Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Просто. Потому. Что. Для. Алекса.

Этим, собственно, всё и объяснялось.

Алекс в очередной раз вцепился в воротничок рубашки Кэрмита, целуя и попутно расстёгивая пуговицы, поразительно легко выходившие из петель, а не застревающие, как это обычно бывает. Погладил кончиками пальцев обнажившиеся ключицы, скользнул ладонью по торсу, разводя полы рубашки в стороны.

Кэрмит часто, шумно, сбито дышал, а в глазах появилась «пьяная» искорка, радужка темнела, хотя, на ней всё ещё были различимы те самые изумительные крапинки иного, более тёмного оттенка. Кэри молчал, но представлялась отличная возможность прочитать по его взгляду многое, невысказанное.

Просьбы и обещания.

Зелень глаз, что тёмный омут.

Ты утонешь в них, и никогда больше не выберешься на поверхность. Никогда. Я об этом позабочусь.

Алекс дёрнул пряжку ремня, заставив Кэрмита вновь податься вперёд, прижаться ещё ближе. Расстегнул, чудом не сломав молнию, и брюки, потянул их вместе с бельём вниз. Стащил с одной ноги. Со второй Кэрмит сбросил их самостоятельно, проигнорировав и не придав никакого значения грохоту от падения ремня на пол.

Алекс провёл губами по горлу, ощущая прикосновение к лопаткам через ткань – Кэрмит сжал в ладонях его рубашку, царапая, но не оставляя следов, склонил голову, открывая ещё больший доступ к шее, застонал.

Чрезмерно грубая – на контрасте это ощущалось особенно ярко – джинса соприкоснулась с поразительно чувствительной и нежной кожей на внутренней стороне бёдер.

Пальцы скользнули по члену, собирая тягучую, клейкую смазку, погладили головку, прошлись по стволу вверх и вниз.

Собственное возбуждение уже стало почти болезненным, но Алекс не торопился разделываться со своими штанами.

Провёл мокрыми от смазки пальцами по губам Кэрмита, попытался протолкнуть внутрь.

Кэрмит послушно открыл рот, обхватил, жадно вылизал, прикусил костяшки, вновь прошёлся языком, продолжая всё это время внимательно смотреть на Алекса.

Пальцы коснулись кровоточащей ранки, там, где Кэрмит снова сорвал сухую кожицу.

Алекс улыбнулся, всё так же, не говоря ни слова, поцеловал, ощущая слабое послевкусие терпкой смазки, но совершенно от этого не кривясь.

Потянул рубашку вниз, снимая её с одного плеча, слегка приспуская с другого, в то время как вторая рука хозяйничала у Кэрмита между ног.

Длинных и нереально красивых ног.

Безумно хотелось развести их ещё шире, войти в подготовленное тело одним движением, а потом брать его раз за разом. Уложить Кэри на спину, склониться над ним, ловить губами стоны и всхлипы.

Но пока Алекс просто трахал его пальцами, то замедляя, то ускоряя вполне обыденные движения, с извращённым удовольствием наблюдая за тем, как трепещут ресницы, и время от времени кривится в беззвучном крике яркий рот.

Вдох-выдох, имя. Ещё и ещё.

Если раньше Алекс пытался отстранить руку Кэрмита от своих брюк, то теперь позволил их расстегнуть и потянуть вниз.

– Он уже минут пять, как должен быть во мне, – хмыкнул Кэрмит, лаская твёрдый, горячий член лёгкими прикосновениями.

– Ты куда-то спешишь? – насмешливо поинтересовался Алекс. – Если должен, значит, будет обязательно.

Лизнул пальцы, прошедшиеся по губам, кратковременным прикосновением, но брать их в рот не стал. Это сделал Кэрмит, попробовав в дополнение к своей ещё и чужую смазку.

– Знаешь, а ты вкусный, – выдохнул, проводя ладонью по шее Алекса, забираясь под воротник и слегка царапая ногтями по загривку.

– Ты тоже. Это факт.

– Однажды я прикую тебя к кровати и не позволю даже на словах руководить процессом. Придётся подчиняться мне и моим желаниям. Хоть о чём проси, я тогда ни одну из твоих просьб не выполню. Ты будешь мучиться, а я изощряться, придумывая всё новые и новые испытания для твоей психики. В наказание.

– Ты такой нетерпеливый. А я, на самом деле, просто забочусь о тебе.

– Как?

– Не хочу причинить боль, понимаешь?

– Да. Но, думаю, мне простительна торопливость.

– Правда? Почему?

– Просто я очень давно мечтал о тебе. В моей постели. Не только. И в жизни тоже.

Кэрмит обхватил лицо Алекса ладонями и прижался к губам, прерывая разговор. Терпение находилось на пределе, последние его капли благополучно испарялись. Кэрмит думал о том, что ещё пара минут промедления, и он всё сделает сам.

Умудрится стать активом, трахающимся в пассиве, этакое сочетание несочетаемого.

Но Алекс, несмотря на свою браваду, похвастать железным терпением не мог, потому не заставил Кэрмита ждать ещё дольше.

Он был уверен, что долго не продержится. Естественно, ему не хотелось позорно слить за две минуты, ему не хотелось, чтобы этот своеобразный дебют на двоих, состоявшийся после шикарной репетиции в день влюблённых, оставил неприятные впечатления, перебив былое.

Перехватив ноги Кэрмита под коленями, он действительно развёл их ещё шире, чем прежде, прикусил его верхнюю губу, с трудом – несмотря на длительную подготовку – протолкнулся внутрь разгорячённого тела, замирая и делая первые пробные фрикции. Медленно и неторопливо в самом начале, а потом всё активнее и увереннее.

Снова и снова.

Кэрмит был потрясающе нетерпелив – этого не отнять – и не собирался ждать.

Ему хотелось быстро, жёстко, не слишком нежно, даже с проскальзывающими изредка нотками тянущей боли. В пределах разумного, само собой, а не на грани с поощрением мазохизма. Он давал, но создавалось впечатление, что именно он ведёт и контролирует все действия, превращая Алекса в безумного кролика, навязывая этот ритм сумасшедший, когда сбитое дыхание, сердце частит, а промолчать не получается вовсе.

Воспользовавшись секундным замешательством, Кэрмит вывернулся из удерживающих рук, соскользнул на пол, оперся ладонями на столешницу, прогибаясь в пояснице. Склонил голову, позволяя волосам занавесить лицо, широко расставил ноги, откровенно предлагая себя. И это сложно было не понять, интерпретировать как-то иначе.

Алекс недолго думал. То есть, он не думал вообще никак, потому что мысли из головы улетали в неизвестном направлении. Прижавшись грудью к потрясающей, совершенной, охренительной, по досадному стечению обстоятельств до сих пор скрытой тканью спине, он обнял Кэрмита поперёк живота, отвёл пряди от плеча, снова прикусил пострадавшее некогда место.

Он пока не кончил, но уже думал о том, что хочет ещё, ещё и ещё… Хочет, чтобы это вообще никогда не заканчивалось, а Кэрмит так и оставался в его объятиях.

Податливый, отзывчивый, горячий, шепчущий какую-то порнографическую чушь, подстёгивающую и без того живое, активно работающее воображение.

Продолжая опираться одной рукой на стол, второй Кэрмит ласкал себя, придерживаясь того же ритма, в каком его сейчас имели. Он запрокинул голову, прижимаясь затылком к плечу Алекса, желая получить ещё один поцелуй. Хоть долгий и страстный, хоть мимолётный и почти детский – ловить губами губы, отстраняться и вновь повторять манёвр.

В таком мимолётном поцелуе и утонул его стон, когда в ладони стало влажно и тепло.

Кэрмит собирался вытереть ладонь о рубашку, но Алекс перехватил руку, собрал языком белёсые капли, поочередно обсасывая каждый палец, облизывая ладонь, вновь прижимаясь к губам, проталкивая получившийся специфический коктейль Кэрмиту в рот, а потом так же старательно вылизывая его и глотая смесь не без удовольствия. Кажется, это называлось игрой в снежки, и Кэрмит впервые в жизни вообще с таким сталкивался на практике, а не в какой-нибудь статье.

Отторжения не вызвало. Ему понравилось.

Но, кажется, объективности здесь, в принципе, не просматривалось.

Просто. Это. Алекс.

И с ним нравится вообще всё, без исключения.

– Почему? – выдохнул Кэрмит, вновь опираясь обеими ладонями на стол.

Опора, впрочем, была так себе и не играла особой роли.

Он искренне верил: не упал только потому, что Алекс продолжал его придерживать, обнимая, прижимая к себе, попутно оставляя на шее россыпь мелких, но оттого не менее приятных поцелуев.