Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Но у Яспера были другие заботы. Он хотел узнать об Аморе больше. А это невозможно, если он не понимал, что именно могло вызывать его меланхолию. Это невозможно было, если не понимать, что именно творилось в церкви — вообще, и в африканской ее ветви в частности. Правда, Яспер начал понимать эту нехитрую истину не сразу.

Сначала он просто искал проповеди Амора — их оказалось много. У Амора, оказывается, были поклонники; часть сохраненных проповедей относилась к его жизни до великого исхода, но их было много и паршивого качества. Это не удивляло: в деревнях мало кто обладал достаточно хорошими аппаратами, чтобы сделать достойную запись, и не нужно это было особо: отец Амор – вот он, рядом, нужно всего лишь подойти к нему, и он скажет пару фраз, предназначенных именно тебе и поэтому куда более ценных. Потом, в лагере, записи его служб — в церквушке, его встреч с самыми разными людьми — в часовенке, которую и Яспер помнил, или где-то еще, делались последовательно, чуть ли не на каждой службе — совместной молитве — панихиде. Едва ли Амор обращал на это внимание: игнорировал поди, по замечательной привычке избирательно относиться к собственному окружению, что его снимают. Но кто-то записывал, что он там говорил, делал расшифровку, размещал в сети, даже с комментариями. Это сопровождалось историей Амора, историями людей, знавших его. Это было подозрительно. И Яспер не мог ничего поделать — пересматривал его проповеди. Не слушал: с ним Амор был куда красноречивей, остроумней, насмешливей, хотя оставался все тем же понимающим, добрым, щедрым, полным любви человеком. Но смотрел — улыбался, когда Амор шутил, а люди, его слушавшие, отзывались смешками. Хмурился, когда Амор собирался с духом и начинал говорить на сложные, тяжелые темы. Следил за тем, как Амор смотрел на людей перед ним, умудряясь не обращать внимания на человека, ведшего съемку. Думал, похожи ли они, Амор, сидевший перед ним за тем дурацким неподъемным угрюмым столом на жестком стуле, и тот, стоявший перед одной аудиторией за другой, подбиравший к ним ключик, открывавший свою душу, пытавшийся в меру своих сил облегчить им жизнь — самым разным людям, шедшим к нему самыми разными путями.

Жизнь продолжалась. Квентин Дейкстра был главой Лиги уже больше трех месяцев. Были приняты изменения к ее уставу, и на это мало кто обратил внимание. Начало работу новое правительство – и либеральные СМИ с огромной лупой изучали, кто как связан с Дейкстра, насколько ему верен и будет исполнять его пожелания. Предположения делались глупейшие, скорее всего, ничего со здравым смыслом и с будущем не имеющие, насквозь идеологичные, но очень популярные в течение краткого времени. Отличная ширма для кое-каких иных предприятий Дейкстра. Дюмушель, если к нему обращались африканские СМИ, охотно говорил, что горд своим преемником; другое дело, что обращались они к нему все реже. Консультационные услуги, которые он намеревался оказывать самым разным институтам — в большинстве своем за пределами Африки, были не очень востребованными. Медиа-платформы по инерции печатали его аналитические статьи, но популярными они не были. О нем почти забыли.

В Йоханнесбурге, Лагосе, Алжире и нескольких других городах как-то враз и очень мощно, с поддержкой самых разных информационных каналов, начались процессы против мегакорпов. Очень публичные, очень скандальные. Обилие грязи, выливаемой в СМИ, было невероятным, любая попытка вступиться за них, расценивалась как национальное предательство. И в качестве свидетеля во многих местах привлекался Лиоско. И не только он: бывшие президенты, министры, члены Лиги, в большинстве своем бывшие, тоже вынужденно появлялись в суде, не всегда на стороне обвинения. Допрос Лиоско в Претории длился более четырех дней, и сразу за ним начался допрос в Лагосе. И это было любимейшим развлечением людей. Не один говорил: ага, допрыгался! И — Яспер был удивлен: нигерийский кардинал тоже обвинялся в чем-то — коррупции, содействию антигосударственным заговорам, еще какой-то дряни. Это было любопытно.

А Яспер неожиданно начал получать предложения об интервью. Он, мол, является одним из героев военной кампании против антигосударственных сил, ему-де обязаны кое-чем и самые высшие этажи власти. Для него, все еще носившего статус обвиняемого, знавшего, что его почта читается цензорами, это было не очень приятно. С другой стороны, эти письма могли перехватить самые разные службы, в том числе из канцелярии генсека. Хотелось узнать, как отреагирует Дейкстра, если Яспер примет такое предложение и расскажет, что пару раз спас его задницу.

========== Часть 42 ==========

Удивительным образом, несмотря на причитания о безотрадном будущем, Горрен Даг снова приземлился на все четыре лапы. Это стоило ему немалых трудов — они все, как и бессонные ночи, бесконечные утомительные переговоры, непрестанные рысканья в поисках новых союзников, неудачные попытки обрести покровителей в новом правительстве — отражались на его лице. Горрен Даг постарел. Берт, проведший в Южной Африке ровно столько времени, чтобы понаблюдать за инаугурацией из непосредственной близи, а затем вернувшийся в Европу, был лишен возможности наблюдать за злоключениями Горрена. Тот, кажется, не возражал, на неуверенные попытки Берта оправдаться отмахивался: «Если что, мне будет куда сбегать, обосновывайся там, в случае чего организуй конторку, и будет: мирное, защищенное местечко всегда пригодится», – к его стыдливой радости. Его как-то совсем не радовала перспектива вариться в котле интриг в таком элитном серпентарии, который представляла последние три года столица. Потом будет не легче, это ясно — по крайней мере безопасней.

Инаугурация Квентина Дейкстра заняла свое место в официальной государственной хронологии; сам он принялся наводить порядок — в своем, разумеется, представлении, не меняясь в лице, не разнообразя интонации, даже костюмы нося те же. Во всех крупных городах был отменен комендантский час, большинство провинций были объявлены мирными территориями; СМИ намекали на мирные переговоры с Лигами, мегакорпами и отдельными государствами, но информации было слишком мало, чтобы делать определенные выводы. Можно было возвращаться в Преторию, делать вид, что продолжается обычная жизнь. Берт, вернувшись, долго не мог понять, в какой стране и в какое время он находится. Вроде все признали, что добились мира, времена потрясений закончились, можно вернуться к обычной жизни, но одним широким жестом перечеркивали их слова беспокойные глаза, напряженные плечи и руки, сжатые в кулаки, словно говорившие заставляли себя произносить принятые в приличном обществе слова, но готовы были в любой момент выхватить оружие или бежать в укрытие. Возможно, Берту казалось; его наблюдательность играла с ним в странные игры — он мог видеть одно, а интерпретация увиденного приводила его к совершенно иным результатам. Он слушал торжественные речи знакомых, в которых те восхваляли настойчивость Дейкстра, его приверженность законам, желание укрепить гражданское общество, бла-бла, демократия, бла-бла, общество будущего, а видел пристальный, настороженный, опасливый взгляд: верит? Если что, сообщит неназываемым органам именно это? Или все-таки предпочтет набрехать с три короба, чтобы выставить себя полезным этому новому правлению?

Встретиться с Горреном лично — после месяцев переговоров, когда тот метался по Южной и Центральной Африке, а Берт странствовал из Европы в Азию, оттуда в Америку, затем снова в Европу и только оттуда в Африку — получилось даже не на первый день. Они переговаривались по коммам; Горрен то становился невероятно болтливым, рассказывал одну сплетню за другой, с неподражаемым, смертельно ядовитым и утонченно-прекрасным сарказмом характеризовал одного политика из «новых» за другим, практически не меняя интонации, посмеивался над Бертом, судорожно вздыхавшим, когда Горрен был особенно беспощаден. Иногда же он ограничивался сухими инструкциями, больше походившими на приказы, и отключался, не прощаясь. Кажется, он в любом случае говорил с Бертом на пути из одного пункта в другой. Когда он находил время для сна, оставалось неясным. Главное — что их маленький гешефт процветал. Главное — Берт исправно получал зарплату и кучу малу бонусов. Еще важней: Горрен не особо втягивал его в свои дела в Африке, доверив разбираться с происходящим в Европе.