В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

— Я считаю, что зло нужно уничтожать с корнем, Сарутоби-сан. Продолжим с вашего позволения. Итак, Учиха Итачи, Учиха Саске, напомню, что вы обвиняетесь в отношениях с дьяволом и совершении кровосмешения.

Хокаге снова выпустил клубок дыма изо рта. Саске недовольно поморщился, не скрывая этого пренебрежительного жеста: едкий запах дыма окончательно взбесил его и растрепал и так расшатанные нервы.

— Я, Шимура Данзо, буду допрашивать вас. Вас осудят по показаниям и донесению на вашу тайную связь Учихи Шисуи-сана.

Саске, чьи плечи непроизвольно вздрогнули, выпрямился, словно забывая, где он находится, повернул голову к брату, задержался на нем секундным взглядом исподлобья и, замечая, как у того дернулся уголок губ, хмурясь, спросил:

— Я, — Саске повернулся к Хокаге, — простите, Хокаге-сама, не расслышал… вы сказали, Учиха Шисуи-сан?

— Учиха Шисуи, — подтвердил Данзо, на всякий случай сверяясь с записью в свитке.

Итачи все так же молчал. В его молчании можно было многое заметить: и внимание, и спокойствие, но только Саске в уголках его губ заметил дрогнувшую грустную усмешку, как будто это не было для него новостью. Чувствовал? Предугадал?

Или же всегда был готов к предательству?

Эта мысль, как и сама новость, оставила после себя странную, пугающую собой смесь чувств и мыслей. Перед глазами еще стояла грустная усмешка брата, а губы с презрением выплюнули на весь зал:

— Предатель.

Все вокруг молчали.

— Я попрошу, — твердо начал Шимура, но Саске снова его перебил, как будто не замечая голоса старейшины:

— Неужели предательство в мире шиноби карается не так строго, как-то, что мы сделали? Он был лучшим другом моего старшего брата. Почему Первый не придумал законов о казни таких мерз…

— Замолкните, вам не давали слово, — Шимура сказал спокойно, но с нотками угрозы в скрипучем голосе. Он начал пристальнее осматривать Саске, который между тем успокоился, замолчав.

— Извините, Хокаге-сама, — коротко и холодно бросил тот, опуская глаза к полу.

Повисшая атмосфера напряженности так и стояла над головами находящихся в зале людей. Хокаге, затушив трубку, ласково и осторожно улыбнулся Саске и кивнул головой:

— Продолжайте, Данзо-сан, молодой человек принес вам извинения.

Шимура все еще прожигал Саске странным взглядом, не то настороженным, не то злым, не то ненавидящим, не то не на шутку изумленным дерзкой смелостью. Саске, как будто его кто-то толкнул сзади, поднял глаза — и их взгляды встретились.

Не положено смотреть незнакомцам или мало знакомым людям в глаза, но они не могли оторваться друг от друга. Смотрели и чувствовали нарастающие с каждой секундой взаимные неприязнь, почти ненависть, отвращение, брезгливость.

Саске отвернулся, но былое равновесие в душе уже нельзя было восстановить. Шимура снова взглянул в свой свиток.

На него редко кто смотрел до этого так, как Саске.

— Учиха Шисуи-сан дал показания против вас. Он сказал, что вы угрожаете не только чести жителей клана Учиха, но сеете вражду между жителями Конохи и членами вашего клана. Я считаю, что вы позорите Коноху, выставляя ее посмешищем и гнездом грязного разврата перед остальными скрытыми деревнями. Слова и донесение Шисуи-сана обоснованы, так как у вашей тайной связи был свидетель — ныне покойная Учиха Изуми-сан. К сожалению, она покончила с собой этой ночью. Я настаиваю на допросе обвиняемых и на том, чтобы им вынесли стоящий их поступка приговор. Учиха Итачи, вы принимаете мое обвинение в кровосмешении и… да, пока только в кровосмешении? У вас есть обратные факты, вы возражаете, отказываетесь от слов свидетелей? Итачи, мы всегда были о тебе самого высокого мнения, ты всегда был гордостью деревни и нашей главной и незыблемой ценностью, скажи, в чем дело? Может, это лишь грязная клевета? На тебя действительно повлиял дьявол? Мы оправдаем тебя, просто скажи, что имело на тебя такое влияние? Твой брат?

Саске сжал в полоску бескровные губы. Итачи, заметивший этот жест, не мог не увидеть в нем крайнюю степень раздражения.

В его брате что-то изменилось с прошлой ночи ареста.

«Удивительно. Был бы я несмышленым и глупым мальчишкой, не знал бы искусства лжи, решил бы, что все эти люди действительно хотят нам добра. Судя по всему, я просчитался: мне не стали доверять, желая расправиться с Учиха своими руками, и слава Богам, моя рука не поднялась бы на это», — Итачи с учтивым холодом смотрел на Данзо чуть ниже линии его глаз.

— Нет, я не отрицаю того, что совершил кровосмешение по своей воле.

Все молчали. Ни у кого не нашлось ни единой усмешки, которыми они до этого тешили друг друга в трактире. Преступник или нет, но человек, способный нести ответственность за свои поступки, — этот человек вызвал в рядах присутствующих лишь уважение. Грустное уважение, потому что судьи вряд ли испытают то же самое.

Шимура никак не прокомментировал этого, как будто бы теряя интерес к Итачи.

— А вы, Учиха Саске, имеете какие-то возражения?

— Нет, я подтверждаю обвинения и слова моего брата.

Снова колкие взгляды друг на друга.

Саске понятия не имел, почему из всех присутствующих его так воротило от этого человека. Но находиться с ним в одном помещении он больше не мог.

Шимура молча свернул свиток, протягивая его Хокаге. Хлопнул в сморщенные и дряблые ладони, и в седзи тут же вошли восемь человек из Корня АНБУ.

Итачи мысленно холодно усмехнулся. Все прекрасно понимали, что их с братом сила, если они того сами пожелают, запросто уложит всех охранников, поэтому никто не стал рисковать своими жизнями, полагаясь на одних из лучших бойцов деревни.

Итачи всегда боялись, даже связанного и стоящего почти на коленях.

Никто не решался шутить с ним и с его не отстающим в силе братом.

Главы кланов, братья Учиха и Хокаге со старейшинами встали и поклонились друг другу. Пока Саске и Итачи снова стягивали руки за спинами, все еще с опаской поглядывая на их облаченные в серые одежды сильные фигуры, Шимура громко сказал:

— Завтра утром прошу прийти вас на допрос обвиняемых. На основе их слов будет выноситься приговор.

После этого старейшины и Хокаге удалились, а братьев Учиха вывели наружу.

***

Камерой служило ужасно темное, холодное и маленькое помещение в полуподземелье резиденции. В каменной кладке старых толстых стен не было ни единого окна или проема, откуда бы лился свет с улицы. Толстая дверь снаружи охранялась специально обученным отрядом АНБУ из четырех человек.

Саске сидел на холодном земляном полу рядом со своим старшим братом. Оба прислонились спинами к каменной стене, боками прижались друг к другу в попытке согреться.

Камера была холодной, что и следовало ожидать от подземелий. Однако это был далеко не худший вариант, чему оставалось радоваться.

Серая, длинная и бесформенная одежда, висевшая на плечах как широкий раскроенный снизу мешок, пахла сыростью и неприятно касалась кожи. Она была из низкосортного грубого льна, постоянно царапала кожу и совершенно не грела.

Братья молчали с тех пор, как их оставили одних в камере. Не потому, что им нечего было сказать; они просто не знали, с чего начать, да и начинать ли вообще, когда и так все яснее некуда.

Саске между тем неловко поежился, нахмуриваясь и прижимаясь ближе к брату.

— Замерз? — Итачи смотрел вперед, на дверь, младшему брату был виден лишь его идеальный профиль.

— Не то чтобы замерз, но немного прохладно.

В ответ его одной рукой обняли за плечи, стараясь немного согреть.

— Сейчас будет теплее. Как тебе наши судьи?

Саске усмехнулся, по-прежнему самодовольно скрещивая руки на груди — казалось, его ничто не могло сломать теперь — слишком сильный, слишком уверенный, слишком хладнокровный, почти расчетливый. Ответ обдумывать он явно не собирался: он был готов раньше вопроса.

— В последнее время ты удивительно часто хочешь слушать меня и мои паршивые второсортные мнения. Даже странно, что раньше ты морщился от моей болтливости.