В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Костер продолжал ссориться с тишиной, иногда как взрыв ярко вспыхивая в глазах лежащего перед ним Сая, также нанесшего удар тишине, когда совершенно неожиданно спросил:

— Что собираешься делать теперь?

Саске не отвел взгляда от костра.

В его глазах уже не было прежнего необузданного бешенства и пылающей как огонь ненависти, неумолимой жажды мести и расплаты, они были холодны и жестоки, беспощадны — это были глаза мстителя.

Ненавидящие, презирающие, замкнутые, ледяные, жестокие, проклинающие.

Однако Саске не оставил вопрос без ответа, механически и бездумно подкидывая в пламя ветку:

— Уничтожу Шимуру Данзо, а потом — Коноху.

— Боюсь, что Коноху я тебе не позволю тронуть, — возразил Сай твердым тоном. Саске тихо хмыкнул.

Он не стал снова спорить или что-то доказывать, лучшим выходом было промолчать. Саске уже давно решил, что все будет так, как он задумал с самого начала, а если кто-то встанет на его пути — Сай ли, сенсей ли, Хокаге ли, Сакура или Наруто — он убьет их всех до единого.

Итачи — его последний живой родственник, последний дорогой человек, родителей не вернуть, Саске был слишком слаб и позволил им умереть, за что не мог не набрасываться на себя и не винить; но брат еще был жив, его еще можно было вернуть и спасти, а поэтому Саске не мог остановиться ни перед чем.

— Ты поможешь мне встретиться с Шимурой, — он плотнее закутался в плащ, сделав неприятно резкое движение руками, — я спрошу у него, правда ли все это. А потом убью. Не прощу ему никогда, что он выкинул нас как собак.

— Хорошо, — Сай, последний раз позволив пламени отразиться в своих темных глазах, отвернулся, накрываясь плащом. Но его дрема была прервана коротким и колким смешком.

Саске слишком изменился за последнее время. Несказанно изменился, даже Сай это видел, и даже его это беспокоило.

Ему было безумно интересно знать, каким был Саске раньше, при жизни в родном доме, до того, как на суде у него зародилась первая искра ненависти к миру шиноби, до того, как он в тот день непоправимо изменился, сам не успев того понять.

— Надо же, — в глазах Саске вспыхнуло нечто неприятное и злорадное, — как легко ты предаешь своих.

Сай коротко пожал плечами.

— Я не предаю своих. Шимура-сама обречен, а я делаю лишь то, что считаю нужным. Поступаю как товарищ…

— А, — небрежно и с раздражением поморщился Саске, — брось свои сказки о товарищах и признайся, что ты просто предатель, прислушавшийся ко мне и решивший спасти свою шкуру. Мы никто друг другу, ведь, если что, мы готовы убить друг друга. Так ведь?

Сай долгим взглядом смотрел в глаза Саске.

— Вот, что я хочу тебе сказать, Саске-кун. Даже если Итачи — твой брат, последний родственник, единственная связь с твоей прошлой жизнью и семьей, не стоит винить невиновных, обычные люди не виноваты в том, что произошло между Учиха и деревней, они даже не знают о том, что случилось на самом деле, зачем впутывать сюда тех, кто не имеет отношения к твоим проблемам. Ты готов убить невинных детей? А не думал ли ты, что после всего этого было бы лучше простить и последовать примеру своего брата, которого ты так уважаешь, — как он защищать Скрытый Лист?

Саске угрюмо молчал. Можно было бы подумать, что он вообще не собирался отвечать. Подождав еще какое-то время, Сай снова, потеряв надежду услышать ответ на свой вопрос, укутался в плащ, закрыл глаза и попытался в очередной раз согреться жаром от костра, ласково омывающего своим теплом продрогнувшее на холодной земле тело.

Ветки и пламя трещали, пожирали друг друга, вспыхивали, тлели и потухали, умирали и разгорались вновь и вновь с большей силой, пока не рассыплются в прах, пока не потухнут, засияв напоследок ярким светом и рассеиваясь легким сизым дымком опустошенности и холода.

— А знаешь, что я тебе скажу? — прошипел Саске. — Да, несомненно, Итачи показал мне, как человек способен отдать жизнь за свою деревню. Отлично показал, лучше придумать невозможно. Но моя горечь от потери Итачи была намного сильнее всего того, что я готов пережить и пережил. Неизмеримо сильнее. Мир, ради которого Итачи принес себя в жертву, ко мне больше не относится. Я ненавижу этот мир, мне еще ни от чего не было так мерзко, как от этого мира. Теперь, когда я знаю правду, пойти по стопам Итачи и защищать деревню, как ты говоришь, — это последнее для меня. Я не буду повторять этот идиотизм. Я никогда не прощу Шимуру. Я уверен, что каждый в Конохе, кто радуется миру, добытому ценой жизни Итачи, также виновен. Они еще хуже, чем главы деревни, они молчали, им было все равно, они ждали… они ждали зрелища, когда нас вели на суд, когда Итачи вели на суд. Но только вот для брата моя жизнь оказалась ценнее деревни, раз он пошел на то, чтобы своими руками разорвать все, что нас связывало, — Саске на секунду запнулся. — Я чувствую то же самое. Жизнь Итачи для меня ценнее деревни. Они заставили моего брата убить его собственных товарищей и родственников. Старейшины, которые изгнали его и обрекли на смерть, и все жители Конохи, все они — ничтожество. Я отомщу им всем. Если хочешь надо мной посмеяться как над юнцом, которым овладели эмоции, начинай, попытайся остановить меня. Если кому-то не понравится, как я живу, я убью всех, кто дорог их сердцу. Тогда они поймут те ненависть и боль, которые я храню.

Саске замолк, твердо вставая с земли и отходя от костра. Его губы и руки по-прежнему мелко дрожали, хотя он сказал далеко не все, что должен был сказать, но и этого хватило, пока хватило, чтобы Сай понял, что говорить то, что он говорит, нельзя.

Саске, прикусывая нижнюю губу, ударил изо всех сил своей ярости кулаком по дереву, зажмуриваясь.

С каждым днем он начинал все больше и больше невыносимо терзаться, его мысли и чувства не могли ни на секунду оставить его в покое, и ненависть, копя свои силы, росла, медленно и грозно, как надвигающаяся темная туча в ясный день, готовая разразиться неожиданным и оглушительным громом.

Коноха пожалеет, что посмела потерять Итачи, что посмела потерять доверие клана Учиха. Но будет уже слишком поздно.

Костер продолжал полыхать, но уже не так ярко и торжественно, как будто в страхе притихнув после слов, повисших в разгоряченном воздухе. Он пару раз с надеждой весело протрещал ветками, как будто зовя Саске обратно к себе, к своему теплу, и обидчиво загудел, потухая и уменьшаясь, когда тот не откликнулся на его призыв.

Саске был на грани нервного срыва. Еще немного и казалось, что он сойдет с ума.

Впервые мысль об убийстве его так грела и так прельщала, впервые он хотел обагрить свои руки в крови, смывая этим всю кровь с рук брата, делая его и весь клан Учиха чистым и еще раз защищая их честь, на которую посмели посягнуть.

Тишина, смело носясь по лесу, торжествовала, посмеиваясь над побежденным ею и потухающим костром, ночь, спокойно и строго усмехаясь, веяла своим осенним холодом, слушая тихую похоронную песню ветра.

***

Холмы Конохи показались только через полторы недели пути, их верхушки с раскинутыми на них густыми лесами, окрашенные розовыми бликами заходящего за реку солнца, почему-то заставили сердце Саске не как прежде вспыхнуть знакомой радостью от предчувствия близости родного дома, а горько сжаться.

Он больше не мог радоваться Конохе. Он хотел, возможно, но не мог. И не сможет уже никогда.

Сай, хорошо осведомленный о том, где и на каких постах стоят члены АНБУ, провел Саске между ними, не пересекаясь ни с кем из охраны: эти встречи не просто были нежелательны, они бы закончились смертью одной из сторон.

Для большей предосторожности было решено пройти вдоль реки Накано (1), мимо древней дамбы, старой и обветшалой, ремонт которой откладывали с года на год; дерево, местами прогнившее и перекосившееся от напора вод сильной реки, грозилось вот-вот рухнуть, позволяя Накано, набравшей силы, хлынуть всей своей мощью, в несколько часов затопляя всю Коноху, лежащую у подножья холмов и скал.

Саске по дороге кратко объяснял, что более безопасно будет проникнуть в Скрытый Лист с восточных ворот, прямо противоположно сгоревшему поселку Учиха, который он не хотел пока видеть. Также они с Саем решили, что ничья из их личностей не должна быть узнанной в Скрытом Листе, даже их самыми близкими знакомыми: Саске путь в Коноху означал неминуемую смерть, Саю с его компрометирующим сопровождением это также засчиталось бы как предательство. Поэтому, натянув на голову глухой капюшон и спрятав в его тени свое лица, Саске, который знал всю местность как свои пять пальцев, провел Сая мимо восточных ворот, охраняемых одним шиноби, и проник в небольшую пробоину в стене от давней Мировой войны.