Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

У Берта даже рот приоткрылся от удивления.

– И им позволят?!

– А кто им запретит, – пожал плечами Горрен.

– Они… устроили эту заварушку, – Берт неопределенно помахал рукой. – Посылали людей, обмундирование, все такое… людей там убивали, рабочие лагеря на месторождениях… и им позволили участвовать в тендерах?

Горрен скорбно прикрыл глаза.

– Мой дорогой Берт, чем ты слушал? Я же сказал: было заключено соглашение. Ужасно, бесчеловечно, вопреки законам благородства и здравого смысла, но лигейский бюджет был пополнен значительно. Австралийские компании были достаточно разумны, чтобы не втягиваться в тот цирк всей своей тушей — ее из болота не вытащить. А пару-тройку щупалец ампутировать — они могут себе это позволить, все-таки не «Эмни-Терра», целиком ввязавшаяся в войну.

Берта заинтересовало скромное обстоятельство: переговоры проводились в обстановке полнейшей секретности, о них не разнюхали даже австралийские СМИ, которые, правду сказать, функционировали по совершенно иным законам, чем местные — демократия и прочие сотрясания воздуха, народ имеет право знать и так далее, доступ если не ко всем, то к большинству правительственных тайн; протоколы, очевидно, тоже циркулировали между совсем небольшим количеством людей, чтобы максимально оградить их от оглашения. Это все наверняка происходило на безопасном удалении от обеих столиц, опять же во имя секретности, все по той же причине. Откуда Горрен знал об этом?

И вместо ответа — тонкая, змеиная улыбка, многозначительно приподнятые брови и взгляд, самодовольно переведенный на ногти.

– Нифига себе, – с искренним уважением сказал Берт.

Горрен подмигнул ему и продолжил изучать ногти. «Пилочку бы еще достал, стервец», – мелькнуло в голове у Берта.

– Но как? – с любопытством спросил Берт.

– Дорогой мой, – сложив руки домиком — не очень свойственный ему жест, смотревшийся как-то неорганично, словно Горрен передразнивал кого-то — чинно начал он. – Осмелюсь заметить, что переговоры подобного рода не принесли бы популярности ни одной из участвующих в них сторон. Официантам и тем, наверное. И напрямую предлагать другой стороне: а давай-ка мы обсудим, как выкрутиться из этой жопы с минимальными потерями, – сам понимаешь, за такие вещи могут и канделябром огреть. Поэтому некоторым чинам внутри определенной структуры… – Горрен указал рукой несколько уровней иерархии, начиная сверху, и задержал руку где-то посередине, – причем желательно, как бы это сказать, с предельно гибкой психикой и либеральными отношениями с регламентом, если ты понимаешь, о чем я…

«Пройдохам, иным словом», – широко улыбнулся Берт в ответ.

Горрен ухмыльнулся и продолжил:

– Ты очень хорошо понимаешь. – Он подмигнул ему, изящно провел безымянным пальцем по правой брови. Мол, да, мы с тобой именно такие, но тем и привлекательны. – Им, таким интересным субъектам, и дается задание найти на другой стороне таких же интересных субъектов. И начинается подготовка. Пока дело дойдет до того, как главные шишки со всех заинтересованных сторон войдут в одно помещение или подключатся к одному каналу связи — и то, и другое, как ты понимаешь, должно быть максимально защищено — может пройти очень много времени.

– И сколько понадобилось тебе, чтобы эти крупные шишки засели за переговоры?

– Ах, я был ловок. Что-то около двух месяцев. Но я искал нужных людей на этажах, достаточно близких к вершине. И я все-таки показался Дейкстра очень полезным. Несмотря, – он криво усмехнулся, – на мои приятные отношения с некоторыми кукловодами того шута. Собственно, благодаря им.

Он посидел немного, и плутовская улыбка сначала стала натянутой, затем и вообще испарилась. Горрен мрачно смотрел перед собой и молчал.

Берт не рисковал его тревожить.

– Признаться… – продолжил Горрен и, перебив себя, спросил: – Я же могу рассчитывать на твое благоразумие? Ты ведь оставишь мои признания в этой комнате и не вознамеришься никому поведать?

Берту очень понравился выбор слова — благоразумие. Это могло быть связано с тем, что информация эта будет несомненно очень ощутимым ударом по благополучию — здоровью и жизни тоже — Горрена. Но это могло быть рассчитано и на то, чтобы воззвать к инстинкту самосохранения Берта. Мол, не будь дураком, не трепись об этом где попало, и твой язык останется при тебе. Он покивал. В чем-чем, а в этом Горрен был прав: Берт очень хорошо понимал цену молчания.

– Я имею очень смутное представление о том, что именно находится в тех переговорах. Меня вытерли оттуда, ненавязчиво так, но очень решительно, когда стало ясно, что стороны готовы договариваться, – саркастично улыбался Горрен. – Я сделал свое дело — я оказался ненужен. Так что я могу судить об объекте тех переговоров только приблизительно. Я, разумеется, знаю людей, которые знают людей… и так далее. Они подтверждают, что я скорее прав.

– Что-то мне кажется, что твое счастье, что ты не забрался слишком высоко, – задумчиво заметил Берт. – Я знаю твою любовь к приключениям, ты дал мне много поводов убедиться в ней, но это не то приключение, которое нужно, чтобы в конце жизни рассказывать наследникам.

– Мой благоразумный Берт, – в умилении произнес Горрен и сложил руки на груди в почтительном жесте. Сволочь, вяло подумал Берт. Но азартная сволочь.

– М-м, – протянул он. Кое-что еще все-таки интересовало его. А повосхищаться ловкостью Горрена можно и позже. – А эти переговоры касались — кого? Только австралийцев?

– Не только. Я бывал в Китае. В Индонезии. В Японии. Кое-где еще. В Латинской Америке. – Горрен внимательно следил за ним. Словно насмехался: решишься спросить сразу и прямо или начнешь ходить кругами?

– Однако. Размах впечатляет, – усмехнулся Берт. И встал, чтобы сварить еще кофе. Предложил Горрену: – Сделать тебе?

– Я, наверное, предпочту коньяк.

– Ты слышал, я надеюсь, о функциональном алкоголизме, – замерев, безразлично обронил Берт. Но не двигался в ожидании его реакции.

– Приятель, я слишком разумен для этого. Если тебя устроит, я пью изредка и только в компании.

Берт хмыкнул.

Он вернулся; Горрен сидел, уставившись перед собой. У него, оказывается, были темно-русые волосы, и слева в них очень много седины. Он, кажется, сбросил вес; костюм сидел как влитой — Горрен не был бы собой, если бы перестал следить за тем, как выглядит, но у Берта сложилось отчетливое ощущение, что одной из причин, возможно, главных, по которым Горрен обновил гардероб, была как раз эта. И странные периоды молчания: только что он был бодр, остроумен — и внезапно отгораживается — флиртует — а у Берта ощущение, что Горрен заставляет себя.

Он поставил бокал, уселся напротив, обмяк на диване. Отпил кофе.

– И ты ко всем им обращался с разными щекотливыми предложениями? – спросил он.

Горрен вскинул голову, удивленно посмотрел на него.

– С азиатскими, латиноамериканскими мегакорпами. Ты же не только с австралийцами общался.

Горрен помолчал немного, поднял брови в недоумении.

– Я общался от их имени, – уточнил он. – Ты ошибся направлением. Дейкстра, мой друг, отлично справился бы и без них. Было бы сложней, конечно. Сейчас, скорее всего, не объявили бы о завершении военного положения. И долго бы еще сражались. Но и репарации были бы несравнимы, много, много больше. И возможностей дальше влезать в местную экономику не было бы. А вот они бы закончили там же, где и «Астерра» со своими отпрысками.

– Да ладно, – скептически произнес Берт. – «Эмни-Терру» ликвидировали, конечно, но «Астерра» не особо пострадала.

Горрен закатил глаза.

– Это они говорят. И упорно будут делать вид, что у них все отлично, хотя они наверняка стоят на коленях перед банками и умоляют о субсидиях. А может, нет. Я пытаюсь держаться подальше от таких высот. Страдаю, знаешь ли, акрофобией. Поэтому и сведения мои, хм, несколько ненадежны. Я имею в виду, в этом аспекте.

У него, кажется, снова поднималось настроение.

– Мне интересно, – прищурился Берт, – нет, мне действительно интересно. Есть ли люди, о которых ты думаешь хорошо?