В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Саске все шел и шел, проходя мимо веселившихся на домашнем празднике жилищ, и выходя на широкую каменную дорогу, ведущую к стоящему отдельно поселку клана Учиха.

Эти люди всегда ставили их клан отдельно, всегда отгоняли от себя, завистливые трусы, умеющие кидаться камнями лишь из густой толпы и то, в спину.

Наконец погружаясь в кладбищенскую тишину, Саске остановился у плотно закрытой калитки в селение, закусив губу: в темном свете вечера, переходящего в ночь, перед ним раскинулось огромное пепелище.

Это все, что осталось от его дома. Все, что осталось от того, что связывало его со Скрытым Листом.

Пепелище, обагренное родной кровью.

Здесь было слишком, почти неестественно тихо, даже над кладбищем иногда вились ночные крикливые птицы и освещала склепы луна, восходившая в высоком и чистом небе. Здесь же только ветер иногда поднимал остывший пепел, срывая едва державшиеся полуобгорелые доски и заставляя скрипеть стены тех домов, которые, прогорев, так и не рухнули.

Ни единая птица не крикнула здесь, ни одна цикада и ни один сверчок не запел похоронную песню мертвым, которые навсегда остались в глубине самых труднодоступных завалов обгоревшими останками.

Саске медленно шел по улице селения, со всех сторон на него с любопытством смотрела смерть.

Он шел все дальше и дальше, мрачно и уныло проходя мимо бывшей булочной тети и дяди, где была самая лучшая выпечка с самым вкусным запахом в мире, даже мать так не умела делать; мимо дома старого друга отца, часто дававшего свои советы, мимо оружейной лавки, пока не свернул к лесу: сердце заставляло ноги нести его к дому.

Все, что видел Саске вокруг себя заполненными тяжелым осознанием глазами, — это след от огромного пожара, уничтожившего абсолютно все дома, которые пустыми черными окнами как глазницами высохшего и разложенного мертвеца оглядывали его с головы до ног, узнавая в нем знакомое лицо и начиная тихо скрипеть, как будто рассказывать о своей погибели.

Смерть, смерть, смерть.

В конце концов, Саске вышел к своему дому, смотря на него застывшим взглядом и не решаясь сделать шаг вперед. Стены поместья, уже без крыши над ними, одиноко чернели, калитка, сорванная и рассыпанная в прах, вела в пустой погоревший сад, сквозь выжженную землю которого пробивалась молодая трава, маленькая и хилая.

Тигровые лилии за беседкой, роскошные и так сильно любимые матерью, теперь были уничтожены огнем, превратившись в прах; Саске разулся и ступил босыми ногами на сухую землю, наступая на острые обгоревшие доски, трещавшие так громко, как будто судорожно стонали, ухватываясь за своего хозяина.

Пожар был почти три месяца назад, последним летним месяцем, а Саске казалось, что вчера: он не мог поверить своим глазам, не мог понять разумом, что это — его дом, стены, где он вырос и стал тем, кем сейчас был.

Смело, как это делал всегда раньше, без страха ступив на веранду, грозившую сломаться под ним, Саске, тоскливо взглянув в черный зияющий проход дома, который сохранил свои стены, тихо и осторожно сказал:

— Я вернулся.

«Мать, отец, я все-таки вернулся сюда, как и обещал. Я пришел к вам, ваш младший сын, ваш младший ребенок, Учиха Саске. Мама, почему ты не встречаешь меня теперь?»

Но ему никто на этот раз не ответил, не сказал радостно: «С возвращением!». Только дерево вверху в ответ треснуло, как будто приветствуя своего родного жильца.

Рука Саске обхватывала одну из немногих сохранившихся балок, отчаянно, как утопающий цепляется за любую тростинку, чтобы выжить. Он трогал и гладил дерево, прогоревшее, оставляющее черную краску на бледных ладонях.

Саске безотрывно смотрел вглубь дома, смотрел на проход в гостиную, где сидел его отец, на уголок их длинного коридора, а там, за поворотом, была его собственная комната.

Казалось, что мама вот-вот выйдет, шурша своей простой, но как всегда элегантной одеждой, улыбнется и растопит купальню, снимет с очага маленький чайник, но ни ее, ни отца, ни Итачи тут не было. Были сотни смертей и ничего другого.

Саске больше не мог ждать и сдерживать свою ненависть. Внутри него все дрожало, он переставал контролировать себя, едва представлял, как горел его дом, как умирали его родители, как разливалась кровь их соседей, как больно было Итачи, когда палач выжигал его глаза.

Внезапно сзади него что-то шаркнуло и скрипнуло, нечто живое, Саске, мгновенно вооружившись кунаем, резко обернулся, готовый напасть и отразить удар, но тут же опустил руку вниз, нахмуриваясь: перед ним стоял Какаши, примирительно подняв обе ладони вверх и сузив глаза в добродушной улыбке.

— Ну-ка, сбавь обороты, дружок.

Тот небрежно фыркнул, убирая оружие обратно.

— Откуда вы узнали, что я здесь?

Теперь Какаши не улыбался. Он серьезно смотрел на Саске, облокачиваясь о балку напротив, прогнувшуюся и глухо треснувшую внутри от давившего на него веса.

— Нетрудно было догадаться, что из всех мест ты придешь именно сюда, — ответил Какаши.

Саске отвернулся.

— Я хочу побыть один в своем доме.

— Это уже не твой дом, Саске.

— Мой. Даже если от него останется пустое место, это мой дом.

Какаши коротко пожал плечами, скрещивая руки на груди. Саске молчал и явно не скрывал свое недовольство на лице, раздраженный тем, что ему помешали.

— Я все знаю, — неожиданно сказал Какаши. Саске нервно дернул плечом.

— Что все?

— Об Итачи.

Саске поморщился, раздраженно цокая языком.

— Чертов Сай!

— Ты должен был мне первым делом все рассказать, кому-кому, а мне и Команде семь ты должен доверять как своей семье, — серьезным и не терпящим возражения тоном ответил Какаши.

Саске холодно усмехнулся, также прижался спиной к балке и скрестил на груди руки, с вызовом и холодом смотря в глаза напротив.

— Вы мне не родитель, увы.

— Но я — твой учитель, — возразил Какаши. — Учитель — второй отец. И как твой второй отец я очень переживаю за тебя и, конечно, желаю лишь добра и вечного счастья, ты знаешь это. Знаешь, что мне дороги ваши с Сакурой и Наруто жизни. Ты зря замыкаешься в себе, не говоря о таких вещах по-настоящему близким людям, которым ты дорог: Команде семь и мне ты не менее родной, чем своему старшему брату, я считаю тебя своим родным и драгоценным сыном, ты — любимый старший брат для Наруто и Сакуры. Мне жаль, что так все вышло.

— Мне тоже было жаль, — выдавил Саске. — Но жалостью себе не поможешь, уверяю вас.

— Поэтому ты решил мстить? Выбрал удел сломавшихся?

Саске прикрыл глаза, с легкой холодной улыбкой покачивая головой.

— А, Какаши-сенсей, и вы туда же. Я знал, что вы мне это скажите, но я не хочу от вас это слышать. Я не хочу слышать это от Команды семь. Не хочу.

— А ты уверен, что все, что говорят о невиновности твоего брата, это правда? — Какаши поправил указательным пальцем маску, требовательно смотря во вспыхнувшие злостью и раздражением глаза Саске.

— Так узнаю, — небрежно бросил тот в ответ.

— Хорошо-хорошо, не сердись, мне вообще ничего не известно, твое право верить или нет. Я вот, что хотел тебе сказать, — Какаши, отходя от балки, подошел ближе к Саске, который нахмурился, но не отодвинулся, смело заглядывая в серьезные и строгие глаза напротив. — Саске, брось ты это дело.

Тот едва ли не задохнулся.

— Что?!.

Какаши остался так же раскован и уверен в себе, несмотря на дрогнувшие брови Саске.

— Я видел столько точно таких же парней, как ты, что уже сбился со счету. Те, кто идут по пути мести, не придут никуда. Перестань отдаваться жажде мести. Загляни в свою душу, прошу тебя. Я же знаю, что в конце концов становится с такими, как ты. Те, кто добивался своего, не получали удовлетворения, и все оборачивалось трагедией. Трагедией для них самих первую очередь. Ты будешь страдать все больше и больше. Сумеешь ты отомстить или нет, останется только полное опустошение. Я понимаю, что ты чувствуешь, но я против, чтобы ты действовал животным и низким для тебя путем. Не опускайся, не уподобляйся тем, кто сломал твою жизнь. Будь выше их.