В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

— Корень АНБУ?

— Да.

Не успел Сай ничего добавить, как ему положили на плечо худую руку, тихо, но достаточно четко сказав, серьезно смотря в его недоумевающие глаза:

— Я надеюсь, что вы позаботитесь как следует о моем брате. Пусть Коноха не беспокоится, я ничего ему не сказал. А если Шимура-сама все же мне не поверит, я хочу напомнить, что для такого случая у меня есть оружие. Окажите моему брату первую помощь, возможно, у него будут проблемы. Всего хорошего, — рука отпустила плечо, а Сай, не успев ничего сказать, беспомощно смотрел, как человек в плаще и с капюшоном на голове отдаляется все дальше.

Все ясно. Ясно!

Он не понял сразу, что этот тот самый Учиха Итачи, худой, невысокий, казалось, слабый и беспомощный. Неужели это тот самый человек, убивший около трехсот человек за одну-единственную ночь?

И главное: его глаза по-прежнему видели.

— Итачи?! Почему ты его не остановил? — Неджи, выскочив из своего укрытия, тряхнул Сая, повернув его к себе лицом.

— Свиток, у Учихи Итачи есть свиток. Не его смерть, а именно эта вещь пробудит в Саске-куне истинную ненависть, — промямлил тот, едва шевеля бледными губами.

— Какой свиток?

— Послушай, — Сай серьезно посмотрел в глаза Неджи, — кажется, Саске-куна нужна помощь, он ранен, и вряд ли он теперь откажется от мести. Но у Итачи-сана есть свиток, он у него с собой, я уверен.

— Но что за свиток? Что в нем?

— Потом скажу, но мне он нужен, срочно.

Неджи кивнул головой.

— Ладно, хорошо. Тогда ждите меня в гостинице столько, сколько потребуется. Я попробую добыть его.

Уверенно улыбнувшись, Неджи, пока еще видел впереди удаляющуюся спину Итачи, поспешил рвануться вперед, как услышал сзади слабый оклик:

— Неджи…

Тот, не останавливаясь, обернулся.

— Не волнуйся!

Сай, неловко и смущенно кивнув головой, не стал смотреть, как Неджи отдаляется и растворяется в толпе людей, идущих в сторону рынка. Невольно дернув плечами, он бегом, мысленно представляя себе страшную кровавую картину, которую мог учинить со своим братом Учиха Итачи, влетел в дом, в несколько шагов преодолел ступени, которые никак не могли пройти братья Учиха, и крикнул:

— Саске-кун!

Но ответа не было.

«Не мог же он его убить, не мог! Даже я знаю, что не мог!» — Сай, влетев в одну-единственную комнату на втором этаже, замер в ее проходе, облегченно вздохнув.

Никакой крови не было, ни капли. Ни единой вещи не валялось на полу, указывая на ожесточенную схватку. Только Саске сидел на полу с закрытыми глазами на бледном как лист бумаги лице, вытянув вперед обмякшие ноги и безвольно опустив вдоль тела руки.

Сай присел рядом с ним на корточках, нахмурившись. Дотронулся подушечками пальцев до коричневых синяков на шее и искренне удивился, как только Итачи не задушил своего брата, если с такой страшной силой стискивал его горло. Пожалуй, шея еще будет мучительно долго болеть.

Кое-как усаживая Саске себе на спину, перекинув через плечи его повисшие руки и подхватив его под расслабленные ноги, Сай выпрямился и крепче подхватил отнюдь не легкую ношу: Саске, несмотря на подтянутость фигуры, был тяжел. Хоть он был и младше, его крепкое тело, особенно такое безвольное, было трудно нести.

Безрадостно продумывая, что скажет и как будет реагировать Саске на дальнейшее развитие событий, Сай медленно понес его обратно в гостиницу, почему-то чувствуя на своей душе неприятный осадок.

Он всего лишь понимал, что Учиха Саске не будет больше никогда тем самым Учихой Саске.

Никогда в своей жизни.

***

В мире ненависти нет ничего кроме ненависти. Кроме, наконец, распустившегося во всей своей красе цветка, чей головокружительный запах, чьи темные насыщенного цвета лепестки, обманчиво хрупкие и невероятно обжигающе, острые, завораживают — этот цветок сведет с ума, заставит задохнуться от его удушающего аромата, погрузиться в темные и жестокие грезы своего плода — мести.

Холод, понимание, решительность, спокойствие, осознание.

Ничего большего. Все предельно ясно.

Саске, в отличие от прошлого раза, все ясно и четко помнил до малейших деталей, и, несмотря на неслабое нервное расстройство, он больше, очнувшись, не нашел в себе прежних колебаний, сомнений или неуверенности, вызванных слабой надеждой. Встреча с Итачи и его слова теперь не казались жестокими, они лишь расставили все по своим местам. Саске чувствовал себя не просто опустошенным, выжженным глубоко внутри, как опорожненный глиняный сосуд; не просто ощущал смертельные усталость и подавленность, что казалось, нельзя было пошевелить рукой и открыть глаза, налитые кровью.

Равнодушно и отрешенно смотря в потолок и греясь под теплым одеялом, Саске наконец-то понял, насколько он сейчас одинок. Он, казалось, был оглушен этой внезапной мыслью.

Противное и до боли мерзкое одиночество, в которое его толкнул брат.

Саске как будто очнулся ото сна, ясно и трезво оценивая всю ситуацию. Все прежние иллюзии, которыми он жил, больше не имели на него никакого влияния.

Ни иллюзия спокойной и счастливой жизни, ни иллюзия дружбы, ни иллюзия благородного и честного мира шиноби, ни иллюзия счастливой семьи, ни иллюзия надежды, ни иллюзия любимого и доброго старшего брата.

Самая жестокая иллюзия.

Саске не мог понять, где он оказался и как, но все же не стал продолжать отлеживаться, несмотря на подавленность и слабость, время не ждало ни его, ни кого-либо другого, оно семимильными шагами отсчитывало одиночество Саске, его ненависть, набирая все это по капле в огромный сосуд, готовый лопнуть над головой Итачи.

Его мертвое тело, наконец-то мертвое, холодное, твердое, истерзанное, изуродованное будет высшей наградой за все мучения. Саске как никогда желал своей рукой уничтожить то, что было ему дороже всего. Это была и его ошибка, ему за нее следовало платить тоже.

Пальцы, ватные и горячие, потрогали шею, нащупывая на ней теплую влажную тряпку. Компресс?

Шея ныла, что было для Саске неудивительным открытием, учитывая то, что его пытался убить родной брат.

Рука соскользнула вниз, застыв рядом с головой бледным восковым силуэтом.

Саске был согласен с тем, что до этого дня все еще был слабым, но теперь он не будет колебаться, он заставит Итачи взять свои слова обратно.

Ненависть? Сила? Желание уничтожить и убить? Месть? Жестокость? Бессердечность?

Саске не имел ничего против этого.

Только бы любой ценой выбраться из засасывающего в свои темные углы одиночества, только бы собрать силы, только бы вырваться из плена бессилия и опустошения.

Теперь он — мститель. Мстителю чужды другие чувства кроме ненависти. Мстителю чужда слабость.

«Верно, — Саске слабо приподнялся на локтях, неловко садясь, — я не хочу больше быть слабым и зависимым от кого-либо, никогда. Я не хочу ослабеть после удара Итачи. Он как всегда прав: то, что мы разорвали наши узы, сделало меня сильнее, конечно, сильнее. Я сделаю свои ненависть и боль своей силой. Я докажу ему, насколько он жалок и омерзителен со своим уродливым совершенством».

Однако слабость от голода и переутомления давала о себе знать; Саске покачнулся, откидываясь назад и теряя равновесие, но его аккуратно поддержали под лопатки, осторожно укладывая обратно на футон. Саске недовольно поежился, когда его накрыли одеялом.

— Тебе еще надо полежать, — Сай положил обратно на шею соскользнувший с нее компресс. Саске тяжело отвернулся в сторону, молча прожигая взглядом соседнюю стену.

Заметив, что его сейчас не интересует ни общество другого человека, ни слова того, ни компресс и ноющая шея со спиной, Сай присел рядом и, собравшись со своими мыслями, осторожно и нетребовательно спросил:

— Как ты?

— Нормально, — сухо пошевелились губы в ответ.

— Неджи пошел за Итачи-саном, так мы узнаем, где он будет останавливаться. Что теперь будешь делать?

Саске медленно повернул свою голову, смотря на Сая. Тот невольно отвел свой взгляд: ему неприятно было смотреть в жестокие и холодно-равнодушные глаза напротив.