Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Отчасти это касалось мятежных офицеров. Яспер и его товарищи уже стали своего рода легендой — в очень узких кругах. К ним относились с чем-то, смутно напоминавшим почтение. Распоряжения об изоляции, правда, служащие тюрьмы выполняли неукоснительно, допуск к инфоканалам ограничивали. С адвокатами общаться позволяли, друг с другом — нет. Самым неприятным было последнее: чтобы дальше сохранять убежденность в собственной правоте, нужны были знаки со стороны товарищей — все в порядке, мы с тобой; чтобы дальше верить в то дело, за которое решил поставить крест на собственной карьере, нужно было убедиться, что и товарищи согласны с путем, который ты выбрал за них, для них. Тарук Идир смог дать знать: все в порядке, мы молодцы. Охранники обращались к Ясперу с уважительным «господин майор». Кайоде Сумскват написал письмо — на бумаге, чернилами, подумать только, их еще используют, подумать только, у Сумсквата каллиграфический почерк; в своем письме он грозился издать мемуары — года через четыре, когда поднакопит материала.

Странно, но расследование вели подозрительно много молодых прокуроров и всего двое людей постарше. Яспера допрашивала в основном женщина лет двадцати пяти от роду, и он не мог удержаться — чувствовал себя отчаянно старым. Она, впрочем, была хороша: дотошна, последовательна, невозмутима, тщательно готовилась к допросам, не испытывала к Ясперу благоговения — и изредка, совершенно неожиданно для него начинала кокетничать. У него поднималось настроение, они обменивались незначительными фразами на посторонние темы, и допрос продолжался, чуть более расслабленный, чем до этого.

И чем дальше длилась эта эпопея, тем отчетливей Яспер понимал: они — Номуса Огечи и ее коллеги — сделают то, что от них требуется и все, для них возможное, чтобы максимально облегчить судьбу Яспера и других. Да то, что их дело ведется так активно, уже говорило о многом: старая добрая практика «забывания» заключенных и максимального растягивания дел никуда не девалась, и ее к Ясперу применять не собирались. Но на благоприятный для него исход рассчитывать не приходилось, совсем наоборот. Это было ожидаемо — заслуженно — в какой-то мере удовлетворительно: все-таки он смог поступить в соответствии с собственными убеждениями, а не только жаловаться всем подряд. Ну ладно, не всем. Одному-единственному человеку, слишком хорошо понимавшему, о чем Яспер говорил — слишком хорошо понимавшему его самого. И какое-то горькое ощущение: теперь, когда Яспер практически освобожден от своей беспокойной службы, едва ли он сможет оказаться слабым настолько, чтобы уцепиться за самую надежную во всей вселенной опору — веру Амора в них обоих. Едва ли для самого Яспера приемлемо оказаться мертвым грузом на его плечах. И вообще, что у них теперь может быть общего — когда Яспер ожидаемо часто и с непредсказуемыми чувствами вспоминал Амора, когда понимал с удручающей отчетливостью, что простого приятельства им не хватает, но он едва ли скоро окажется на свободе, а Амор и подавно опутан всевозможными клятвами, обещаниями, духовными узами и чем там еще. К сожалению, у Яспера оказалось слишком много свободного времени и не так много возможностей занять себя; мысли, чувства все возвращались к последней встрече с Амором, к кратким и насыщенным разговорам потом. И сердце щемило от беспомощной тоски, и сны становились все беспокойней.

Когда за Яспером в утро, ничем не отличавшееся от череды других — такое же унылое, суетливое и скучное, пришел охранник, единственной мыслью было: опять допрос, чтоб его, как будто не все из меня выпотрошили. Но Яспера вели не в блок, в котором обычно проводились допросы, а в другой — где он встречался с сослуживцами, добившимися права навестить его. От этой встречи Яспер не ждал ничего хорошего: невелико удовольствие болтать с людьми, чувствовавшими себя неловко в его присутствии, но упрямо выполнявшими какой-то странный и никому не нужный долг. Но его ждал Амор Даг — безмятежный, немного уставший, самую малость настороженный, когда к нему обращались охранники. У Яспера перехватило дыхание. Амор после приветствия задумчиво сказал:

— Кажется, я понимаю, что ты имел в виду, рассказывая о жажде приключений. Приключательно ты живешь, друг мой.

========== Часть 41 ==========

Яспер смотрел на Амора, и ему впервые за долгие дни казалось, что все будет в порядке. Сам отец Амор Даг снизошел к нему, подобно серафиму, чтобы подбодрить и вдохновить, вселить надежду, даже если благих вестей пока не было. И до режущей боли, до жжения в глазах захотелось ощутить его легкое прикосновение — хотя бы на мгновение, как обещание, что все изменится к лучшему, упорядочится, образуется. И не меньше не хотелось получить это благословение — пусть мимолетное, но дарованное ему Амором — на виду у многих и многих, безразличных и открыто недружелюбных, алчных до чужих бед и одновременно равнодушных к ним, не способных понять и оценить благородные и искренние чувства людей. А вообще самой главной для Яспера была возможность видеть Амора воочию, рассчитывать на мягкую улыбку, приятельскую шутку, сосредоточенный, внимательный взгляд и пару минут молчания, объединяющего их куда лучше самых красивых слов.

– Какими судьбами ты здесь, святый отче? – спросил Яспер, кладя руки на стол перед собой, словно потянувшись к Амору и решив все-таки остановиться на полпути.

Амор вопросительно поднял брови.

– Йоханнесбург это не то место, в котором можно рассчитывать на встречу с тобой. Ты ведь к совсем иным епархиям относишься? – уточнил Яспер.

Амор невесело усмехнулся и опустил голову. Загадочно пробормотал:

– Это точно.

Яспер подался вперед, казалось — еще немного, и он протянет руку, дотронется до него, проведет по плечу в легкой, ни к чему не обязывающей и при этом многозначительной ласке, словно пытаясь то ли успокоить, то ли подбодрить Амора; и он взял себя в руки, склонил голову, изучая его лицо. Вроде привычное: все те же черты, разве что морщин больше и Амор осунулся, но глаза — знакомы десятилетия, темные, бархатные, внимательные, побуждающие к откровению, вселяющие уверенность: тебя слушают, тебе внимают, тобой интересуются, тобой, шкура ты такая, а не чем-то на тебе, погоны ли это, награды или шрамы. Губы — а Яспер был уверен, что и их изучил, ан нет; они были упрямо сжаты, кривились в неожиданно саркастичной улыбке, для Яспера неожиданной: он не видел Амора столько времени и, как оказывалось, вынужденно узнавал его заново. И у него была уйма времени и настроение — желание делать это.

– Как ты нашел меня? – тихо спросил Яспер. Он коснулся рукой стола, провел по нему, его рука застыла, он смотрел на Амора. Не ждал ответа — плевать бы на него.

Амор пожал плечами. Он задумчиво смотрел на руки Яспера, улыбался знакомо — ласково; Ясперу казалось, что он понимает куда больше, чем сам он, но и это было не самым незнакомым ощущением. Амор держал руки сцепленными в замок, очень сильно сжатыми — костяшки побелели. И Яспер снова переводил взгляд на его лицо, жаждал поймать его взгляд, погреться в его улыбке, и ему удавалось: Амор смотрел в одну сторону, в другую — и на него. Улыбался — и снова взгляд бродил по помещению.

– Это было неожиданно просто, – наконец признался он. – Некий майор Винк охотно помог мне.

– Майор, – поморщился Яспер. – Не полковник?

Амор подозрительно посмотрел на него.

– Нет. А должен быть?

Яспер пожал плечами, откинулся назад.

– Я бы не удивился. Я, признаться, всегда был уверен, что мне это удастся куда раньше, чем ему, а ему может и вообще не удаться, но, очевидно, судьба распорядилась иначе. Мне это не светит ни с какой стати, ему — напротив. – Он развел руками. – Более того, я в этом роскошном месте в такой замечательной компании.

Амор внимательно смотрел на него. И под его взглядом становилось неуютно: слишком холодно, тяжело, неловко.

– Амор? – тихо позвал его Яспер.

Губы Амора дрогнули.

– Я смею думать, что это – твое сиюминутное настроение, которое как-то связано с твоим вынужденным бездействием и этими множащимися мыслями, – ровно произнес он. – Это слишком непохоже на тебя.