Факелы на зиккуратах (СИ)

Тимбал подошел к еще одной двери. Двустворчатой, массивной, надежной. Открыл ее и сунул в комнату голову. Затем, сказав что-то, сделал шаг в сторону, пропуская Фабиана. Тот замер, склонил голову, глядя на него, сделал один шаг, второй. Тимбал отчего-то отвел голову назад, словно опасаясь оплеухи. Фабиан вошел в комнату. Небольшую гостиную, если быть точней. В центре которой стоял Альбрих и испепелял взглядом дверь. Фабиан вскинул голову.

За его спиной Тимбал что-то сказал, Альбрих кивнул, захлопнулась с тихим щелчком еще одна дверь. Первый сделал шаг к Фабиану. Он был одет элегантно, насколько вообще уместно определять домашнюю одежду как элегантную, и он явно пребывал в расслабленно-возбужденном состоянии. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, руки он сунул в карманы брюк, и Фабиану показалось, что в ожидании он выпил вина. Наверное, все-таки вина, как-то не замечен он был в употреблении напитков покрепче.

Фабиан снял с плеча сумку и бросил ее на кушетку, стоявшую у стены. Альбрих сделал еще полшага ему навстречу. Фабиан неторопливо расстегнул куртку, бросил ее поверх сумки, откинул голову назад, ухмыльнулся. Альбрих сделал еще один шаг ему навстречу. Он следил за Фабианом с алчным интересом и не удосуживался ни приветствовать его, ни как-то комментировать его действия. К счастью: Фабиан едва ли мог бы ответить что-то вразумительное и – что куда более важно – нормальным голосом. Альбрих сделал еще один шаг. Фабиан ждал.

Всего два скользящих шага понадобилось Альбриху, чтобы оказаться рядом с Фабианом. Тот неотрывно следил за ним, и его рот подергивался в недоброй ухмылке. Альбрих, не отводивший глаз, подчеркнуто неторопливо поднял руку, провел ей по щеке Фабиана, положил ее на затылок, попытался привлечь к себе, и Фабиан недовольно мотнул головой, как строптивый жеребенок. Альбрих тихо засмеялся.

– Ты все бунтуешь, государственный сиротка, – прошептал он в дюжине сантиметров от лица Фабиана, который, не удержавшись, втянул воздух. Кажется, первый пробавлялся в ожидании чем-то куда более основательным, чем вино – пахло коньяком.

Рука Альбриха скользнула на плечо Фабиана и крепко его сжала.

– Ты не голоден? – интимно мурлыкнул он. – Мой повар расстарался.

Слова с трудом доходили до Фабиана, казались куда более громоздкими и бессмысленными, чем мимика, чем та же ладонь, прожигавшая кожу сквозь несколько слоев одежды.

Первый массировал его плечо и, кажется ждал ответа. Но пауза затягивалась, первый переставал улыбаться, всматривался в лицо Фабиана, начинал беспокоиться. Фабиан примеривался.

Альбрих положил обе руки на предплечья Фабиана, сдвинул брови к переносице, словно решая, просить ли прощения заранее или немного подождать. Фабиан молча развел его руки в стороны, неспешно стянул джемпер с эмблемой проекта, уронил его на пол и насмешливо посмотрел на Альбриха. Тот приглашающе приподнял брови; Фабиан ухватился за полы рубашки и рванул их в стороны; Альбрих ухватился за пояс его брюк и подтащил к себе. Он попытался поцеловать, но Фабиан отвел голову и скривился. Он оглядел комнату, обнаружил диван и толкнул Альбриха к нему.

Он пах дымом, ароматным, горьковатым, пряным сигарным дымом, и коньяком, и собой. Фабиан не обращал внимания до этого, как пахнет тело. Как свое – знал, особенно после бесконечных занятий, кривился и избавлялся от запаха с огромным удовольствием; как тела соратников по легиону, даже по студенческой группе – знал, а запах Аластера даже находил привлекательным, но никогда не обращал внимания, не внюхивался, и тем более у него не кружилась голова, не дурманил аромат чужой плоти, не возбуждал до такой степени, что враз вытеснял все мысли, заставляя действовать без раздумий – ухватить, захватить, подчинить, напасть, не упустить.

Альбрих отступал к дивану, подчиняясь, и все пытался найти на ощупь губы Фабиана; тот раздраженно огрызался, прикусывал то мочку уха, то кожу на его шее или плече, осторожно проводил языком по горлу и снова прикусывал кожу. Альбрих закидывал голову, недоуменно посмеивался и позволял ему теснить его. У самого дивана он резко отступил, ухватил Фабиана за руки и швырнул на диван, придавливая сверху. Фабиан тяжело дышал и заметно злился, пытался вырваться; Альбрих крепко держал его руки и ласково, почти нежно целовал кожу под ухом, и Фабиан вздрагивал, на шее – и Фабиан злился; на ключице – и он замирал. Фабиан затаился, чтобы, улучив момент, снова оказаться сверху, и Альбрих засмеялся.

– Что смешного? – зашипел Фабиан, сдавливая его ногами. Альбрих гладил его бедра, любовался им и весело улыбался.

– Тебе палец в рот не клади, Равенсбург. Я уж было начинал думать, что все просто. Ты вернул мне веру в тебя, – тихо ответил он, бережно гладя его по шее. – Иди ко мне.

Фабиан шумно втянул воздух и ударил Альбриха по груди.

– Нападение на государственное лицо, Равенсбург, – притянув его к себе, прошептал на ухо Альбрих и поцеловал шею. – Карается немалым тюремным сроком.

– Мужеложство, Альбрих. Тюремным сроком не карается, но консульства тебе стоить может, – огрызнулся Фабиан, прижимаясь к нему всем телом. – Твоя жена тоже не будет в восторге.

– Ты пойдешь и на это? – между поцелуями поинтересовался Альбрих.

– Только если ты захочешь заварить кашу.

Альбрих снова засмеялся, невесело и горько. Он гладил Фабиана, целовал его – и не мог ощутить удовлетворения. Фабиан был с ним – и его не было. Он был мальчишкой, кое-что повидавшим, определенно, кое-что испытавшим, страстным, алчным, любопытным мальчишкой, и на месте Альбриха мог быть любой другой человек. Наверное. Тот же Велойч, к примеру, если бы захотел. Возможно, захотел бы, просто чтобы подразнить Альбриха, и Фабиан был бы таким же жадным, таким же любопытным, требовательным – и безразличным. Мальчишка был возбужден, мальчишка требовал удовлетворить возбуждение, он охотно делился своей страстностью с Альбрихом, и вроде все было замечательно. Мальчишка сцепил зубы, словно для него было делом чести не стонать. И для Альбриха делом чести стало заставить его стонать. У него получилось, Фабиан жадно принимал ласки, яростно возвращал их, приближаясь к оргазму, застыл на секунду, глядя на Альбриха круглыми глазами, тихо взвыл, выгнулся, впился пальцами в его плечи, обмяк; несколько мгновений прошло, прежде чем он сполз с Альбриха. И вот он, покрытый пеленой пота, лежал рядом, успокаиваясь. Нужно было протянуть руку, чтобы коснуться его. Только отчего-то Альбрих не решался. Он просто смотрел на него.

Фабиан сел, тряхнул головой, провел рукой по шее, груди, понюхал зачем-то ладонь, встал и подтянул брюки.

– Здесь есть душ? – спросил он.

– Есть. – Лениво ответил Альбрих. – Он даже к твоим услугам.

Фабиан посмотрел на него сверху и оглядел комнату.

– Кстати, ужин. – Сухо сказал он.

– Обязательно, бедный голодный государственный сиротка.

Фабиан снова посмотрел на него сверху – и механически улыбнулся. Альбрих закинул руку за голову, следя, как он нагибается, чтобы подхватить майку, идет к столовой, затем через нее в туалет, и улыбаясь. Нужно было встать, но сил осталось только на снисходительные к своим слабостям мечтания. Ах, если бы устроить отпуск где-нибудь на юге. На острове, чтобы оградить себя от любопытствующих кого бы то ни было. Или черт с ним, на каком-нибудь относительно малолюдном курорте, чтобы Фабиан не скучал в бездействии, а развлекался на тех же лыжных склонах. Глядишь, подустав, он бы и ночью был не таким занозистым. Ах, если бы получить его в свое полное и безраздельное пользование хотя бы на две недели, два месяца, два года, не делиться ни с кем, просто быть с ним – сама мысль показалась Альбриху смешной, и он откинулся на спинку дивана и снова засмеялся. А затем полулежал, вслушиваясь в звуки, и смаковал свою истому.

Из душа вернулся остывший и безразличный, расслабленный и немного сонный Фабиан. Альбрих усердно разыгрывал доброго дядюшку, время от времени подпуская сальности, Фабиан огрызался, но скорее по привычке, потому что не мог не огрызаться, и отчего-то им не о чем было говорить.