИ)

первый из рода Фолл, кто носит проклятие, Альфред, прощается со своим другом у ворот, ведущих на территорию особняка, восстановленного после пожара, они стоят у каменной арки, под опадающими буками – художник (Фолл так и зовёт его – мой художник) – никак не может заставить себя выпустить его руку в белой перчатке;

Чарльз, дрожа на скамейке, в суде, борется с собой – и не может отвести взгляда от тощего подростка в чёрном, которого уводят из зала после приговора – Джона Фолла, в то время как рука с карандашом в отчаянии мечется над листом, хватая, присваивая ускользающий образ. Но он осыпается песком сквозь пальцы

Раз за разом. Воплощение за воплощением. Следовать за ним, помогать, встречать его гибель. Умирать вместе с ним. Песок.

Это его или моё? Или уже – наше?

Твой навеки

– Предлагаю заняться нашей красавицей, – Арсений берёт новый уголёк из тарелки. Всё видится сквозь марево прошлого, это мешает, это горько, и на языке – привкус миндаля. Пальцы чёрные. – Себя мы закрепили в реальности. Вернём нам старую добрую стервозную Алису.

Кукловод ухмыляется в ответ, продолжая раздирать стенку линиями но в них как в ворохе пепла феникс я

Арсений отступает от стены на несколько шагов, выбирая лучшее композиционно место. Сосредотачивается на образе. Закрывает глаза.

Тьма за веками послушно собирается в узорчатые капли. Как акварель на мокрой бумаге. Проявляет образ сначала черно-белым, обозначая света и тени. Рисуя упрощённый геометрический объём. Далее – цветовыми пятнами. Алое. Платье. Краплак. Полосы на запястьях. Красно-коричневый, марс. Отсветы на волосах. Умбра жжёная. Чёрный, охра. Тени-свет на коже. Синий. Ультрамарин с белилами до бледно-голубого. Веки, видные сквозь тонкую кожу венки. Краски стекаются, смешиваются друг с другом, рождая и множа полутона, оттенки, тончайшие, неуловимые переходы.

Что ты сделала с Алисой? Распяла её? Или поступила, как с теми куклами?

Зашитые губы. Пробитые запястья. Алиса – марионетка. Молчи и слушайся. Игрушка Элис. Иногда игрушку жалеют, иногда – жестоко треплют, а наигравшись, бросают в угол. А игрушка будет умолять… о чём? Прикоснуться к себе или напротив, оставить себя в покое?

Ты создана для игры и боишься боли. Одно исключает другое. Потому ты будешь умолять уйти и желать, чтобы тобой поиграли.

Художник открывает глаза.

Стена послушно проявляет на себе образ будущего рисунка.

Тоска подаётся назад. Уголь соединяет намеченные ранее точки – границы фигуры; и она не убежит.

Марионетка

В глазах мутнеет.

Он хватается ладонью за стену.

Марионетка

Я всё это время пытался

дать свободу

– Ничего, – в ответ на взгляд Кукловода (ощутим кожей). Оказалось, он упирается ладонями в стену. Пришлось выпрямиться. – Ничего.

Джим сидел в зале и наблюдал за тем, как рисуют Арсений и Кукловод. Несмотря на то, что вся ситуация здорово раздражала Кукловода (тот и не скрывал), находиться здесь было неинтересно.

Джим мог бы заняться Лайзой.

Мог бы помогать младшему.

Мог бы пошариться на полках библиотеки в поисках оккультной литературы – надо же понимать, что вокруг происходит. Но Арсений совершенно авторитарным образом притащил его сюда и усадил на стул. Кукловоду сказал, что Джим ему нужен «для срисовывания и вдохновения». Джиму сказал: «Хочу тебя видеть».

Не особенно проникнувшись проявившейся авторитарностью Пера, Джим дал инструкции Райану (присматривать за Лайзой и Джеком), вытащил с полок первую попавшуюся книгу и теперь сидел рядом с дверью залы. Читал.

Переговариваясь, скрипели углём по стене двое одержимых. Иногда они останавливались, отходили к противоположной стене и смотрели на получающееся. В эти моменты было очень интересно за ними наблюдать.

Кукловод даже уронил походя, что благодаря остановившемуся времени они не имеют проблем с меняющимся освещением. Он был действительно доволен в этот момент. А Джим думал, что, возможно, рисунки бывают более информативны, чем записи. К примеру, можно было бы записать, каким он сейчас видит Кукловода и Арсения, а можно – зарисовать. И рисунок (если бы Файрвуд-старший умел рисовать) передал бы больше.

Умей он рисовать, мог бы понять, что они сейчас ощущают. И это тоже было бы полезно в изучении. А пока приходилось читать Джека Лондона, наблюдать за работой и иногда ловить на себе взгляды то одного, то другого. Оба внимательные, но у Арсения ещё и жадный. Один раз он навалился на стену. Джим было забеспокоился, но Перо выпрямился и продолжил рисовать.

Спустя полчаса от начала раздаются шаркающие шаги откуда-то из коридора. Сначала от них нет ощущения чего-то недоброго – они принадлежат не брату, не Энди, не Райану. Либо пришла в себя Лайза, либо разблокировали дверь к остальным.

Потом Джим понимает, что шаги одни, и они приближаются. Лайза непонятно зачем в одиночку не пошла бы, в её-то состоянии. Если Райан оплюёт ядом, с посланием всегда можно попросить о помощи Энди. Если разблокировали дверь – почему первым стали не Нортон с Роем, которым обычно и дают разведывать опасные места? Это не их шаги и они тоже не пошли бы в одиночку.

Джим откладывает книгу, встаёт, прижимается к стене и отходит от двери на пару шагов. Если выйдет остаться незамеченным…

Дверь открывается.

Джим затаивает дыхание, стараясь прижаться к стене как можно ближе.

Шаги громче.

Из проёма делает шаг Соня (держит кухонный нож) и застывает. У неё дрожат руки.

Арсений и Кукловод не реагируют – продолжают рисовать, будто ничего не происходит.

Сделай ещё шаг

Ещё шаг и ты меня точно не увидишь

Девушка открывает рот, чуть передвигая ногу для шага.

– Мы… умираем… – как-то жалобно, будто не веря своим глазам, начинает она, – а вы тут… стену изрисовываете?

Джим гипнотизирует её продвинувшуюся вперёд ногу, стараясь не выпускать из виду поворот головы. Он слишком близко – если она его заметит и бросится, то у неё есть шансы на успех.

Хотя у него – эффект неожиданности.

Да и в целом мужчины крепче.

– Арсень… – Она делает чёртов шаг вперёд. Потом – ещё. – Ты же… Перо. Почему ты не за свободу борешься, а с… маньяком этим?

Совсем уж жалобные и просящие интонации. Джим делает шаг ей за спину.

Кукловод, отвлечённый, останавливается и смотрит на гостью недоумённо. Будто он до сих пор находится «в картине», и не может понять, зачем тут появился кто-то лишний.

И тут оборачивается Арсений – частично в угольной пыли. Глаза тёмные, у него редко бывали такие тёмные глаза. Обычно – когда он злился или смотрел на Джима.

– Она тебе нравится? Визуально, – интересуется Перо у Кукловода. – Если да, можем сделать из неё куклу. Подразним Элис её неудачной копией. На чердаке был подходящий парик…

– Из м… меня – куклу?!

Вот теперь Джим явно различает истеричные нотки. Арсений по больному ударил, Соня в своё время была дружна с Энн. Да и невозможно было остаться равнодушной после напоминания о том «театре».

– Я не размениваюсь на мелочи. – Кукловод рассеянно вытирает угольные руки о рубашку.

– Из… – Руки Сони дрожат сильнее. Правая поднимает нож, медленно, напряжённо и нервозно. Дыхание – быстрое, тяжёлое и неровное. Чуть сгорбилась.

Джим стоит за её спиной. Ловит взгляд Арсения и, удержав его, поднимает брови и проводит большим пальцем по шее.

Перо странно улыбается. Дёргается уголок рта. Но он кивает через силу.

Мэтт схоронился на лестнице. Отсюда слышно шаги. Нога болела нестерпимо, боль отдавалась куда-то в мозги. Чёртова пуля засела в кости, не иначе, выходного отверстия-то нету. Кое-как перемотал тряпкой и добрался сюда. От двери следы крови, но сюда не ведут.

У него оказалось всего семь минут в запасе, после чего куклы вскрыли потайную дверь. Он и сам-то нашёл её случайно, когда воды захотелось уже невыносимо. Кто же знал, что ниша за статуей – маскировка хода.

За восемь минут он успел перетянуть рану, дохромать до второго этажа и активировать несколько ловушек на пути – из тех, которые вначале заготавливал для Форса.