Факелы на зиккуратах (СИ)

– Пусть попробует, – процедил второй. – Пусть только попробует.

Фабиан наслаждался вечеринкой, как только может наслаждаться праздником молодой и здоровый человек, не задумывающийся ни о деньгах, ни о прошлом, ни о будущем. Вечер удался на славу, проект оказывался успешным, несколько рабочих групп до хрипоты спорили о возможностях расширения дрейфующей деревни до дрейфующего города, и это выглядело не просто возможным – это казалось необходимым, особенно когда было выпито столько пива и обсуждено столько тем. Жизнь вообще была замечательной. За исключением маленькой досадной неприятности, которая скорее всего поджидала его где-то рядом со входом. Тимбал прислал сообщение, что будет ждать его внизу в начале второго ночи. Помимо простого нежелания тянуться через весь город в чужие апартаменты ради сомнительного удовольствия быть втянутым в очередную перебранку, еще и мысль о том, что от него смеют требовать подчинения, злила Фабиана. Это было тем глотком хининной настойки, от которого развеселая вечеринка была не в радость. Хорошо в отдалении Велойч, Армушат, Томазин и еще один очень крупный чиновник что-то живо обсуждали. Это было неплохим шансом. А помимо того, можно было поговорить с Велойчем о возможности разработать годовой проект в Академии с использованием данных дрейфующей деревни. Со стороны Фабиана было дерзостью навязывать свое общество великим государственным мужам. С другой стороны, бесповоротно портить себе вечер перебранкой с Альбрихом, которая начнется с секса и им же закончится, хотелось еще меньше. В самом начале отношения с ним были хороши, бесспорно. Альбрих был жадным, любопытным, щедрым – эмоционально в первую очередь; Фабиан начинал думать, что его эмоции искренни. Хорошо было бы, если бы это было правдой. Искренности Альбриху не хватало, не то чтобы Фабиан его этим попрекал, сам считая малейшее проявление чувств недостойным. Но все чаще ему казалось, что эмоции Альбриха, само его отношение к Фабиану было однобоким. Тот был страстен – и не более. Он был готов быть щедрым, он был щедрым, и при этом Фабиана не оставляло ощущение, что первый пытается то ли купить его расположение, то ли откупиться от него. Альбрих мог быть интересным собеседником, но прав был кто-то, назвавший его публичным человеком до мозга костей. За каким-нибудь банальным ужином в перерыве между одним жарким и одним вымученно изощренным половым актом Альбрих не говорил – вещал с трибуны. Говорить с ним было бесполезно. И чем больше они узнавали друг друга, тем более отчетливо Фабиан мог определить то чувство, которое овладевало им рядом с первым – скука. Первый мог вдохновить толпу, мог толпу укротить, но оказываясь один на один с Фабианом, он сохранял все ту же риторику, и это оказывалось невероятно скучным. С ним можно было поговорить о глобальных проблемах, но о чем-то менее значительном, но требующем большей детальности – сложно: Фабиан жаждал дискуссии, а получал все те же общие фразы. И вдобавок Альбрих требовал внимания. Он настаивал на том, чтобы быть в центре внимания. Привычка властвовать сказывалась, наверное. Привычка держать всех в подчинении, требовать подчинения и получать въелась в его плоть, наверное, и в костный мозг проникла, и то, что в самом начале их отношений почти не бросалось в глаза, а если и воспринималось, то как незначительный, пусть и раздражающий фактор, в последнее время злило неимоверно. Альбрих требовал отчетов о каждой минуте, проведенной вдали от него. Альбрих требовал внимания. Этот самовлюбленный павлин не понимал слова «нет».

Это начиналось, как легкомысленная затея: Фабиан был увлечен, его возбуждала сама аура вокруг Первого Консула, его деятельность, энергичность, нахрапистость, Фабиану было любопытно, черт побери, что за человек скрывается под этой маской. Был ли он влюблен – спроси кто его, и Фабиан засмеялся бы. Он что-то такое слышал об этом слове. А если относиться к своему окружению некритически, то есть шанс нарваться на группку куриц пола мужеска или женска, которые только свои влюбленности и обсуждают, что саму идею, сам образ этого слова обесценивало в его глазах. Влюбиться – что может быть смешней. Хотя, наверное, это было возможно, если уж об этом так усердно квохтали, но пусть это остается возможным в каком-нибудь параллельном мире. Физиологические реакции были куда более честны, и достаточно свести все к гормонам, как Фабиан избавлялся от необходимости воздыхать о возвышенных материях. А обоснования невероятных глупостей, совершаемых влюбленными людьми, приводились биохимиками и физиологами с зубодробительной прямолинейностью: вырабатываются такие-то вещества, повышается уровень таких-то гормонов в крови, это так-то воздействует на либидо, отдельные исследования подтверждены в метастатистике, бла-бла. Верить в романтику было глупо. Это в какой-то мере объясняло необдуманность, с которой Фабиан вступил в этот идиотский, никому не нужный и всем опасный альянс. У него случалось достаточно приключений, чтобы не цепляться за еще одно. И он был бы рад избавиться от этого – Альбрих не давал. Он требовал внимания, чертов самовлюбленный гиббон. И даже после четырех месяцев встреч, нескольких выходных, проведенных ими в самых разных местах вдали от столицы, особенно после этих четырех месяцев он требовал все больше внимания. Фабиану было тесно рядом с Альбрихом – тот хотел от него слишком многого, и пусть он готов был многим поделиться, но Фабиан не хотел.

Еще и Тимбал, который мог возникнуть просто ниоткуда, стать рядом, виновато улыбнуться и сказать: «А давай я тебя подвезу». Избавиться от него было невозможно, ускользнуть – значило лишь отсрочить встречу, да и то на жалкие полчаса. Это тоже казалось Фабиану глупым теперь, когда пыл увлеченности поостыл: какого, какого, спрашивается, дьявола Альбрих действует так откровенно? Никоса Тимбала слишком многие знали, неужели никто не находил подозрительным интерес главного телохранителя Первого Консула к студенту практически без имени? А Альбрих упорно посылал именно Никоса. «Так от других ты тикаешь так ловко», – широко улыбнулся тот на прямой вопрос Фабиана. «Это не считая тех, которых я просто посылаю нахрен?» – мрачно спросил Фабиан. Никос просиял и закивал головой. «Ты вообще молодец парень», – радостно признал он. Любви к Альбриху это не добавляло – он во что бы то ни стало хотел получить Фабиана, как какую-то игрушку, как приз, как философский камень, и делался слепым и глухим по отношению к действительности и доводам разума. Приходилось изворачиваться.

Фабиан подошел ко Второму Консулу и поздравил его с успешным завершением предпоследнего этапа проекта. Велойч был вежлив, не более. Ему было скучно и на вечеринке, и в обществе своих коллег. Армушат – тот оживился, словно желание Фабиана поприсутствовать в их обществе было лучшим событием этого вечера. Это и было на руку. Благодушный Армушат с готовностью отвечал на любой вопрос, какой ему только ни задавали. Второй молчал или обменивался незначительными фразами с Оппенгеймом и Томазиным.

Первым решил откланяться Томазин. Неожиданно для Фабиана он повернулся к нему и спросил, не подвезти ли его домой. Предложение было как нельзя на руку.

– Господин Государственный Канцлер позволил мне воспользоваться его машиной и шофером, – любезно пояснил он, неторопливо спускаясь со ступенек. Фабиан осторожно огляделся. Кажется, он заметил Тимбала, стоящего в нескольких метрах и умудряющегося казаться почти незаметным.

– Это очень щедро с его стороны, – механически ответил Фабиан, напрягаясь. Очень хотелось надеяться, что Тимбал не попытается похитить его из-под носа секретаря Госканцлера.

К счастью, Тимбал еще раз подтвердил, что он только прикидывался простофилей. Скорее всего, он отправился за ними. Дураком был бы, если бы не поступил так. Скорее всего, он перехватит Фабиана где-нибудь в общежитии. Идиотская ситуация.

Михаил интересовался, как обстоят дела с учебой, отпускал дружелюбные остроты пожилого человека в адрес жаждущего жизни юноши, и за всем этим скользило тенью напряжение. Он словно ждал возможности что-то спросить или сказать.