Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Об этом он и спросил немногим позже, обнаружив Кэндиса в беседке, когда тот находился в гордом одиночестве. Сидел на ограждении, согнув одну ногу в колене, а второй болтая в воздухе. Чтобы докричаться до одноклассника, пришлось подойти ближе и дёрнуть за проводок, выхватывая наушник с изображением черепушки. Роуз тогда невольно усмехнулся. Знал, что Кэндис терпеть не может, когда его имя коверкают, но при этом носит значок, на котором написано «Candy» и наушники выбирает из коллекции фирмы «Skull Candy».

Начать разговор с интересующего вопроса не удалось, решимости не хватило, и Роуз стартовал с более чем пространных тем. Только ближе к завершению разговора спросил о том, что будоражило сознание, подстёгивая исследовательский интерес. Получил снисходительную улыбку и однозначное «нет», а, спустя пару минут размышления, с поправками. Скорее всего, нет. Во всяком случае, не в ближайшее время.

– Почему? – поинтересовался тогда Роуз, не особо рассчитывая на ответ.

И, в общем-то, правильно, поскольку не получил его. Определённого, так однозначно. В речи Кэндиса фигурировали какие-то размытые формулировки, работая с которыми, мозг генерировал несколько разнообразных вариантов. Они могли оказаться как реальными, так и безумно далёкими от истинного положения вещей.

Но некоторые выводы не подвергались сомнению.

У Кэндиса был, кажется, просто дикий пунктик на девственности, а все поползновения в её сторону, вызывали отторжение и раздражение.

Когда другие жаждали поскорее потерять статус невинных мальчиков, став мужчинами, он отчаянно хватался за её сохранение, будто ничего дороже в жизни не имел. Это вызывало недоумение. Зачем хранить верность тому, кто её не требует?

Кэндис испытывал отвращение к слову «шлюха». Стоило только озвучить его, как Кэндиса моментально передёргивало, будто от удара током.

Роуз не понимал причин, но вполне разделял отторжение. Звучало гаденько, а вообще-то омерзительно.

И когда Гаррет в очередной раз заявил – в отсутствии Кэндиса, поскольку в лицо такое говорить не решался, зная, какая реакция последует за высказыванием, – что из Брайта шлюха получилась бы первоклассная, Роуз первым не сдержался, прибегая к рукоприкладству. Тем самым только подтвердил подозрения окружающих о существовании между ним и Кэндисом особых отношений, тех самых, которыми грезил сам Марвел, но приходилось довольствоваться одинокой дрочкой на фотографии, украденные из социальной сети.

Кэндис ненавидел разговоры на интимные темы, в то время как другие парни их обсуждали и весьма активно, пусть даже их истории, в большинстве случаев, оставались результатом ударной работы неуёмной фантазии. Его не волновало, вымышленные истории или реальные.

Он просто презрительно кривился.

Эти открытия Роуз сделал давно. С тех пор его познания о принципах Кэндиса, точнее, о причинах появления таких убеждений, нисколько не расширились, оставшись на прежнем уровне.

Какие-то взгляды он разделял, какие-то находил странными, но не осуждал.

В конце концов, Брайт был единственным, кто по-настоящему хорошо к нему относился. Каждый из них имел право на странности, объяснять суть которых не считал нужным.

Поступок Кэндиса не вселил в него уверенность, но помог немного сдвинуться с мёртвой точки, посмотреть на ситуацию с иного ракурса и перестать сокрушаться относительно несправедливого распределения красоты и ума между разными людьми.

Нелепо было мечтать о чём-то выдающемся, имея наследственность Астерфильдов.

Где-то там, в далёком прошлом у них имелись представители нордической крови, внешность служила тому подтверждением. Блёклые, белобрысые. Со светлыми ресницами и такими же бровями. Парень по прозвищу «Меня неоднократно окунули в отбеливатель, а то и вовсе забыли в тазике с ним на пару часов». Нос… Не нос, а наказание. Острый и длинный. Красота неимоверная.

Ну да, ну да.

Все эти недостатки можно было попытаться компенсировать харизмой или хотя бы очаровательной улыбкой, но Роуз оказался полностью лишён и того, и другого.

Занимаясь постоянным самобичеванием, он неоднократно ловил себя на мыслях о возможности хирургического вмешательства. Всего лишь набраться немного терпения, принять окончательное решение, а потом лечь под нож профессионала.

Никаких сомнений в процессе, потому как живее всех живых уверенность в том, что хуже не будет. Просто не может быть.

Куда хуже?

Подобные настроения витали в воздухе, посещая не только голову Роуза, но и его сестры. Казалось бы…

Джессика на десять лет старше, возраст подростковый давно переросла, начала стремительное восхождение по карьерной лестнице и, в общем-то, неплохо устроилась в жизни. Есть повод гордиться собой. Возможно, были люди, завидующие Джессике, поскольку в обществе она проявляла чудеса обаяния и умело создавала видимость, будто жизнью наслаждается в полной мере, ни о чём не печалясь.

Роуз знал, что она мало от него отличается. Зато сила нелюбви к своему отражению у неё гораздо сильнее, чем у младшего брата. Но там и результаты длительных размышлений были другими.

Джессика на мыслях о помощи пластической хирургии не остановилась, она к ней прибегала неоднократно. В груди – силиконовые импланты, в губах – тот же силикон, коррекция носа, изменение разреза глаз.

Роуз, наблюдая за переменами в режиме реального времени, почему-то совсем не радовался. Нет, он не завидовал. Как раз наоборот. Его это начало напрягать, сразу же вспомнились ужасы, связанные с пластикой, о которых неоднократно писали авторитетные издания, а определённые каналы снимали документальные фильмы. Он решился на серьёзный разговор с сестрой, но она лишь потрепала его по волосам и поспешила успокоить, сказав, что больше операций не планирует. Пока обещание выполняла, остановившись на цифре четыре.

Роуз боялся, что где четыре, там может нарисоваться и пять, а Джессика снова примется кромсать собственное тело, отрезая и пришивая до тех пор, пока не искоренит былые комплексы и не почувствует себя идеалом.

Но самое-то опасное в том, что она себя им никогда не почувствует. Это Роуз знал по собственному опыту. Ему не нравился цвет собственных глаз, ему не нравились волосы, и он одно время баловался красками и линзами. Менялись цвета шевелюры и оттенки радужки, но Розарио не чувствовал себя счастливее, разглядывая обновлённое отражение. Оно было ему столь же неприятно, как и до модификаций.

Он возвращался и набрасывал на зеркало красную тряпку, а потом, сидя в кресле, подолгу смотрел на это красное пятно на стене. При должном подходе и полёте фантазии получалось представить, что это кровь стекает по гладкой поверхности. Истинное отражение действительно заставляло истекать его кровью. В глубине души, само собой, а не в реальности. Но легче от такой расстановки сил Розарио не становилось.

Удивительно, но родители – а они оба были не слишком выразительными внешне – такой наружностью гордились, неоднократно заявляя, что выглядят истинными аристократами. Роуз не отказался бы от примеси плебейской крови и готов был многое отдать за возможность оживить это бескровное лицо, бледное, как сама смерть, немного расцветить радужку, добавить пару тонов шевелюре…

Но об этом ему приходилось только мечтать, мирясь с той внешностью, что была его исходником, если можно так выразиться. Во что его не наряди, как ни накрась – всё пустое. Потраченное напрасно время и выброшенные на ветер деньги.

Семья Астерфильд стала бы достойным представителем мира нереального, там, где есть привидения, феи, эльфы и прочие мифические персонажи. Там бы оценили и белизну кожи, и серебро глаз, и платину волос, и прочее, превознося, превращая недостатки в достоинства и записывая всех их в ряды невероятно красивых существ. Но тут, в современном Лондоне, они тянули – максимум – на роли бледных поганок, и это удручало.

Да ещё как!

Больше всего Роуза поражало то, что их с Джессикой мать, умудрилась влюбиться в их отца. Поражало, потому что Роуз был практически точной копией Астерфильда-старшего, подхватив максимум фамильных черт. Отец, в своё время пользовался повышенной популярностью, у него от поклонниц отбоя не было, а в жизни самого Роуза наблюдалась обратная ситуация. И прежде, когда на территории школы были только парни, и теперь, когда появились девушки. В день влюблённых, когда Кэндис и Глен – рекордсмены по количеству презентов – буквально искупались в розовом потоке, Роуз получил всего лишь два поздравления, адресаты которых нисколько не скрывались.