Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Это было странно, но почему-то казалось правильным. Закономерным. Как и то, что при наличии желания он сумеет найти неопровержимые доказательства, подтверждающие правдивость слов Кэрмита и окончательно перечёркивающие историю Анны.

Может, потому она и решилась на отчаянный поступок? Не хотела, чтобы её вывели на чистую воду?

Не случись то, что случилось, родители настояли бы на возвращении в Англию, а там – слияние школ, совместное обучение, постоянные столкновения лицом к лицу, и уже никак не уйти от ответа. Придётся, глядя в глаза обоим, повторить историю о глупом кузене, думающем исключительно о развлечениях и тряпках, не имеющем интересов, да и вообще – примере активной деградации.

Вопрос: стоило ли пускаться в авантюру такого плана? Насколько нужно быть глупой, несостоявшейся личностью, чтобы сначала оклеветать постороннего человека за нежелание любить, а потом некрасиво уйти от ответственности?

Стала ли она от реализации этой идеи счастливее?

Вряд ли. Очень и очень сомнительно.

Выключив свет, Алекс собирался покинуть кухню и перебраться в гостиную, но тут взгляд зацепился за определённую вещь. На стуле висела толстовка, оставленная Кэрмитом, и Алекс неосознанно к ней потянулся. Будучи источником всё того же льдисто-свежего аромата, она привлекала к себе повышенное внимание, мешая сосредоточиться. Алекс осторожно погладил ткань, а потом резко рванул на себя, едва не опрокинув стул, чудом устоявший на месте; сжал её в ладонях.

«– Лучше бы нам никогда не встречаться.

– Но мы уже встретились, и с этим ничего не поделаешь. Раз встретились, значит, так и должно было быть. Ты жалеешь? Я – нет».

– Не жалею, – произнёс тихо. – Вообще ни секунды.

– Алекс, у меня ещё одна небольшая просьба. Я хотел спросить. У тебя запасной зубной щётки не найдё…

В помещении снова вспыхнул свет.

Кэрмит не договорил. Оборвал себя на полуслове, заметив свою вещь в руках Алекса. Прислонился плечом к дверному косяку, замер на месте.

Внутренний голос отчаянно наталкивал на мысли об ироничном замечании, граничащем с колкостью. Кэрмиту хотелось сделать вид, будто его увиденная картина повеселила, сказать что-нибудь о фетишистах, крадущих чужие вещи, но он промолчал. Просто стоял на месте и наблюдал. Ждал. Скажет Алекс пару слов в оправдание или и не подумает пояснять мотивы поступков?

Алекс хранил молчание, продолжая удерживать в ладонях кусок материи, не отшвыривая сразу же, не прикрываясь наиболее логичным объяснением, гласящим, что он собирался отнести её законному владельцу, но не успел. Тот сам вернулся раньше.

– О чём ты думаешь? – спросил Кэрмит.

– А ты? – Алекс особо изворачиваться не стал, взял и переадресовал вопрос.

– О странностях человеческой жизни, – усмехнулся Кэрмит.

Покинув дверной проём, он подошёл к Алексу, остановился напротив. Потянулся, накрыл ладонь своей рукой, попытался разжать его пальцы, чтобы забрать элемент гардероба.

Алекс не сопротивлялся, позволяя проводить все желаемые манипуляции. Гадая, к чему это приведёт.

– Что в ней такого необычного?

– Много всего. В данный конкретный момент могу с уверенностью сказать, что когда я рядом, можно обнять меня, а не мою толстовку. Ей наплевать, а мне будет приятно.

– Кэрмит.

– А?

– Всё – правда. Из того, что было сказано на улице. Я боюсь тебя потерять, несмотря на то, что ты мне никогда не принадлежал. Наверное, само по себе это заявление звучит абсурдно, но так получилось. Я не умею сочинять проникновенные речи, потому сейчас нахожусь в замешательстве. Не знаю, как это всё объяснить, потому что…

– Потому что я – это совсем другое, – произнёс Кэрмит. – Не то, к чему ты привык. Не однодневные девочки с задранной до головы юбкой, не такие же однодневные мальчики с приспущенными штанами и любым именем, которое ты не удосужился запомнить. И не Анна, что, впрочем, и так понятно.

– Совсем-совсем. Ни капли сходства, – произнёс Алекс, окончательно ослабляя хватку и позволяя толстовке упасть.

Это произошло практически бесшумно, только замочек ударился об пол с глухим стуком.

Кэрмит оказался ещё ближе, чем прежде, сглотнул с трудом, облизал губы. Положил ладони на плечи, не сжимая, но осторожно поглаживая. Теперь делал всё намеренно, а не случайно.

– Хочешь? – выдохнул хриплым голосом.

Не показательно, не нарочно меняя тембр – само по себе вышло.

Знакомый вопрос прозвучал вновь. Казалось бы, с момента, когда он повис в воздухе впервые, прошло приличное количество времени, ответ звучал неоднократно и был очевиден. Но уровень неуверенности в голосе на убыль не шёл. Кэрмит произносил это слово всё так же, сомневаясь в реальности получения согласия.

– Хочешь? – повторил, прихватывая зубами нижнюю губу Алекса, облизывая её кончиком языка и надеясь стремительно отстраниться.

Не успел. Не вырвался вовремя.

Теперь уже Алекс, переняв привычки, схватил Кэрмита за воротник рубашки, притягивая обратно.

– Очень, – произнёс без капли иронии и передразнил намеренно: – Мне казалось, это очевидно.

Уже в следующую секунду, не дожидаясь ответа, впился в приоткрытый рот поцелуем, моментально получая горячий отклик.

Он много раз думал об этом, неоднократно ловил себя на мыслях, как всё будет происходить в реальности, но, как и предполагалось, она от придуманных вариантов отличалась порядком, потому что здесь не было никакой размеренности, никакой сдержанности. Да и романтики особой тоже не наблюдалось.

Зато в душе царило спокойствие и поразительное умиротворение.

То самое чувство, за которым Алекс так старательно гнался на протяжении нескольких последних месяцев, находясь на перепутье, не зная, что делать, как поступить. Теперь же всё само собой разрешилось, лишние вопросы отпали, а вместе с ними исчезли и мысли о неправильности тяги к человеку, которого нужно заставить страдать, который исключительно этого заслуживает. Исчезли все противоречия, раздирающие душу на несколько частей. Исчез комплекс вины перед Анной.

Отпусти себя, перестань сдерживать порывы, говорил себе Алекс.

И тут же следовал своим советам.

Он целовал Кэрмита так, словно никогда прежде этого не делал, а теперь, спустя немалое количество времени, дотянулся до самого желанного, что было в его жизни, получив возможность насладиться им в полной мере.

Как и тогда, в комнате школьного общежития, он думал о столе, но теперь не останавливался на пространных размышлениях, а реализовывал идеи. Не разрывая поцелуя, подсадил Кэрмита на столешницу, скользнул одной ладонью по ноге, обтянутой джинсовой тканью, от колена и вверх, по бедру.

Кэрмит послушно раздвинул ноги, позволив устроиться между ними; прижался ближе, притираясь. Ему отчаянно хотелось поскорее избавиться от этих – потрясающе лишних – тряпок, потому он старался, по возможности, помочь Алексу от них избавиться.

Не меньший прилив энтузиазма вызывали перспективы оставить в качестве напоминания о себе глубокие алые царапины, вылизать подставленную шею. Прикусить бьющуюся жилку, перецеловать каждый сантиметр обнажённой кожи и – да-да-да! – заняться любовью по-настоящему, не довольствуясь иными заменителями, которые вроде бы и давали эффект, но не удовлетворяли желание на сто процентов. Каждый такой оргазм – всего лишь короткая передышка перед тем, как желание вспыхнет с новой силой. Приятная, несомненно, но… всё равно не то.

У него хренову тьму времени не было секса. Ещё дольше не было секса именно в нижней позиции. Однако он знал, что с готовностью подставится. Да, собственно, сейчас это и собирался сделать, без лишних вопросов и нелепых споров. Знал: получив желаемое, будет выть на одной ноте, как последняя сучка, умоляя не останавливаться, несмотря ни на что. Ни на секунду не усомнился, что из этой постели не захочется выбираться. И ему будет откровенно наплевать на все нюансы. Наплевать, станет он чужой «девочкой» или нет. Для Алекса он хотел быть, кем угодно.