Факелы на зиккуратах (СИ)

Когда Фабиан встал и сказал, что отправляется домой, Альбрих недовольно сжал зубы. Уговаривать его было бесполезно, кому как не ему самому знать, как может быть упрям девятнадцатилетний щенок с таким самомнением. Угрюмый, ощущающий себя дряхлым стариком Альбрих встал, бросил салфетку рядом с тарелкой.

Зевнув, Фабиан принялся натягивать джемпер. Альбрих подошел к нему и начал помогать.

– Ты можешь остаться здесь, Фабиан, – тихо сказал он, положив руки Фабиану на талию. Тот поморщился и покачал головой. Альбрих положил руку ему на щеку. Рассматривая лицо совсем близко – удовольствие, которого он отчего-то был лишен до этого, а может, сам лишал себя, – проводя пальцами другой руки по его бровям, скуле, он рассеянно улыбался. – Ты восхитительно строптив, мальчик. Вос-хи-ти-тель-но. И так по-юношески. С тобой я становлюсь совсем старым.

Фабиан отвел его руку от своего лица.

– В таком случае заведи сиделку, – буркнул он. – Сообщи Никосу, что я готов.

Первый откинул голову назад и захохотал, удивленный и восхищенный его дерзостью. Фабиан закатил глаза. Затем он недовольно произнес:

– Я могу вызвать такси, господин Первый Консул. Наверняка диспетчер будет очень удивлен, увидев, как у бокового входа твоей резиденции в такси впрыгивает какой-то студент. То-то развлекательные каналы развлекутся.

Альбрих прижал его к себе, коротко поцеловал в шею.

– Я сообщу Никосу, – посмеиваясь, сказал он. – Наглый щенок.

Фабиан высвободился из его объятий. У него на лице было написано крупными буквами: капральские шуточки шутить изволите, господин хороший.

Он ушел. Альбрих долго стоял перед закрытой дверью, задумчиво глядя на нее, сжимая кулаки в карманах брюк, криво усмехаясь своим мыслям, нерадостным, прямо сказать.

Второй Консул присутствовал на вечеринке в честь успешного завершения предпоследнего этапа проекта дрейфующей деревни. Оппенгейм и Армушат составляли ему компанию. И– Михаил Томазин. Велойч пытался заманить на вечеринку Госканцлера, но тот сослался на уйму дел, кучу малу болячек и страстное желание провести вечер тихо и спокойно с ровесниками, а не с юными и сильными, чтобы не исходить завистью, а посему передает приглашение Михаилу, а что знает и видит тот, будет знать и Содегберг. Армушат скептически поднял брови, когда Велойч преподносил это все как оригинальный анекдот, а Оппенгейм согласно кивал. Сам был бы не против, наверное, в какие-нибудь семьдесят пять лет все еще быть активно приглашаемым на самые разные мероприятия и иметь возможность от них отказаться.

– Как думаешь, Эрик, появится ли на таком знаковом мероприятии первый? – поинтересовался Оппенгейм. Михаил посмотрел на него и переглянулся с Армушатом. Тот саркастично улыбнулся.

– Хм, – весело сказал Велойч, очень, очень довольный тем, как осуществлялся проект. – Еще полгода назад я сказал бы тебе: первый – на проходной гулянке? Да никогда.

Армушат обвел взглядом зал, выискивая Фабиана. Словно его нужно было выискивать. Где группа людей стоит, плотно прижавшись друг к другу, где взрывы смеха громче всего, где споры жарче всего, там нужно его искать. Одетого в простой джемпер с изрядно застиранной эмблемой проекта и при этом выглядящего так, как если бы это была мантия члена магистрата. Слушающего оппонента так, как будто тот сообщал тайны сотворения мира, и загоняющего его в угол и разрывающего после этого в клочья с таким азартом, как если бы от этого зависела его жизнь.

– М-да, для того, чтобы гулянка оставалась проходной или не оставалась ею, существует слишком много критериев, которые могут компоноваться в самые невероятные расклады, – филофски заметил Армушат.

Велойч посмотрел на него и едва удержался оттого, чтобы заскрипеть зубами.

– Действительно, проходной была гулянка в январе позапрошлого года. Да в прошлом году это все было еще ни о чем, – заставляя себя улыбаться, процедил он. – Теперь, когда до перехода в промышленную фазу осталось всего ничего, можно и поиграть в первооткрывателя.

Оппенгейм отпил пива – на вечеринке играли в либеральность, поэтому пиво и всевозможный фастфуд, обычная одежда и современная музыка. Поэтому даже Михаил был без галстука, что даже на памяти Армушата как бы не впервые случилось.

– Успокойся, Эрик. Если ты потребуешь поставить себя на первую позицию, Альбрих скорее всего не заметит, – примиряюще произнес он.

– Помилуй. Мальчишка не настолько вскружил ему голову. Как бы убого это не звучало. Проект успешный. Альбрих наверняка в него вгрызется. Когда разберется с остальным. Если успеет, – едко добавил Велойч.

Михаил посмотрел на него, перевел взгляд на Армушата.

– О его планах на сегодняшний вечер ничего неизвестно? – благодушно поинтересовался тот.

– Когда это первый был предсказуемым, – хмыкнул Оппенгейм.

– Становится, – ехидно прищурился Армушат. – А мальчишка хорош. Он будет проходить стажировку в твоей службе, Эрик? Или ты позволишь мне заполучить его?

Второй Консул поднял брови и улыбнулся.

– Мы говорим о том, о чем я думаю, или о том, о чем думает первый? – вопросил он.

Армушат засмеялся.

– Куда мне равняться с первым, – хладнокровно ответил он. – Да и это все-таки по твоей части, господин Вечно Второй Консул.

– Сознательно остающийся вечно вторым, Стефан, – невозмутимо поправил его Велойч. – Я могу позволить тебе заполучить его на эту стажировку. Но следующая – моя. Разумеется, в обмен на некоторые уступки.

– Вы не делите шкуру неубитого медведя? – отрешенно спросил Оппенгейм. – Первый опять может затребовать его к себе в приемную.

– Даже несмотря на желание самого Равенсбурга? – тут же спросил Армушат.

– На кой Гидеону будет нужен Равенсбург в приемной? – в один с ним голос удивился Велойч. Деланно удивился. И ухмыльнулся.

Армушат повернул к нему голову.

– Четыре месяца, Эрик? – недоуменно прошептал он.

– Я ставлю на два.

– Брось, – скривился Оппенгейм, – Альбрих и не из таких передряг выпутывался. Чего стоит тот скандал с благотворительными фондами мадам первой. Даже заместители заместителей отделались выговорами, не более. А мальчишка в постели – эка невидаль. Ты же до сих пор сидишь в своем кресле очень плотно, несмотря на… – он подмигнул.

Велойч натянуто улыбнулся.

– И все-таки я ставлю на два месяца, – холодно повторил он.

– Почему? – механическим голосом поинтересовался Томазин, следивший за компанией вокруг Равенсбурга.

– Потому что он уже делает глупость за глупостью. Позволяет членам совета безопасности отправляться в пятьдесят четвертый и добиваться легкой победы на переговорах, которая могла бы принадлежать ему. По праву, кстати. Но он остается в столице. – Арбушат ухмыльнулся, Оппенгейм уткнулся в бокал, чтобы скрыть в нем усмешку. Второй поправился: – Ну хорошо. Исчезает из столицы, чтобы покататься на лыжах в Альпах. С… – он кивнул головой в сторону компании Фабиана. – Эта его непонятная выходка со внезапным посещением совершенно невнятной студенческой конференции. Даже его пиарщики так и не придумали ничего толкового. А пиарщики у него очень ловкие. Он упускает проект за проектом, ведет себя, простите, как одержимый. Кто бы мог подумать, что из примитивной затеи с Равенсбургом получится что-то настолько полезное.

– Я, если честно, тоже предполагал, что все обойдется, эм, парой снимков, очень пикантных, просто для того, чтобы успокоить его бунтарскую натуру, не более. А они могут и не понадобиться, – флегматично произнес Оппенгейм, поднимая голову.

– Все это здорово, господин Велойч, – мягко вмешался Михаил. – Но он не оставляет затей со своей реформой консулата. И ее законопроекту, позволю напомнить, уже предстоит второе чтение в Сенате.

– Этот законопроект все равно подлежит единогласному утверждению консулата, если Альбрих доведет его до третьего чтения и продавит принятие. А это невозможно в принципе.

– Есть еще и радикальный способ. Не забывай, – с неожиданным раздражением бросил Армушат.