В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Он уже готов был верить во все что угодно, но ради всего святого, прекратите, прекратите!

Только бы закончилось.

«Я больше не хочу, я больше не могу, не способен, у меня нет сил, вы не видите, что у меня ничего нет, ничего, ничего, ничего! Остановите, остановите это, Итачи, останови!».

Дрожь внутри не унималась, только нарастала с каждой новой мыслью, с каждым новым образом прошлого, проносящимся в голове.

Что говорил Итачи тогда дома, в тот вечер, когда они впервые коснулись друг друга? Что они необычные братья?

Саске всегда это знал.

Что у них есть только они сами?

Саске это тоже знал.

«Даже если это все будет преграда, которую надо преодолеть, сломать, ты, Итачи, всегда будешь со мной? Даже если я возненавижу тебя, то для этого и нужны старшие братья? Ты всегда воспитывал меня так, чтобы стать объектом моей ненависти».

Да, и это Саске тоже знал, но это было единственное, о чем он забыл.

Этот ад зародился еще в Конохе, если бы не она, если бы не она, пусть Итачи пользовался, пусть не любил, но он был всегда рядом — кто, как не Саске и сам пользовался им? Они были квиты.

Он улыбался, и Саске этого хватало. Он протягивал свою руку, и этого хватало.

Кто-нибудь, спасите же меня!

Или нет, не смейте. Никто. Не позволю кому-то спасать меня, не позволю кому-то жалеть меня, я сам все выбрал, я сам выживу, я сам смогу возродиться.

Я сильный. Я — мститель.

Саске не двигался, пустым взглядом смотря перед собой. Он больше не мог ни ненавидеть, ни чувствовать, ни понимать что-либо. Каждый новый день пытался сломать его все с большей силой, все, что он мог сделать, это прекратить свои мучения и мучения Итачи.

Если во всем виновата Коноха, если она отняла возможность трогать родное лицо, смотреть в темные глаза, если она заставила его, Саске, думать о братоубийстве, посеяла ненависть, которой они оба поверили, заставила потерять Итачи, пыталась убить их после всего того, что они сделали для нее, втоптать в грязь и отдать на растерзание толпе после всего того, что сделал Итачи, — Саске, опомнившись, больше не смотрел на мир вокруг ошеломленными глазами.

«Я позволил себе до конца тебя потерять, Итачи?»

Сай, выхватив момент, когда в глазах Саске мелькнуло понимание, когда он, наконец, очнулся от шока, спокойно и тихо сказал, не давя своим голосом:

— Саске-кун, теперь я вижу, что ты осознаешь. Это все правда. Я не буду тебя больше в этом убеждать. Делай то, что посчитаешь нужным. Я могу лишь добавить то, что помимо всего сказанного в свитке, твоего брата лишили зрения, чтобы он не представлял угрозы, но, как видишь, этим свитком он обеспечил тебе безопасность до тех пор, пока сам жил. Я не знаю, каким образом он сейчас видит, как он вернул себе зрение. Решай, куда пойдем. Я не имею права решать за тебя, что решишь, то и будет. Верить или нет — твоя проблема.

— Лишили зрения?..

Саске, задохнулся, стискивая от ярости зубы.

Они отобрали самое прекрасное в Итачи — его глаза?

Конечно, те глаза не были глазами родного Итачи. Они были чужими, незнакомыми, страшными.

Выжженными.

«Брат, да что же… брат».

— Коноха…

Сай в непонимании приподнял бровь.

— Что, Коноха?

Саске отвернулся в сторону, твердо произнеся тоном, коим он еще никогда не говорил:

— Хорошо. Я верю. Я верю тебе и этому свитку. Скрытый Лист был способен на такое. Я всегда знал, они были способны на такое. После того, что они пытались убить меня, я во все поверю. Этот почерк, печать — да, я их сразу же узнал, сразу понял, что это не подделка. Теперь я лишь еще больше ненавижу, еще больше, во сто крат больше желаю возмездия. Мы идем в Коноху. В любом случае она виновата в том, что нас изгнали, в любом случае я ненавидел ее, я узнаю там про брата. Идем сегодня же. Я не намерен тянуть.

Сай кивнул головой.

— Я предупрежу хозяев, чтобы они позаботились о Неджи, и куплю нам новые плащи. Можешь пока собираться, Саске-кун.

После этих слов Саске остался один, бессильно прислонившись лбом к стене и зажмуриваясь изо всех сил, до боли в глазах.

«Клянусь, Итачи, если это все правда, то я принесу тебе то, что отняли у тебя. Я клянусь, что отомщу каждому в Конохе, кто посмеет улыбаться благодаря тому, что я потерял все. Если ты будешь все отрицать, я убью тебя. Я больше не хочу мучить ни себя, ни тебя. Все, что я хочу, это услышать правду с твоих слов. Боишься ли ты на самом деле меня, брат? Ты всегда боялся меня, вот оно что, вот, что я не мог увидеть. Ты боишься меня. Брат, не бойся, не волнуйся, я все сделаю сам, я защищу тебя, во что бы то ни стало, я не позволю кому-то что-то сказать о тебе, я обещаю, все будет хорошо. Как с мамой и папой, как тогда… в поместье. Я клянусь тебе, брат, я сделаю так, что все станет хорошо».

Саске больше не мог сдерживать себя.

Он кулаком потер влажные глаза как малый ребенок, давясь с рыданием.

***

1 — гостиница, где останавливались Саске с командой после битвы с Дейдарой.

========== Часть 3. Месть. Глава 6. ==========

Неджи остался выздоравливать в гостинице, хозяйская дочь обещала позаботиться о нем, пока не спадет жар. Сай и Саске покинули Отафуку в тот же самый день, когда последний узнал всю правду.

Саске все больше и больше убеждался, что, действительно, он, ослепленный горечью и обидой, смешанной с ненавистью, купился на прежнее доверие к Итачи, безоговорочно веря каждому его слову.

Но все это время он был прав в одном: Итачи — одна большая ложь, и никогда, никогда нельзя верить ни единому его слову.

Саске как никогда трезво смотрел на мир. Как никогда все расставил по местам, ответил на все свои вопросы.

Он хотел на время забыть об Итачи. Все, что сейчас занимало его мысли, — месть.

Холодная и расчетливая ненависть, спокойная и отрезвляющая рассудок, продуманная до каждой мелочи, не такая горячая и зыбкая, как к брату, теперь-то настоящая, полностью осознанная. Впрочем, ненависть к Скрытому Листу была и раньше, но сейчас же она только с еще большим остервенением пустила свои жадные корни в нутро, насквозь пронизывая ими сердце и душу.

Саске знал, что будет безжалостен к любому жителю в Конохе, он больше не мог прощать и не мог не быть жестоким. Они, неблагодарные, отнявшие у Саске его брата, семью, дом, жизнь, будут наказаны все до единого за свою беспечность, за свою неблагодарность.

Их глаза смотрят на этот мир, радуясь ему, своим детям, родителям. Они по-прежнему встречают солнце, голубое небо и дожди.

Итачи мог навсегда остаться во тьме, полностью лишенный зрения. Это он дал им возможность видеть.

Их сердца бьются спокойно и беспечно, они все живут, как жили раньше, забыв о своих героях и оклеветав их.

Итачи скоро умрет. Он этой ценой дал возможность им слушать их собственные удары сердца.

Они купаются в друзьях и счастье, они радуются и смеются.

Итачи забыт и брошен, в нищете, в скитаниях, он должен постоянно спасаться от смерти.

Саске не мог простить этого Конохе. Она должна заплатить за все случившееся, за все, что произошло, ценой своего счастья. Если они посмели отобрать его у Саске, почему у него нет права сделать то же самое, вернуть то, что было его? Почему он не может расплатиться за то, что его брат — калека, презираемый предатель, убийца своих же родных и близких?

Ничто, никакой мир не стоил большей цены, чем жизнь Итачи и родителей. Они были бесценны.

Учиха Саске желал мести, и он шел, чтобы ее осуществить.

***

Костер полыхал, обжигая хворост красными искрами, его пламя как живое существо дрожало и жадно пожирало сухие ветки и листья, съедая их, испепеляя, как может испепелять другие чувства ненависть; пламя трещало и гудело, от него шел плотный и тяжелый жар, который согревал неподвижный воздух вокруг себя и освещал ближайшие деревья, ярким огнем вспыхивая в темном ночном лесу.

Тишина как пугливый зверек бесшумно притаилась в ветках и листве, испуганно наблюдая за нарушающим ее покой костром, который угрожающе трещал, когда безмолвие затягивалось. Но она, как будто желая окутать все в свои ласковые и холодные объятия, неслышными и легкими шагами подкрадывалась к Саске, опуская свои руки ему на плечи и обхватывая его голову. Тот сидел как обычно возле пламени, греясь и наблюдая, как костер вспыхивает и дразнит его своим танцем сгорающих ломаных веток. Саске положил голову себе на колени, безмолвно смотря, как его бледная рука доверительно позволяет бликам и теням играть с ее кожей.