Портреты Пером (СИ)

Кукловод видит это внутри себя, практически чувствует под пальцами рассыпающиеся угольные линии. Слегка тёплые линии.

– Я вижу, – впивается глазами в безумный взгляд напротив. – Это зеркало в бальной зале. Это будет картина в зеркале.

Джон протянет руку в смутном желании коснуться и стать одним целым. Алиса будет несчастна, может, умолять уйти. Мэтт будет испуган и парализован, как кролик перед удавом. Джек – смотреть хмуро и недоверчиво. Джим будет вглядываться, заинтересованно, почти завороженно. Но и сохраняя дистанцию – его благоразумие не позволит с головой окунуться в тёмную часть себя. Дженни будет больно смотреть на свою тьму. Нортон спокойно выстрелит в стекло, чтобы поставить границу между собой и Зеркалом. Зак не увидит и не поймёт, почему остальные уставились на зеркало: рано. Эрика будет разглядывать, внимательно и прикидывая набросок. Лайза сожмётся в ком на полу, лишь бы не смотреть. Райан будет его ненавидеть. Исами тут же оглянется через плечо, чтобы убедиться, что этого нет в одной с ней реальности.

Арсений отходит от стены на несколько шагов. Они едва разметили положение фигур по быстрому эскизу; времени нет.

– Не в обиде? – спрашивает у Кукловода, стряхивая пыль с пальцев. – На этот раз ты будешь тенью.

– Я не против быть такой тенью, – Кукловод, кивая, даже не смотрит на него. Он поглощён прорастающей из стены картиной.

– Тогда тебе придётся нарисовать нас с ним. Для объективности.

Элис мечется по комнате. Уже перевёрнута кровать, разодран матрас, выломана дверца холодильника. Элис даже, разбегаясь, билась о стекло – оно лишь издевательски гудело над её яростью.

С воплем она швыряет в окно тумбочку. Летят на пол сброшенные бумаги, настольная лампа, разлетаются осколки разбитой лампочки.

Стекло цело, тумбочка с треском валится вниз.

Не помогло держать младшего Файрвуда в плену. Не помогло перекрыть им доступ к воде.

– Ненавижу!!! – Срываясь на визг, валится на пол. Колотит кулаками.

Проклятый

Кукловод

Адово

Перо!!!

Остов от настольной лампы летит в центральный монитор, где как раз Кукловод на стене бальной залы прорисовывает фигуру Пера. Прямо и с ухмылкой смотрящего прямо перед собой (куда? Она уверена, он точно смотрит куда-то, этот, нарисованный, он что-то видел, а она – нет). За его спиной ещё силуэт, пониже, повёрнут к зрителю (так обернулся бы человек, желающий остаться на фотографии). Он смотрит туда же, куда и Арсень, и они с этим, вторым, держатся за руки. Пальцы… переплетены почти чувственно. Так не станут держаться просто друзья или даже родственники. К доверию примешивается яростным и алым ощущением желание друг друга.

Чуть поодаль – тёмным силуэтом Джон Фолл. Его рисует Арсень, и так же, за его спиной, смутная тень.

Они вытягивают из неё силу. Чёртовым углём, каждым чёрным мазком по стене – выпивают её, Элис, власть над особняком.

Все они. Каждая угольная фигура.

Когда Арсень прорисовал лицо Фолла, она пришла в себя перед экранами.

Когда Кукловод принялся за пальцы Пера – почувствовала, как картина перетягивает силу на себя.

Искрит разбитым экраном центральный монитор.

Липнут к мокрому лицу (рассекла себе бровь) пряди волос.

Впиваются в ступни осколки лампочки.

Тряхнув головой, Элис хватает валяющееся в углу платье, сметает его подолом осколки из центра комнаты и встаёт изрезанными ногами на любимое кровавое пятно. От каждого шага по телу расходятся волны острой боли, начинает ныть старый шрам от пунджи-капкана.

Элис сгибает пальцы ног, чуть скребёт пол ногтями.

Кровь из стоп затекает в крошечные трещинки пола, пропитывает дерево.

Расходится вниз.

Сумбурно, быстро кидается паутиной по углам особняка. От бальной залы её отбрасывает (даже в стопы отдаётся), в библиотеке – невменяемая Лайза, Райан, Джек и Энди.

К Лайзе не пробиться, чтобы завладеть чужим разумом – нужно наличие этого самого разума.

Райан слишком спокоен и уверен в себе (или в своей смерти).

Джека она сама подвесила на цепи. К слову, можно и выпустить, трата ресурсов. Элис наклоняется, тянется, пальцы пробегаются по клавиатуре, крыс испуганно вскрикивает. Но этот страх даже не крошка хлеба, меньше. За него не зацепиться.

Энди Элис не рассматривает даже как вариант. Он в её видении больше похож не на человека – сплав эмоций, чувств, тёмных побуждений – а на слабенький контур.

Есть ещё Мэтт. Комок жаркой боли. Болен… нет, ранен. Не годится.

Рывком – туда, где чувствуется пища. Страхи, отчаяние. Элис тянется по их следу: коридор-поворот-дверь во двор.

Морщится. В особняке, где каждая стена пронизана ей, где в самом воздухе распылена тьма, подчинить кого-то проще. А так приходится тянуться через хоть и тяжёлый, но уличный воздух, через землю (априори живое начало).

Касается ступней Нортона (не подберёшься) и Уоллис (тоже спокойна, хотя и измождена), касается прыгающего Закери (не отчаялся – не дастся, да и Джейн ещё по-матерински защищает его, невольно). Эти трое стали бы замечательной добычей, но нет времени проникать глубже в них, разламывать, подтачивать.

Пластом лежит ослабевшая Оливия. Её сознание занято головной болью и тошнотой.

Рой, хоть и боится, но держится. Не верит в смерть. И Нэт старается поддерживать, хотя сама качается на грани паники.

А Соня – сломлена.

Элис гладит её озябшие, переступающие с ноги на ногу стопы.

Даже ни в чём убеждать не надо. Девчонка уже винит во всём Перо, Кукловода и Файрвудов. Ей только решимости не хватает пойти к ним.

На кухне есть ножи…

Ножки девушки мнутся нерешительно. Сознание растягивает поползновениями к истерике, но истерика – это разовый выброс, после него она будет ни на что не годна.

Элис её успокаивает.

Во всём виноваты они.

Они наверху.

Придумали что-то.

И вылезут одни только о себе и думают.

Она обхватывает себя руками, озирается воровато.

Из-за них мы

Ненавижу

– Ненавижу, – Элис шепчет это одними губами. Её губами. – Давай, девочка.

У стены щупают каменную кладку Рой и Нэт. Всё внимание остальных – на них.

– Я… – Соня неловко гладит руку лежащей на скамье Оливии, – я тебе… плед из подвала принесу. Ладно?

Не дождавшись кивка – убегает.

На кухню.

К ножам.

Элис, шипя (двигаться больно) тянется к пульту, чтобы разблокировать дверь к библиотеке. Если девчонка ничего не изменит – то отвлечёт их. А это – время.

Пока Соня бежит к кухне, Элис трогает Роя.

Успеет овладеть им – появятся неплохие шансы угробить Перо. Или кого из Файрвудов.

Арсений оглянулся на камеру. Вместе с желанием рисовать ему в наследство от Художника перепала муторная тоска. По поводу чего? Чёрт знает. Творческая личность тоскует абстрактно. Потом уже, по случаю, привязывает эту тоску то к несовершенству мира, то к какой-нибудь своей неудавшейся любви.

А что у меня тогда?

Кроме смерти Исами

Он перестал рисовать и посмотрел на Кукловода. Упрям. Рисует резкими и чрезмерно отрывистыми линиями. Кое-где гармония формы под этим потеряется. Он штрихами выдирает образ из стенки.

Тоска концентрируется на нём и берёт в нём начало. Замыкается как Уроборос, никак не могущий наконец сожрать свой хвост и положить конец этому уставшему миру.

Моя альфа и омега блять

За этим ощущением бездны памяти. Не удержишься – полетишь в них и захлебнёшься, гора мусора, свалка, даже хуже. Смутно он видит самые яркие, как ни сопротивляйся.

Эслинн в последний раз играет на арфе, узнав о гибели Воина, и поёт, а после разбивает инструмент, в отчаянии выкрикивая, что отныне будет хранить молчание, а голос свой – дар богов, не сумевший никому принести счастья – возвращает им обратно;

друг Леонарда пишет ему в тюрьму письмо, где рассказывает про бал в первых числах ноября, когда можно будет незаметно проникнуть в дом и поговорить с Мари, от волнения перо слишком резко шкрябает по бумаге и на словах «Yours forever, Michael» прорывает её;