Портреты Пером (СИ)

– Хватит. – Спокойно, но с пониманием, что готов убить любого (кроме Джека), кто сейчас воспротивится. Но Джек – молчит. Райан презрительно фыркает. А Кукловода Джим не слушает.

Осторожно обтереть мокрое лицо (лили холодную воду) Пера. Прикоснуться губами ко лбу. Может, это тоже клятва, но вряд ли из тех, что задерживают у озера Сида.

Младший помогает снять Арсения с кресла. Мокрые ноги не обтирают – смысла нет.

Усаживают рядом со стеной.

Не подпускают Кукловода.

– Ну что, старший, – Джек, стоя рядом, хлопает его по плечу. Даже как-то задорно. – Что теперь делать будем?

– Виски, карты, девочки.

Райан где-то сзади чертыхается.

Джим усаживается рядом с бессознательным Арсением, прижимает его к себе.

Закрывает глаза.

Судя по звуку рядом, младший последовал его примеру.

Спасибо тебе за этот… почти год, Арсений

Это же не создаст связи?

Я просто благодарен тебе

Райан топает к стене, но не рядом с ними, а поодаль. Усаживаясь, шуршит одеждой.

Джим обхватывает Арсения, всё ещё горячечного. Удерживает стремящиеся безвольно повиснуть руки. Укладывает себе на плечо тяжёлую голову.

Сердце разрывается. Сознание бьётся в истерике, не может соединить горячие и сильные руки, которые помнит, и эти – обвисшие. Кидает примеры – вот же, месяца не прошло, Арсений обнимал его под одеялом. Целовал.

Плевать на связи-узы

Я люблю тебя

Джим думает это так яростно, что почти слышит, как произносятся слова.

Люблю

Я идиот

Я поступаю глупо

Но я люблю тебя. И мне ничего от тебя за это не нужно.

Ни гор

Ни помолвки

Просто… чтобы ты…

Джим утыкается лицом в мокрые грязные волосы.

Чтобы был живой

И я буду счастлив

Был бы

Если бы

Тёмные. Руки на плечах. Боль от пальцев. Камни рушатся. Провода-сосуды кровоточат. Они здесь пронзают всё. Дом истекает кровью, Джим сказал бы, что с такими ранами не живут. Джим… теперь нас ничего не связывает. Теперь ты свободен хотя бы умереть, потому что никто никому не в силах дать свободу при жизни. Я тебе не смог.

Потолок. Больно. Стены. Падаю?

Снова. Я стал тряпкой, без имени, без…

Тряпку легко швырять.

Она подлетает в воздух и падает.

Через багровое тянутся прозрачные руки.

– Это ты виноват, Видящий! Ты нарушил свой гейс, ты обрёк нас на гибель!

Корёжит туман. Багровое в него и дальше. Я чую его, рядом.

Софи рисует меня у стены, спиной.

Потому что я – марионетка и упираюсь лбом в глухую стену.

Я вижу себя в зеркале. Моего отражения нет, потому что я – пустота.

– Эта девушка, она погибает, – бледное лицо в грязно-рыжем обрамлении.– Это твоя вина, что она погибнет.

Пол холодный.

Я вижу, как стены рассыпаются надо мной звёздами. Крыши дома давно нет. И жизни нет. Это – свершившееся проклятие?

Я стою на развалинах дома, под лысым холмом городок Вичбридж, но окна светятся, по улицам проезжают машины, видно людей. Если прислушаться, шум, привычный, где-то лает собака. Нет только дома?

Осматриваюсь, руины, руины…

– Они свободны. Ты – тоже. Живи.

Руки касаются ледяные пальцы. Вместе с этим возвращается память. Мы уничтожили проклятие, разделив его на всех, временная петля разомкнулась…

И оказалось, что в живых из второго акта никто не остался. Я всё это время разговаривал с призраками. И любил призрака. Мне некуда возвращаться. Они погибли в своём две тысячи первом году.

Я закрываю глаза и считаю до трёх: на счёт «три» я встану и пойду, чтобы не замёрзнуть. Как всегда, ну. Какая бы задница не случалась в жизни. Как бы больно ни было. На счёт три встал и пошёл работать.

Раз…

Два…

Дом выпускает всё новые провода-сосуды, они впиваются в меня и пьют кровь. Мы с ним как два умирающих с одинаковой группой и резус-фактором, только его жизнь приоритетнее. Он держит в себе разбухающее проклятие. Из последних сил. Как Сэм и Дева. А я – аккумулятор такой. Дохленький.

Батареечка, ага.

Я рисую портрет Кукловода, стоя на деревянной скамейке. Падаю с неё.

И затылком о пол. Боль даже в зубах отдаётся.

Серый потолок. По скулам пальцы.

– Вернись, Перо, – на ухо.

Я виноват в гибели Лайзы, она умирает из-за Художника. Художник должен быть во мне, разрушать мои мозги, а не её.

А я не смог.

Аластриона вопит: я виновен в гибели всех живущих, потому что не смог спасти их от проклятия. Но разве не ты его произнесла, истеричка призрачная? Или вина – как ток, бьёт последнего в цепочке?

Мутно… фигуры. Люди. Вода в лицо. Холодно. Мокро. Стекает по коже и в уши. Я вижу, кажется, мы ещё не погибли и не умерли.

– Приходи в сознание.

Хлещет. По щекам.

Приходят другие. Бьют. Бросают в стены и об пол. Боль всё дальше и тише, будто звук, от источника которого отбегаешь. Аластриона трясёт меня, тормошит Старший. Его мордашка где-то сбоку, а ручонки вцепились в меня.

– Спаси братика! Он не заслужил такого! Ему же больно!

А мне – не больно? Не помню.

Эй, русскую пословицу знаешь? Один в поле не воин…

Туман расходится, багровый шлейф за Кукловодом тянется по пятам. Ещё морда Форса, вроде…

Джим? Ты что здесь забыл? Не надо, хватит. Так дерьмово мне ещё не было.

Наверно, я тяну руку. Это так выглядит.

А меня бьёт током.

И я проваливаюсь через туман в красное. Не хочу умирать. Не боюсь… но не хочу. Мне двадцать два, мать вашу, я небо хочу увидеть! Джим… не бери меня за руку, чёрт тебя дери! Ты же потом уйти не сможешь. Почему я думаю про это? Не про то, куда поехать фотографировать на выходных или о погоде… о работе… о тебе… Я думаю как бы моему любимому человеку облегчить смерть! Почему я, чёрт вас... Почему не другие? Вперёд, будьте Перьями, соединяйтесь с Зеркалами, отдавайте свои жизни, теряйте друзей, вы же любите читать красивые истории в книжках? Ну на крайняк смотреть по телевизору?! Почему я?!

Его тащат куда-то. К спине холодное. Стена. Запах знакомый… немытый. Джима. На секунду из тумана его руки, тепло, щекочущие волосы.

Джим… мать вашу… не хочу умирать

Не хочу

Где ты?! Всё уже? Нет, погодите, дайте… Я увидеть хочу… В последний раз, суки!

Туман чёртов

Райан уже задрёмывал (что ещё делать перед смертью, как не спать?), когда заскрипела дверь. Наверное, Кукловод куда-то попёрся. Ну, далеко не упрётся, лестница на второй этаж и перекрытая дверь. Поэтому он только что не подпрыгнул, когда раздался гнусавый голос Энди:

– Это совершенно никуда не годится! У меня издохла последняя крыса в клетке! Здесь, в доме! Пока я изучал тома по смежной с оккультизмом тематике и записи мисс Накамуры, касающиеся проклятия, на втором ярусе библиотеки…

Райан тихо чертыхнулся. Он, когда ходил за оборудованием, не заметил Уолкмана по той простой причине, что на второй ярус не смотрел. Приоткрыв глаза, он проследил, как Уолкман прошлёпал к кучке у стены – Файрвудам и заочному трупу Пера.

– Молодой человек, – обратился к Джеку, – полагаю, что в данном случае о состоянии мокриц не имеет смысла спрашивать. Смерть крысы в этом доме означает только одно: нам осталось не более одного-двух часов до того, как проклятие наберёт силу в одной из своих наивысших точек. А это означает, увы, окончательный прорыв ткани реальности и нашу неминуемую смерть.

Джек кивнул.

Райан уже хотел заткнуть чем-нибудь уши и продолжить спать, но тут сэр Уолкман выдал:

– Вижу, что смерти вы не страшитесь, как и подобает настоящей, зрелой личности. А потому предлагаю вам культурно и с честью провести последние минуты жизни. Как насчёт партии-другой в карты?

Райан плюнул на всё и решил сыграть с ними – занять время. Выпутался из куртки и только тут заметил, что Перо, вроде как умирающий, меняет цвет. Файрвуд рядом с ним бледный, а этот тон выравнивает. Ну да, с бледно-серого в кровоподтёках на такой… светленький.

Галлюцинации.