Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

В кои-то веки они встретились. Сидели в кабинете — новом, кстати. Удивительно, но около полугода назад Горрен принял отчаянное, с точки зрения Берта, решение перебраться в другой район, чуть подальше от правительственных кварталов — и от деловых тоже. Это был скучноватый район, в котором здания муниципальных служб перемежались с магазинчиками, те — с трех-четырехэтажными жилыми домами и школами. Горрен по смешной цене снял внушительные помещения; сейчас в этот райончик валом повалили новые лигейские работники — их было много, у них были семьи, им нужно было жилье в разумном удалении от Лиги, и цены взлетели. А Горрен смотрел на это из окна и ухмылялся. Или смотрел из окна и едва ли замечал, на что смотрит.

– Мы живем в удивительное время, мой дорогой друг, – говорил он. Берт сидел, положив ноги на стол, рядом с ним на диване стояла чашка с кофе; он смотрел на стену перед собой. – И что-то мне подсказывает, что оно еще не раз удивит нас.

– Чем именно? – безразлично отозвался Берт.

Самым сложным в этой ситуации было преодолеть растерянность. Он не знал, как вести себя с Горреном — малодушный трус все-таки, сбежавший подальше от заварушек, оказавшийся неспособным в сложное время остаться рядом с человеком, обеспечившим ему неплохое существование. Не то чтобы он был обязан — скорее всего, сам Горрен ничего такого не ожидал. Но неловкость эта мысль не устраняла.

– Тем, что Дейкстра непредсказуем до такой степени, что он сам не может предугадать, куда его занесет, например. – Горрен пожал плечами, посмотрел через плечо на Берта и снова повернулся к окну. – Он уже избавился от многих людей, обеспечивших ему победу. О нет, они на свободе, живы и вполне благополучны, но их нет рядом с Дейкстра на его Олимпе.

– Может, это было их решение, – пробормотал Берт, покосился на чашку с кофе: допить его или к черту.

Горрен хмыкнул.

– Как поживает твой восхитительно бывший тесть? – спросил он.

Берт повернул голову в его сторону.

– Почему мне кажется, что ты снова знаешь куда больше, чем простые смертные, которые лишь слегка интересуются личной жизнью своих подчиненных? – мрачно спросил он.

Горрен вздохнул. Пожал плечами. Сложил на груди руки. Берт готов был поклясться – на его лице было написано крупными буквами: «я увлеченно и совершенно, с неподдельной искренностью созерцаю окрестности». Интересно, как много времени ушло у Горрена на репетиции, пока его физиономия не соответствовала желаемому результату? На кой бы хрен ему притворяться сейчас, когда, кроме него, и выражения-то никто не видит — Горрен стоял спиной к Берту, тот смотрел куда угодно, но не на окно, увидеть его отражения не мог. Но душа артистическая — потемки, и современное общество исключительно толерантно: каждый развлекается, как хочет, главное, чтобы других не подвергал опасности.

– Я не знаю, о восхитительный скептик, – после долгой паузы сообщил он. – Я предполагаю. Думается мне, что папенька Румер упрямо не хочет расставаться с восхитительными ощущениями, которыми его обеспечивала служба.

– Какими именно? – механически спросил Берт, все-таки взяв чашку.

– Собственной значимости. Могущества. Главное, правда — не смотреть при этом вверх, чтобы не оказаться пронзенным этой коварной стрелой — собственной незначительностью. Возможностью приказывать и требовать. Ах, да много ли еще чем. Твой бывший тестюшка — обычный тиранчик, я так полагаю, неспособный занять себя вне какой-то структуры.

– Ты упрямо возвращаешься к нему, – нахмурился Берт. – Чем вызвано такое неравнодушие с твоей стороны?

– Удобный пример для аналогии. Ты знаешь его достаточно, чтобы провести параллели с иными ситуациями.

Берт задумался. Больше по привычке, и даже нахмурился, имитируя интенсивную мозговую работу. После долгих ленивых раздумий спросил:

– А с нашим разговором он как связан?

– Структуре, взрастившей его, оказалось очень непросто избавиться от него, когда она перестала в нем нуждаться. Правда, европейское общество слишком терпимо к бесполезным кадрам. Они, эти перестарки там, очень не хотят подвинуться и уступить место чему-то новому, прикрываясь странными теориями об опыте, проверенности и прочей дряни. Здесь народ попроще будет. А наш блистательно посредственный новый глава — в особенности.

Берт саркастично хмыкнул.

– Да-да, знаю. Звучит странно. – Горрен пожал плечами, отошел от окна, прошелся по комнате, останавливаясь у голографий. – Но признай, когда мы говорим об изобретательности, утонченности, нестандартных решениях, мы в последнюю очередь готовы привести в пример Дейкстра.

– С нестандартными решениями вообще сложно, – согласился Берт.

– О да, – тяжело вздохнув, подтвердил Горрен.

Берт покосился на него; он словно расслышал в этом вздохе: «Именно поэтому меня и ценят так высоко, именно поэтому я и остался на плаву. Но именно поэтому со мной и предпочитают не иметь дел на постоянной основе». В скромности Горрену Дагу не откажешь.

Сев напротив Берта, с утомленным видом откинувшись назад, сцепив руки в замок и положив их на ноги, Горрен продолжил:

– С нестандартными решениями следовало бы обратиться к Тессе Вёйдерс, к примеру. Она была восхитительна. Дерзка и изобретательна.

– И куда это ее привело?

– Как? – драматично округлил глаза Горрен. – В другой мегакорп, разумеется.

Берт мрачно посмотрел на него. В чем этому хамелеону не отказать, так это в осведомленности — ничего не попишешь – или догадливости. И разумеется, он упоенно следил за тонкостями мегаэкономических баталий, тем более это было увлекательное действо для людей, хотя бы немного посвященных в этот мир.

Что бы ни говорили эксперты, особенно из мирных, как бы они ни подсчитывали прибыли всех сторон, военные действия прибыльны только для избранных. В большинстве своем стороны здорово просчитываются, завязав — или позволив втянуть себя — в очередную войну. Что можно было проследить на примере «Эмни-», «Бито-» и пары других «Терр». Азиатские концерны отказались от попыток создать свои анклавы на территории Африки куда раньше, сообразив, что ситуация развивается совсем не так, как хотелось, и начали искать возможность подползти к будущему главе с повинной; американские — те исправно поставляли вооружение и закрывали глаза на участие собственных частных армий, до тех пор пока им исправно платили. Австралийские мегакорпы были поупрямей, спохватились, когда было совсем поздно. Дейкстра, придя к власти, первым делом объявил кое-какие их филиалы вне закона и парой актов национализировал все их имущество. Дело было сделано настолько тихо, что его и в австралийских-то СМИ не заметили, а уж они были способны устраивать грандиознейшие кампании в поддержку родных людей. Но Горрен не был бы собой, если бы не знал: Берт спросил у него и получил вместо ответа увлекательнейший рассказ о том, как за добрых восемь месяцев до инаугурации начались переговоры, как они обставлялись так, чтобы ни одна сволочь не заподозрила, о чем именно там переговаривают, как даже в правлениях о них знали двое-трое людей, не больше. Что переговоры велись одновременно с Дюмушелем и командой Дейкстра; Лиоско в известность никто не ставил, ибо «марионетка», по словам самих переговорщиков. Как настроения могли радикально измениться буквально в течение суток: в зависимости от каких-то незначительных обстоятельств представители австралийской стороны мигрировали от каменной самоуверенности до трусоватой почтительности. Как возрастали ставки: за время переговоров — они закончились через две недели после выборов, тогда же и были подписаны все протоколы, сами соглашения были утверждены Дейкстра в первые десять дней после инаугурации – сумма компенсации выросла в двадцать с небольшим раз.

– Она, кстати, выплачена уже на три восьмых, мой милый друг, – довольно щурился Горрен. – И обрати внимание, никто не пошел по миру. Ах, я боюсь предполагать глубину карманов у тех проказников. А ведь они уже готовы участвовать в конкурсах на разработку месторождений, дорогой Берт. Но это между нами.