Портреты Пером (СИ)

Тихие, будто замершие во времени (в том смысле, что в них оно не течёт) коридоры, тонущие во тьме, гулкие звуки разносящихся шагов. Почти ностальгия. Только волосы короткие, измученность не в пример сильнее, и беспокойство за жизнь умирающего Фила намного слабее, чем могло было быть.

По лестнице вниз, направо, к детской, только по другую сторону коридора. Ниша, в ней – шкаф с распахнутыми дверцами, прямо напротив камеры.

– Он знает, – выпалила Лайза, шире распахивая дверцу шкафа. В задней стенке зиял небольшой провал, туда рыжая и влезла на четвереньках. Из тёмной дыры здорово несло палёной тканью, жжёным мясом и чем-то ещё, очень трудноопределимым. Возможно, именно это можно было бы назвать запахом смерти.

Коленки стукались о твёрдый пол лаза, по рукам периодически прилетало ботинками девушки, и даже думать не хотелось, каково ползти тут, опираться на израненные руки младшему и Арсению.

Душно, темно, и где-то позади (боковым зрением видно) мотается пятно неизвестно чем придерживаемого фонарика.

Запах крови и гари усилился, а немного погодя – руки, потом коленки ощутили под собой липкую влажность. Не лужи, только влажность.

Повеяло прохладой прямо на мокрую от пота кожу, в нос ударило вонью и гарью. Рыжая, на секунду застопорившись, выпала из лаза куда-то наружу, зажимая нос и рот. Джим – за ней. Уже стоя и отряхиваясь от пыли, понял, что они находятся в достаточно просторной комнате.

Сразу за проёмом, откуда уже поочерёдно выпали сопящий брат и удивительно тихий Арсений, по полу растекалась тёмная липкая лужа. Дым. Слева – опалённый, разронявший тлеющие книги по полу стеллаж. Несло оттуда, текло оттуда, и там же распластался шарящий по стенам, по полу (руки уже были измазаны в крови) Фил. Перепуганный дезориентированный почти двухсотфунтовый мужик, дрожит и тихонько скулит от боли.

Рядом валяется истекающая тёмной кровью неподвижная фигура. Где-то в районе колена розоватым извивом разорванная кишка оттуда и вонь несколько ошмётков обгоревших внутренностей в липкой луже. В ней же, в этой почти чёрной луже, ярко отражаются язычки огня от ближайшей горящей книжки.

С вонью и гарью мешается другой запах, резкий – от разбитой керосиновой лампы.

Джек быстро наступил на горящую книжку, гася её подошвой кеда и отпинывая подальше от разбитой лампы.

На шуршание и стук Фил обернулся. Привыкший к темноте Джим уже видел, как он вытягивается в их сторону, жмурит опалённые глаза и прислушивается изо всех сил, прислушивается.

Джек делал так же, когда только очнулся после взрыва.

– Арсений, фонарик есть?

– Вообще-то, мы его над тобой держим, – буркнул Джек. Перо не отозвался.

– Дай.

В протянутую руку лёг тёплый цилиндр, и Джим шагнул к ещё крутящему головой Филу.

Лайза стояла у стола бледным истуканом.

– Он… Мэтт… он смеялся, говорил… мы пришли, как он и ждал… подвесил ключ…

Джим не обратил на неё внимания.

– Фил, – по возможности, успокаивающе, – головой не крути. Слушай.

Бедолага замер (если не считать того, что весь трясся). Теперь можно было разглядеть корку, слепившую веки, опалённые брови, покрасневшую кожу.

– Мэтт знал, что мы будем тут… Он знал… – Лайза продолжала всхлипывать.

– Ключ – этот, что ли?

Джим заметил боковым зрением, как Джек потянулся к свисающей с потолка не то верёвке, не то цепочке, и даже не успел сообразить.

– Ложись!.. – заорал Арсений. Смазанное ругательство младшего, и Перо кинулся на Джека, сшибая его на пол. Завизжала Лайза, Джим дёрнулся, оборачиваясь. Догадкой хлестнуло за долю секунды до…

Взрыв

Что-то грохнуло так, что комната на миг содрогнулась, вспыхнуло ярко. Рефлексы сработали быстрей разума: тело резко упало на пол, прижимаясь к старому ковру, зажмуриваясь, ладони зажали уши…

Секунда. Вторая. Третья.

Гарью не пахнет

Джим отсчитал десять с гулко бьющимся у горла сердцем. Не в силах выносить неизвестность, поднял голову, направляя фонарик в сторону. Джек тихо ругается, плотно прижатый к полу тяжело дышащим Арсением. Лайза под столом сжалась в трясущийся комок, Фил лежит на полу, закрыв голову руками и дрожа.

– Чтоб тебя… – отчаянно и зло прошипел младший. Перо сел, опираясь на сжатые кулаки, осыпая с себя что-то мелкое, цветное. На полу остались следы крови. Джек тоже сел, поднял с пола длинную обгоревшую бумажку. – «По… поздравляю с открытием комнаты, ваш Трикстер», – прочитал кое-как в свете фонарика, сильно щурясь. Разорвал бумажку, швырнул в стену клочки и дал кулаком по полу.

– Световая шашка рванула, но небольшой мощности и походу со звуковым эффектом, – сообщил Арсений не своим голосом. – А это, – кивнул на рассыпанное по полу мелкое нечто, – конфетти. Шутиху разорвало. Поздравил нас… с проникновением.

– Обезьяна… су-у-ука… – Джек погрозил трясущимся кулаком камере.

– Ты тоже хорош, уёбок! – рявкнул Арсений, поднимаясь. – Дёргать за всякую хрень…

Лайза, всё ещё трясясь, выползла из-под стола, оставляя в тощем слое конфетти неровную дорожку.

Джим отвёл от них фонарик, переводя дух. Младший заслужил трёпку, но не сейчас. Потому – пошарить рукой в сумке в поисках бутылька с нитроглицерином. Холодное стекло, хлопок пробки, две шершавых таблетки на ладонь. Привычная глуховатая сладость растеклась по языку. Скоро отпустит.

Джек и Арсений продолжают друг на друга орать, но им так, скорей всего, легче. Самому бы – тоже, да не умеет. Вместо этого – бешено колотящееся в рёбра (будто даже во всех направлениях) сердце, резко отлившая от лица кровь. Джим даже немного завидует им – могущим, имеющим право просто срываться.

– Ладно, я дурак! – орёт младший во всё горло, после чего резко затыкается.

– У меня в сумке успокоительное. Всем по две таблетки, – скомандовал Файрвуд-старший, толкая сумку к остальным, и повернулся уже в Филу.

– Всё хорошо, это рванула световая шашка. Как тебя опалило, помнишь?

Бедолага открывает пересохшие губы: раз, два, как выброшенная на берег рыба. Потом из них вырывается сипение, переходящее в хриплую речь.

– Помню… док, я головой не стукался. Ты… ты скажи, я видеть буду?

Джек позади шумно втянул в себя воздух и выматерился. Тоскливо.

– Не обещаю, – и к стоящим, – Джек, Арсений, помогите ему добраться до… чего-нибудь, куда можно лечь.

Отойти, окинуть взглядом полутёмную комнату. Теперь, когда свет фонарика ближе, глаза уже не различают в темноте столько, как раньше. Но что-то диваноподобное у стены есть.

Перо тихо шипит, Джек нем. Дотаскивают дрожащего подпольщика до дивана, укладывают. Арсений хватается за валяющуюся на полу подушку, но тут же негромко матерится и роняет её на пол.

– Щас… – Джек кивает, поднимает подушку и подсовывает под голову Фила.

Арсений уже не смотрит, отходит к тёмной громадине на трёх опорных ножках, стоящей посреди кабинета. Осторожно трогает скрюченными пальцами.

У него руки должны разрываться от боли. Ещё и падал

– Лайза, Джек – обернуться. – Тряпки и чистую воду. Сюда кого-нибудь с хлоркой и водой, надо прибрать труп.

Младший подталкивает рыжую к выходу.

Фил мотает головой по подушке, дыхание частое, прерывистое. Джим подтаскивает табуретку, садится рядом. Светит фонариком в лицо. Волосы обгорели сильно. Лоб тоже в волдырях, но глаза могло и пощадить, если закрыл вовремя.

Только сейчас не проверишь. Джим прикладывает пальцы к шее Фила, туда, где обычно прощупывают пульс – под челюсть, анализирует. Пульс учащён, температура повышена. Но пока не принесут воды (тормозят, упуская драгоценные минуты, пока охлаждением ещё можно предупредить глубокое поражение тканей) – ожог охлаждать нечем. Только мысль отстранённая – не развилась бы тахикардия.

Джим качает головой.

Руки уже привычно шарят в сумке в поисках заветной картонной коробочки с ампулами кетерола. Обернуться к Арсению.

– Иди сюда.

Подходит, присаживается рядом на корточки. От него несёт вином и потом (впрочем, за здешней вонью почти не чуется), голова опущена.