Портреты Пером (СИ)

– Это проклятие вот-вот рванёт, – закончил за него Арсений.

Оба уставились друг на друга в темноте. За пределами козырька тихо шумел дождь, шлёпал по листьям и лужам.

– Чтоб тебя, Перо… – зашипел Джек, отворачиваясь, – загрёб уже со своими страшилками на ночь…

– Ха, да теперь это наши общие страшилки, коллега, – Арсений хлопнул его по плечу и тут же пожалел – в ладони взорвалась болевая мини-бомба.

– И почему всё не может быть просто, – Джек яростно сгрёб с перил свою часть матрасов, – с ёбнутым на голову свободой Кукловодом, изучающим его Джимом и тобой, который тихо собирает ключи и паззлы… Мы бы давно уже отсюда вышли.

Слегка застряв поначалу, он протиснулся с горой матрасов в дверной проём.

Арсений, собиравший свою долю, едва не выронил обратно.

Даже руководствуясь идеей спасения, ты мог сделать вид, что принимаешь предложение Кукловода и позволить ему выпустить всех из дома.

Так сказал Тень

Что я заигрался в бога, решив уничтожить портрет и вернуть Фолла

Тень, стоящий на ступеньках крыльца, безумно усмехнулся во тьме. За чёрной разошедшейся полоской рта блеснули белые зубы.

Матрасы слегка намокли, с того края, который высовывался под дождь.

Арсений, чувствуя жуткую невесомость во всём теле, подхватил их и медленно побрёл на мечущийся в коридоре свет от фонарика Джека.

Избавившись от матрасов, Арсений под предлогом, что надо в ванную, смылся из комнаты. Первым делом он наведался к Энди и попросил одну крысу для «верификации данных». Пятнадцать минут в библиотеке с мелом и не отошедшим от гипноза животным, и крысиный И-цзин нового поколения преподнёс всё как на ладони. Хотя всегда, разумеется, остаётся пространство для свободного толкования.

Потом он вернул крысу профессору и зашёл проведать Форса и Исами.

В комнате, где как всегда пахло могильными лилиями, горела одна свечка в фонаре на тумбочке. Загробная вонь мёртвых цветов перебивалась запахом сухих и свежих трав. Исами натащила из зимнего сада. Сама она крепко спала на стуле, свесив голову на плечо. Губы приоткрыты, как у ребёнка, на коленях бессильно и вяло друг на друге покоятся узкие ладони. На тумбочке громоздились чашки, оттуда сильно и остро пахло каким-то отваром.

В кресле у стола в качестве сторожа дремал Джим-подпольщик. Этот спал расслабленно, но было видно – вскочит от любого подозрительного шороха.

Арсений бесшумно прошёл в комнату, опустился на кровать. Райан с полотенцем на лбу лежал на левом боку, спиной к спящей, и хрипло, с надрывом дышал. В полутьме было заметно, что не спит, просто отяжелевшие веки полуприкрыты.

– Как поживает твоё «иди нахрен, Перо»? Можешь не отвечать, вижу, что прекрасно.

К слабому удивлению – на большее сил не было – Форс усмехнулся. Раскашлялся хрипло, прижав ко рту кусок чистой ткани.

Арсений послушно ждал. По Джеку ещё помнил – приступ не задавишь. От света, даже слабого, который давала свеча в фонаре, глаза болели и слезились.

Вторые сутки не сплю нормально? Больше

Больше. Вечность.

– Мы собрали доказательства, – продолжил тихо, когда кашель у хвостатого улёгся. – Проклятие на стороне Мэтта. Я даже сфотографировал, могу показать. А ещё мы поняли, что времени у нас осталось очень мало. Если ты сыграешь в ящик, его будет ещё меньше.

Райан что-то захрипел в ответ и опять закашлялся. Арсений молча обошёл кровать, нашёл какую-то посудину, вывалив из неё сухую траву в другую, и стянул со лба хвостатого тряпку. Молча прополоскал её, нагретую уже, в тазике, отжал и после того, как новый приступ утих, вернул на законное место. Посудину поставил рядом с подушкой.

– Мокроту глотать нельзя, так что будешь изображать лежачего верблюда, – пояснил, снова опускаясь на кровать. – Смотри, мимо тазика не промахнись.

– Учту. Перо… если б ты, чёрт, хоть что-то понимал в программировании…

Райан закрыл глаза. Хрип его дыхания наполнял беззвучную комнату.

– Всё равно, пока не придумаем, как перетянуть проклятие на свою сторону, всё без толку.

– И ты ради… этого пришёл?

– Пришёл сказать, что собираюсь вытянуть Кукловода обратно. Это даст нам… может, хотя бы несколько суток. А ты постарайся до этого времени не скопытиться.

– Я спрашивал… у Файрвуда, – хвостатый тяжело сглотнул. Захватил воздух. – Сказал, без антибиотиков… шансов… почти нет.

Арсений молча кивнул. Нашёл вторую тряпку, тоже намочил и подал ему, отжатую.

– Температуру сильно не собьёт, но легче может и будет. И всё-таки… сдохнешь ты или нет, но мне интересно знать, зачем ты проиграл тут восемь реальностей, которые приводили к гибели Перьев. Ты же знал, что Пером буду я.

Помимо того что эти реальности здорово усилили проклятие. И добавили сюда призраков.

Хвостатый уронил тряпку на покрывало.

– Тупой… вопрос номер пять.

– Да хоть двести пять. Скажешь?

Он пару раз с силой выдохнул, что, должно быть, имитировало смех.

– Обойдёшься.

– Так и думал. – Арсений поднялся. Больше здесь делать было нечего. Он только подобрал кем-то забытую на ручке кресла шаль, осторожно вытянув её из-под руки дремлющего Джима-подпольщика. Нортон на секунду приоткрыл глаза. В них блеснуло отражение фонаря.

Перу он просто кивнул и опять закрыл веки. Арсений усмехнулся. Адский страж. Цербер.

Встряхнув шаль от пыли, Арсений накинул её на спящую Исами, после чего вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой двери.

Всё на сегодня. Почти всё.

Давай, кляча, покори свою последнюю гору.

Он доплёлся по лестнице до комнаты. Показалось, может, но после уборки в ней стало намного легче дышать. «Осиротевшая» в один день фракция укладывалась спать. Дженни и Зак на кровати, девушка тихо что-то рассказывала подростку. Арсений прислушался на секунду. Оказалось, о правилах перевязки и остановки кровотечений, которым её саму когда-то научил Джим. Хороша сказочка на ночь. Джон завернулся в куртку в своём углу, неотрывно глядя на Дженни. Или сквозь неё.

Джек сидел на столе по-турецки, подбрасывая в воздух теннисный мячик и бесшумно ловя. Спать он явно не собирался. Джим расстилал чистую простынь на их матрасе.

Арсений, почти падая, проплёлся к нему.

– Сдаюсь. Если ещё есть ампулы… Я не пьяный, шатает просто.

Не глядя на него, Джим надавил на его плечо, заставляя лечь больше похоже на упасть плюхнуться на застеленный матрас.

– Сейчас, – негромко, – лежи пока.

Вернулся быстро. Технично присобрал нижнюю часть повязки, заставляя боль снова взорваться сверхновой.

Укола Арсений не почувствовал. А вот нарастающее облегчение с первой же минуты – ещё как. Затылок ощутил, как под него подсовывают что-то подушечно-мягкое.

– Спи, – джимов голос. Висков касаются его кажущиеся прохладными пальцы. – Тебе нужно. Спи.

– Ты тоже ложись… Грей давай. Я мёрзну и наглею…

Последнее совсем уж неразличимым бормотанием.

Собственный голос остаётся где-то на поверхности тёмного океана, а он тонет, погружаясь в темноту, всё дальше от своих же слов. И они всё тише, пока вокруг окончательно не смыкается мгла.

====== Колыбельная ======

Аластриона приходит сюда каждую ночь, спугивая тени прошлого, садится в изголовье кровати. Её дочь, её кровь. И пусть волосы у неё тёмные, пусть другие черты лица, но в ней, в этой сжавшейся на кровати женщине, Дева видит свою потерянную дочь.

Она приходит сюда, забыв о Доме, о просьбах Старшего. Тратя последние силы.

Чтобы спеть колыбельную, как когда-то под треск огня, перебирая травы, пела устроившейся на лежанке маленькой золотоволосой девочке. Чьи глаза были зелены, как холмы фейри весной…

Спи, дочь моя, пусть твоя измученная душа отдохнёт в ладонях Рианон.

Спи, и пусть твой сон будет лёгок и чист, пусть он вынет страдания из твоей груди.

Ты – кровь от крови моей, плоть от плоти моей, жизнь моя в другом теле.

Спи. Я с тобой. Дану с тобой. Бригид с тобой.

Она гладит спящую по волосам. Алиса спит беспокойно. Алиса кусает губы. У неё внутри горячим комом рядом с сердцем бьются слова её матери, от которой её отделяют тысячи лет и тысячи сказанных в сердцах проклятий. Её, Аластрионы, слова. Знала ли она, что они горячей болью станут терзать её детей? Если бы знала, там же, на багряной от крови земле отрезала бы серебряным кинжалом себе язык, чтобы никогда не могли сорваться с него злые слова, а после вырезала своё сердце, чтобы и его шёпота не услышали дети Дану. Пусть бы одноглазый Балор волок её бездыханное тело во тьму, что стала прибежищем фоморов – разве это имело бы значение?