Факелы на зиккуратах (СИ)

– Вы собираетесь заняться самоудовлетворением, господин Первый Консул? – вежливо спросил Фабиан, особенно подчеркнув последнее слово; ему удавалось оставаться невозмутимым, словно в пику довольному первому, хотя в голове роились беспокойные мысли.

Первый приподнялся с дивана с отчетливыми кровожадными намерениями, затем опустился обратно и засмеялся.

– Ты далеко пойдешь, государственный сиротка, – тихо проговорил он. Простые слова отчего-то тревожно зазвенели в салоне; Фабиан молчал, ждал, что еще скажет Первый. Тот молчал, смотрел на Фабиана. Они оба словно балансировали на самом пике невероятно высокой горы. Оттуда – можно было броситься друг на друга, вцепиться в горло, рвать плоть, требуя отмщения за обиды. Можно было броситься друг на друга, впиваться в плоть, требуя удовлетворения иного, но слишком схожего инстинкта.

Альбрих перевел взгляд на перегородку.

– Мы садимся, – почти беззвучно прошептал он. – Но мы не закончили.

Он смог улыбнуться почти непринужденно. Фабиану казалось, что его лицо свело судорогой, он не мог пошевелить губами. Тимбал постучал и сунул голову в дверной проход.

– Сели, – словно извиняясь, сказал он.

Альбрих поднял на него глаза, и Тимбал попятился. Фабиан повернул к нему голову, Тимбал беспокойно переводил глаза с него на первого.

– Пшел вон, – ледяным тоном бросил первый Фабиану. Тимбал мгновенно исчез за дверью. Фабиан должен был встать, и первый не мог не заметить, что он возбужден. Опустить глаза на его пах, чтобы – проверить? убедиться? подтвердить, что не могло не иметь место? – что и первый откровенно, бесцеремонно возбужден, было крайне опасно, первый мог расценить это совершенно непредсказуемым образом. Оставалось быть дерзким до конца. Фабиан встал.

Первый не сводил взгляда с его лица. Фабиан склонил голову, помедлил секунду и вышел. Тимбал стоял в полутора метрах от двери и смотрел на нее как на внезапно заговорившую икону, только что руки не сложил в молитвенном жесте.

– Господин Альбрих сейчас выйдет, – до оскомины вежливо произнес Фабиан. Тимбал простодушно заморгал, и Фабиан подумал в который раз за все свое знакомство с ним, как здорово тот дурит всех и вся. И скользкая, показавшаяся совершенно неуместной мыслишка: и первого тоже?

Армушат стоял у окна в кабинете Государственного Канцлера и созерцал площадь. Госканцлер неторопливо размешивал сахар в кофе.

– Секретариат первого консула работает над проектом реформы консулата, – задумчиво произнес Армушат.

– Все еще? – флегматично отозвался Содегберг.

Армушат резко повернулся к нему.

– Открыто, дорогой государственный канцлер. Уже открыто. Ведутся консультации. Собираются мнения членов магистрата. Судьи конституционного суда несколько раз имели удовольствие обедать с первым, и выглядели они после этих обедов пришибленными. В сенате, дорогой Аурелиус, скоро будет представлен законопроект. Законодательная инициатива-то работает. Представляете? Ее никто не воспринимал всерьез, два-то человека и один на них обоих помощник, а они… работают.

Армушат сунул руки в карманы брюк и зашагал по кабинету. Содегберг положил ложку на блюдце.

– Все еще? – флегматично повторил он.

Армушат остановился и развернулся к нему.

– Дорогой Государственный Канцлер, я понимаю, что вас с вашим опытом, с вашим послужным списком можно удивить только нашествием, эм, цивилизации космических волколаков. Но если у первого хватит наглости провернуть ту реформу, о которой говорят аналитики того же магистрата, то ни в вас, ни во мне необходимости не будет. И хорошо, если новый единственный Консул позволит нам зарабатывать на хлеб фельетончиками в развлекательных журналах, – гневно произнес Армушат.

– Удивительным образом, Стефан, ты меня удивил. Аналитики магистрата представили что-то похожее на аналитическую записку? Это куда забавнее цивилизации космических волколаков, – благодушно отозвался Содегберг и пригубил кофе. Затем он замер, держа чашку у рта. – Я бы усомнился, что Альбрих будет действовать настолько радикально, что еще и государственых пенсий захочет нас лишить, но он может. Разрушать не строить.

– Аналитики консулата, не приближенные к первому, а от него отдаленные оценивают возможность тихого переворота процентов в семьдесят, если говорить о ближайших трех месяцах, – продолжил свое Армушат. – Дальнейшие прогнозы затруднены. Да и обстановка на юго-востоке неспокойна слишком неоднозначно. До сих пор не существует какого-то внятного представления о векторах, боюсь, что сами эти, гм, векторы о себе не имеют определенного представления. Это хорошо смотрится на экранах телевизоров, особенно с Первым Консулом, эффектно выходящим к народу. Публика рукоплещет. На юго-востоке такая неразбериха, что хоть каждый день делай репортажи о еще одном враге республики, которого, кстати, возвращает в ее лоно очередной ставленник первого. Который, Аурелиус, не забывает благодарить и рукоплескать первому, а с ним и безмозглая публика. А тем временем на юге продолжается неразбериха, которую первый время от времени утихомиривает. Тебе напомнить серию последних с позволения сказать расследований, где следы пособников восстания искали не где-нибудь – в консулате!

– И конечно же обнаружили хвосты в ближайшем окружении четвертого консула? Ему бы следовало задуматься об отставке, что ли, – отстраненно произнес Содегберг и повернулся к окну.

– Тебя это не очень беспокоит. А вместе с тем ноздря в ноздрю с этими слухами ползут и шепотки о том, что Госканцелярия себя изжила.

– Они начали ползать на второй год после утверждения Канцелярии.

Армушат смотрел на его затылок, на узкие сутулые плечи, на по-старчески огромное ухо. Содегберг отказывался впадать в ярость, это усмиряло и Армушата. Содегберг охотно говорил о переворотах, смене власти – и это успокаивало Армушата, не без суеверия относившегося не к тому, о чем говорят, а к тому, о чем молчат.

– Ты действительно не веришь, что Альбрих пойдет ва-банк? – осторожно спросил он.

– С точки зрения краткосрочных планов очень эффектная была бы попытка, – Содегберг чуть повернул голову. – С точки зрения долгосрочных планов – это самоубийственное решение.

Он снова повернулся к окну.

– Альбрих хорош для решения внезапно вспыхивающих конфликтов, Стефан. Он очень хорош для всех тех дрязг на юге, которые, должен признать, выгодны магистрату куда больше, чем ему. Не так ли? – быстро спросил Содегберг и замолчал, настаивая на ответе. Армушат покачал головой, неопределенно помычал, пожал плечами, надеясь избежать необходимости говорить что-то определенное. И Содегберг сделал единственно возможный вывод: – Так ли. Но скажи мне: что он, став единоличным главой Республики, будет делать с Магистратом, верным ему, но при этом, хм, блеклым? С уймой долгосрочных и сверхдолгосрочных программ, о которых он имеет очень невнятное представление? Я не знаком достаточно хорошо с Альбрихом, чтобы глубокомысленно рассуждать о структуре его личности и прочее. Но что-то мне подсказывает, что перестройки будут проводиться очень болезненные. Кровавые даже. Ненужные. За Ардентеном следят?

Армушат угукнул и сел в кресло. Содегберг вздохнул и допил кофе. Затем он повернулся к столу, поставил чашку на блюдце, сложил руки домиком. Он задумчиво смотрел на стол поверх пальцев.

– А Тимбал?

Армушат поднял брови и вздохнул.

– А мальчишка?

Армушат открыл рот, усмехнулся и посмотрел на Содегберга.

– Настаивает на практике в службе второго консула.

– А первый? – вежливо улыбнулся Содегберг.

Первый Консул настаивал на том, чтобы на приемах, которые устраивала его служба, присутствовал и Фабиан Равенсбург. Не прийти означало не только упущенные возможности, но и недовольство власть предержащих. Появляться только на тех вечерах, которые организовывались службой Первого Консула – могло сыграть дурную службу. Хорошо Армушат время от времени подбрасывал ему возможность участвовать в самых различных мероприятиях магистрата. Счастьем было и неожиданное снисхождение Второго Консула к интересу, который Фабиан проявлял к его детищам: Фабиан вызвался волонтерствовать в пилотной дрейфующей деревне, попутно послал просьбу о курировании его полугодовой исследовательской работы, и о чудо – второй согласился. Он не преминул попутно выпить из Фабиана не менее трех литров крови и основательно загадить желчью оставшиеся несколько пинт, но он был доволен, Фабиан видел это, злорадно поблескивал змеиными глазками, довольно лоснился длинным носом и ухмылялся издевательски и при этом одобрительно. И при этом Фабиан жаждал если не еще одной командировки на юг в составе делегации, возглавляемой Первым Консулом, то хотя бы нескольких минут вблизи от него. Первый любил шумные сборища, он любил быть заметным на них; его жена знала толк в организации таких мероприятий – они были роскошными, яркими, представительными, незабываемыми, и на всех первый был окружен толпой людей, которые с благоговением, а некоторые с раболепием внимали ему. Фабиан знал, ощущал спинным мозгом, что первый следует за ним взглядом, но смешиваться с пресмыкалами не желал. Если Альбрих настаивает на том, чтобы видеть, картинно сердиться и по-детски игнорировать Фабиана – пусть его. Расталкивать локтями толпу в попытке ухватиться за полу сюртука Альбриха и рисковать хорошо если вероятностью выставить себя на посмешище, а то и попасть в список сомнительных лиц – это было недостойно. Фабиан отказывался даже думать о том, чтобы попытаться как-то подобраться к нему поближе. Первый не предпринимал ничего вообще.