Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Я люблю театр, – произнёс Кэрмит, – но не настолько, чтобы превращать в бесконечное представление всю свою жизнь. Нет, правда. Не обращай внимания. У меня немного сдали нервы, но, в целом, всё нормально. Раздуть скандал на пустом месте – пустяковое занятие, а избежать пререкания – задача сродни высокому искусству. К кому мы ближе? К склочным персонам, скандалящим по поводу и без оного? Или к дипломатам, способным найти компромисс?

– Иногда стоит давать выход эмоциям, прооравшись, – резонно заметил Алекс.

– Знаешь, первым порывом, когда я только-только понял истинный смысл слов о праве на отправление меня в полёт, стало желание примчаться сюда и хорошенько приложить тебя лицом об асфальт. И это только от осознания, что меня обманывали. Чувства человека, считающего другого виновным в смерти любимой девушки, я вряд ли сумею понять и прочувствовать на собственной шкуре. В полной мере. Но я стараюсь, приходя к выводу, что точно не стал бы гладить его по голове и желать долгих лет жизни, наполненных счастьем. Удивительно, что ты не стёр меня в порошок при первой же возможности.

– У поколения некст в чести жестокие игры, – пространно заметил Алекс. – Иногда мне кажется, что с каждым годом уровень жестокости не только не уменьшается, но и возрастает. Кто-то втягивается от скуки, кто-то стараниями окружающих. Редкий человек сумеет остаться в стороне, на нейтральной позиции. Ситуация, в которой мы оказались… Чем не игра, на самом-то деле?

– Без правил.

– И с непредсказуемым финалом. Всё могло закончиться иначе. Все бы остались живы. Тем более что у неё даже приличный мотив отсутствует. Если бы изнасилование действительно произошло, тогда, да. Вполне себе причина. Хотя, многие это переживают и продолжают двигаться дальше. Но убивать себя на пустом месте, исключительно, чтобы испортить жизнь другому человеку, попутно втянув в этот экспромт третью сторону? Зачем она это сделала? Ради чего? Казалось, я знаю Анну, как свои пять пальцев, а выходит, что не знаю вовсе. Единственный человек, способный пояснить мне мотивы данных поступков – это она сама, потому стоит признать: вопросы останутся без ответов.

– Общепринятой логике её поступок не поддаётся, потому остаётся сказать лишь, что есть такие люди. Универсальный ответ. Вроде получается умное замечание, а вместе с тем – никакой конкретики, – Кэрмит усмехнулся и вновь замолчал.

Склонил голову, перехватил очередной взгляд Алекса.

Ему хотелось казаться уверенным в себе и в своих силах, а не находиться в подвешенном состоянии, но, увы, никакой стабильности положения он пока не наблюдал. Хотелось в очередной раз сжать ладонь Алекса в своей руке, произнося избитую, но вполне уместную фразу о том, что тот не одинок, и он, Кэрмит, готов поддерживать любое решение. Снова прошептать, глядя в глаза и ощущая дыхание на своих губах, слова о любви.

Но, разумеется, он ничего такого не делал, примеряя на себя образ Анны и понимая, насколько ничтожным выглядит в этой своей любви, невостребованной, ненужной и, возможно, раздражающей. Как будто махнулся с Анной местами.

Теперь он бегал за кем-то хвостиком, не рассчитывая на взаимность, не имея возможности отказаться от контакта. Насколько бы коротким это взаимодействие не оказалось – всё лучше, чем полное отсутствие.

– Ты бы обрадовался, узнав, что я покидаю стены школы? – спросил Алекс, нарушая установившуюся тишину.

– По какой причине?

– Это не столь важно, но, скорее всего, по собственному желанию.

– И куда направишься?

– Это тоже не имеет значения. В другую школу. Обратно в Россию… Да куда угодно. Просто ответь на поставленный вопрос, не задавая десяток встречных. Пожалуйста.

– Нет.

– Не будешь отвечать?

– Нет, в том смысле, что не обрадуюсь. Мне казалось, это очевидно, – поднявшись со своего места, Кэрмит направился к мойке, ополоснул и тщательно протёр стакан. – Алекс?

– Да?

– Не возражаешь, если я сегодня переночую здесь?

– Прямо на кухне?

– Буквоед, – Кэрмит ухмыльнулся и промокнул ладони полотенцем. – Нет, конечно. Просто в твоём доме. Я бы уехал, но садиться за руль после алкоголя не рискну, да и туман за окном… волшебный.

– Впервые слышу, чтобы туман характеризовали именно так.

– Когда я смотрю на него, первым делом напрашивается ассоциация с каким-нибудь сказочным лесом, где полно чудовищ. Будь это правдой, я бы туда с удовольствием заглянул, но, боюсь, что вместо интересных находок могу получить лишь счёт на ремонт чужого авто, если вдруг удача на дороге от меня отвернётся. Я буду вести себя тихо, не привлекая внимания. Моего присутствия ты даже не заметишь. Торжественно обещаю, что мешать или цепляться с разговорами не стану.

– Разговоры меня не смущают. Я бы с удовольствием скоротал время за обсуждением чего-нибудь.

– Ночь напролёт?

– Почему нет? Если не уснём раньше, то можно болтать до самого рассвета.

– Заманчивая перспектива. Действительно, почему нет? Это стоит принять за согласие?

– Да. Оставайся, – ответил Алекс, улыбнувшись. – Комнату можешь выбрать любую. Какая приглянётся сильнее всего, там и останавливайся. Как выберешь, спускайся, придумаем общую культурную программу. Я пока приберусь здесь, унесу подшивку. Дело закрыто, виновные наказаны. Невиновные оправданы. Можно сдавать материалы в архив.

– Алекс?

– М?

– Спасибо, что приютил. И, да, прости. Мне, правда, не по себе от случившегося, и…

– За что, собственно, извиняться? За то, что её влюблённость в тебя осталась безответной? По-моему, нет ничего удивительного в такой расстановке сил, и в том, что не всякие чувства получают ответную реакцию в обязательном порядке. Я бы удивился, сложись в мире иная тенденция. Это закономерно и общепринято. Ничего сложного и страшного. Совсем ничего.

– Ничего, – эхом повторил Кэри.

Постояв ещё несколько секунд на месте, он направился в сторону выхода из кухни, оставив вымытый и натёртый до блеска стакан на раковине.

Алекс потянулся к бутылке и сделал несколько дополнительных глотков. Он почти не ощущал вкуса, не наслаждался его оттенками, но и не напивался в стельку. Он анализировал происходящее, этот разговор, так и не ставший бурным скандалом, в который раз возвращался к содержанию письма, написанного Анной. Сопоставлял с рассказом Кэрмита, вспоминал о том, как часто она, несмотря на заверения в любви, старалась уйти от общения, придумывая для этого самые невероятные предлоги, самые смешные и нелепые. Таковыми они представлялись теперь. Раньше не вызывали ни единого сомнения.

Кэрмит сказал, что они познакомились намного раньше. До того, как Анна уехала в Лондон.

Пустая почта и деактивированные профили в социальных сетях – с вычищенной перепиской там, где аккаунты можно восстанавливать – наталкивали на определённые подозрения. Анна не хотела, чтобы кто-то увидел, с кем она общалась и как это делала. На том же «Фейсбуке» у неё было несколько профилей. Она говорила, что от одного забыла пароль, а почту, по которой регистрировалась, давно удалила… Может, так оно и было, а, может, нет.

Она имела все шансы использовать якобы заброшенный профиль для общения с теми людьми, которых не хотела показывать основной массе друзей и Алексу. Неудивительно, раз ему так стремительно поменяли статус, превратив из бой-френда в кузена.

Он думал об этом всё время, проведённое в одиночестве. Протирая столешницу, выбрасывая опустевшую бутылку в мусорку, возвращая на место стакан, убирая папку с распечатками и газетными вырезками.

Алекс никак не мог отделаться от мысли, что есть некая наивность в его легковерности, но вместе с тем не испытывал угрызений совести. Не считал, что каждый новый шаг приведёт к ошибке, как бывало прежде, в момент вынашивания планов мести. Он не находил логических объяснений этому, а факт оставался фактом. Стоило только Кэрмиту озвучить свою версию событий, и он сразу же поверил, не ища доказательств, не сомневаясь в правдивости сказанного, как произошло в случае с Анной. Прилетев сюда, Алекс никакой любви к нему не питал; отношение было предвзятым настолько, что хуже не придумаешь. Так что дело было вовсе не в собственных чувствах к обвиняемому.