Портреты Пером (СИ)

Успел увидеть перевёрнутый стол и брата с кувшином в руке (собирался бросить и замахнулся).

– Джим! Быстро за Пером и в подвал!

К счастью, старший не стал тормозить. Джек кинулся наискосок к лесенке, ведущей в комнату Пера.

Если сильно… во что-то верить…

Лайзе кажется, что она смотрит фильм. Со стороны наблюдает, как её руки рисуют что-то на листе бумаги. Это больно. Каждую линию выдирают из её памяти. Иногда она задрёмывает, и тогда жуткое ощущение двойственности пропадает; но нечто в мозгах опять начинает ворошить и раздирать её память, выцепляя из неё визуальные образы и проглатывая их целиком.

– Она не художник, мой лорд. А нас с вами Проклятие сейчас не поддерживает. Потому единственное, что я могу – это зарисовывать вас. Простите.

Свои губы шевелятся, после растягиваются в улыбку.

– Слаба. Холодная. В том, кого вы звали Пером, лорд, это было. Нужное нам.

Собственная рука с угольком скользит, скользит по листу, оставляя мягкие кавычки и чёрточки из линий, а они медленно выявляют из небытия листа тёмную фигуру и окно.

– Если в нём что-то осталось, оно будет наше. Тебе не стоит переживать об этом. Рисуй.

Своя же голова совершает медленный кивок, и взгляд вновь обращается к листу.

Элис отстукивает клавишами, прослеживая метания марионеток. Потом прокручивается в кресле, оборачиваясь к наблюдающему за ней Трикстеру.

– Они отключили воду. – Улыбается. Доктор дал столько энергии, что сейчас не раздражают даже суетящиеся без дела (чему-то радующиеся) куклы. Даже Дом, эта тварь, дух которой родился из камней разрушенной усыпальницы короля Брианна, ныне отрастивший высокие стены и сделавший из них клетку для своего врага. Он скоро падёт. Это станет мигом её свободы.

Трикстер сидит неподвижно. Головы не поднимает. И более не называет её госпожой.

– Ночью пойдёшь за водой в город.

Он послушно кивает. Понял уже, что больше не нужен.

Проклятие никогда не делало ставку на других, кроме древней Девы и ненавидимого ей Владыки.

Выжившие сбились в подвал. Форс перевернул стеллаж, накидал на него досок и курток и устроился сверху, тут же уснув. Сжалась в комочек Оливия, приткнулась к тёплому боку Роя. С другой стороны – Нэт. Все трое дремали, умудряясь не падать. Энди корпеет над какими-то записями у керосиновой лампы. Сони не видно, в угол забилась, наверное.

Напротив них на застеленных ковром ящиках привалилась к плечу Нортона дрожащая Дженни. У неё мокрые волосы, сама закутана в грязный плед. Зак навалился на неё и спал, приоткрыв рот. Тоже мокрый.

Джим и Джек последовали примеру Форса, чтобы не сидеть на мокром полу задницами в луже – перевернули стеллаж, закидали досками. Арсения разложили поудобней, накрыли курткой младшего. Теперь он изредка что-то говорил, а Джек шипел, чтобы заткнулся и не тратил силы.

Часть воды ещё до игры была вылита на пол, теперь лужи отражают слабый свет фонариков. В этих бликах Джиму иногда чудятся багровые отсветы.

Не чудятся, – поправляет спокойный внутренний голос.

Не чудятся, нет. Если вспомнить, что проклятье становится всё плотнее, даже… жирнее, тянет последние крохи. Бесполезно прятаться где-то: весь дом в его власти.

Холодно, пахнет сыростью и плесенью.

– Все облеплены хренью такой… вроде багровыми нитями-присосками, – заговорил Джек, вглядываясь в чашку. Джим в полутьме окинул его взглядом. Выпрямленный, сосредоточенный. И не щурится. – Представь, они от того самого багрового экрана тянутся, который Энди изучал. Мы и не подумали. Кажись, это поле контроля Элис. Так что наша сучка жрёт бесперебойно со всего живого. Когда лопнет уже, мне интересно… Хотя она лопнет – мы тоже сдохнем.

– В ней осталось что-то человеческое?

Джим спрашивает на всякий случай. В плане слабой оговорки, что можно было бы попробовать достучаться до Алисы.

Младший сгибается над чашкой.

– Нет… нет, вряд ли. – Выпрямляется со вздохом. – Прости, Джимми, точно не скажу. Зрелище не из прекрасных и чарующих.

Джим кивает, закрывая глаза.

– А знаешь ещё что? – глухой голос младшего. – Она эти щупальца пытается вытянуть за пределы особняка. Разъедает ими кирпичи… в окна тыкается… А стены не пускают. Дом удерживает в себе. Арсень говорил, живой он. Да и Энди… Так что теперь она будет тянуть из нас, чтобы… хм… вылупиться из яйца, как птенчик. Пока силёнок «скорлупу» пробить не хватает. Потому, думаю, и часы остановились. Это Дом нам так сказал, что всё, финиш. Он же говорить не умеет как следует, вот и… дал знать.

Джим кивает ещё раз, скорее рефлекторно, чем с какой-то целью. Джек продолжает передавать «сводку новостей», увиденных в чаше.

Если верить его бормотанию, вокруг Дженни, второго эмпата особняка, сейчас единственное светлое пятно: последняя свечка, умудрившаяся не погаснуть в буре. Она продолжала неосознанно пропускать через себя проклятие и нейтрализовывать его. Нортона и Зака держала подле себя – тоже, скорей всего, интуитивно. Все трое были в тусклом светлом пятне. До них багровые присоски если и добирались, то по одной, не больше.

Сообщив это, Джек слегка встряхнул чашу, продолжив в неё вглядываться, но уже молча. Джим не спрашивает, что ещё он увидел. Он медленно перебирает слипшиеся от грязи и пота волосы Арсения. Больше десяти минут тот молчит, да и глаза закрыты. Если спит, то хвала потолку. Ему лучше спать.

– А второе такое пятно вокруг нас, – говорит младший совсем уж тихо и сумрачно. – Перо, видишь ли. С нас маньячка ничего не получает.

Джим на секунду останавливает пальцы в грязных прядях Пера.

До сих пор

Младший оставляет чашу, ёрзает. Щурится на Арсения.

– Мы похожи… на гномиков, которых завалило в шахте, – захрипел тот, не оправдав ожиданий насчёт своего сна. В этот раз Джек не стал шипеть и заинтересовался:

– Почему?

– Почти что бородатые… и тощие.

Младший тихо зафыркал, чтобы не разбудить спящих. Правильно, осталось два состояния: страх и спать. Второе хотя бы легче.

– Не больно-то ты на гнома похож.

– Вы оба на гномов не похожи, – Джим разжимает пальцы в волосах Арсения и снова принимается перебирать. – Кукловод похож, а вы – нет. Арсения с Райаном я ещё могу отнести к эльфам, оба светловолосые и длинные.

– И прекрасные, как… свет утренней зари, – саркастически шепчет Перо.

Младший вынул из кармана часы, внимательно их оглядел, поднеся к носу.

– Не идут. И не отнимай, Джим, у людей право быть похожими на гномиков.

– Тогда пусть соответствуют, хотя бы фута на три ниже.

Уже рефлекторно приложить ладонь к арсеньевскому лбу.

Жар не спадает. А поить так часто, как раньше, нельзя.

– Это, Джим… – Арсений приподнимает голову грязной на валике, свёрнутом из куртки. – Пока соображаю. Надо снять с тебя все наши клятвы. Чтобы после смерти… Короче…

– Короче, он с тебя предлагает снять все гейсы, чтобы ты не застрял здесь призраком, – закончил за него Джек. Арсений с облегчением уронил голову. – Идея здравая… С точки зрения того, что мы все здесь свихнулись.

– Снимай, если нужно. – Кивнуть. Идея действительно хороша, если судить по контексту (не снимут-умрёшь-застрянешь).

Застревать не хотелось.

Арсений попросил его подвинуться ближе, положил сухую горячую руку на голову и что-то забормотал. Джек смотрел не на них, а на лампу, встрепенулся только, когда Арсений стянул со своего распухшего пальца кольцо и кинул под стеллажи.

– Всё. Наше «во веки веков», клятва на кольцо, твоя медицинская клятва. Ничего. – Горячие пальцы скользнули по лбу, и забинтованная рука упала обратно. – Со мной связей нет, обязательства беречь чужие жизни – тоже. Чистенький.

– То-то я смотрю, сейчас заблестит, – Джек косился на стеллаж, под который укатилась побрякушка.

– Я вот сейчас не совсем понял...

Джим перехватил взгляд Джека, которым тот проводил кольцо. Нахмурился.

– Что за клятва на кольцо?

– Это… мы с тобой в будущем… у тебя моё кольцо. Через десять лет… Ты сказал соврать тебе здешнему, что это на удачу. А теперь уже пофигу.