В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Да, Итачи много раз хотелось улыбнуться бегущим детям и спокойно вздохнуть. Но он не мог.

Он не был способен вернуть прошлого себя. Прошлое не вернуть. Прошлое дало понять, какое на самом деле уродство живет в Учихе Итачи.

Итачи защищал брата от Конохи и от себя самого. Пусть ценой переживаний Саске и своей жизни, поскольку так будет легче жить, легче знать, что старшего брата, предателя и человека с животным равнодушием, нет на свете.

Итачи не желал, чтобы его младший брат даже близко подходил к нему, кроме как со сжатым в руке оружием. Надо признаться, там, у стены, когда Саске почти умолял вспомнить обо всем, у Итачи появились сомнения, он мог поклясться, что пальцы его дрогнули, он тогда ослабил свою хватку, но довести дело до конца, не изменить тому, что уже не вернешь никогда, и оглушить — было лучшим решением.

Оно убило двух зайцев.

С одной стороны, в Саске окончательно рухнула надежда — чего он, вообще, ожидал? — и ему не пришлось увидеть позора, с которым Итачи сидел возле него.

С другой стороны, Итачи теперь мог беспрепятственно уйти и, да, беспрепятственно прикоснуться к Саске.

Если раньше он пытался отделять понятие чувств и любви от своей жизни, даже будучи со своим братом наедине, в самые интимные моменты, то сейчас не мог больше этого сделать.

Итачи был спокоен от мысли, что брат жив. Больше ему ничего не надо было. Он искренне надеялся, что так и будет думать всю жизнь, но Саске своим неожиданным приходом как всегда смешал все карты.

Итачи ощущал сомнения, тяжелым грузным камнем лежавшие у него на груди, один раз на лестнице он замедлил свой шаг, серьезно подумав о том, чтобы вернуться.

Но тем не менее он знал, что лучшего решения придумать в этой ситуации не мог, и что бы ни было, он все сделал правильно.

Саске не был зависим от своего брата. Теперь больше не был, только что освободился от этого гадкого состояния. Наверное, он никогда до конца и не был зависим.

А Итачи сам не понял того, как стал полностью зависеть от жизни своего младшего брата.

Он был слаб и готов был признать это, но уже не в этой жизни и не перед Саске. Даже если бы была возможность того, чтобы снова быть рядом с братом, Итачи бы не позволил этому случиться никогда.

Пусть Саске будет еще сильнее.

Уже внизу, сойдя с лестницы, Итачи оступился, не разглядев в темноте дыру от прогнившей древесины.

Приобретя зрение, он остался близоруким навсегда. Потеря четкости была довольно сильной, но он был счастлив и тому, что имел.

Шисуи честно сдержал свое обещание. Итачи каждый день видел рассвет и даже увидел Саске, которого встретить не надеялся никогда, впрочем, он этого в глубине души, не признаваясь в том, желал.

Но его мучения только начинались. Выматывающая болезнь сердца, постоянные бега от преследователей и тех, кто готов отдать все за деньги за поимку преступника класса S, одиночество, скитания, иногда нищета, голод, угроза своей жизни, теперь еще и прекрасные воспоминания от встречи с братом.

Итачи знал, как это называется. Это называлось ценой жизни человека, отдавшего все своей деревне.

Да, Саске, тебе несомненно больно, но, к сожалению, ты никогда не узнаешь о боли своего брата.

Твой брат иногда не спит несколько дней, сгибаясь от приступов, и всякий раз твое лицо, перекошенное от ненависти и навсегда запечатленное в памяти, и лица сотней членов Учиха будут заставлять его корчиться от раздирающего хрипа пополам с кровью и слизью.

Пожалуй, ваша боль одинаково сильна, но вам не будет суждено до конца поделиться ей друг с другом.

Есть вещи, которые скажет, возможно, Итачи, не в силах больше держаться, опьяненный покоем, но Саске их так и не скажет, он слишком горд, чтобы признавать свои ошибки и говорить о своей боли.

Однако сейчас Итачи пора было задуматься о другом.

Он направлялся в Страну Земли, но не для того, чтобы скрыться там. О нем узнала организация Акацки, заинтересовавшись его способностями, и Итачи не стал отказывать им. Это будет хоть какое-то место в жизни, что какое-то утешение в своем существовании, и неважно, что это была организация преступников, можно было бы следить, чтобы она не вредила Конохе.

Итачи иногда проклинал свою преданность шиноби.

Рубиновое кольцо на пальце было от Акацки, и направлялся Итачи к ним. Он был удивлен, когда у него при первой встрече с членами организации спросили про Саске, но Итачи наотрез отказался тянуть своего младшего брата в эту топь. Саске не был преступником, он не должен был вступать на путь тех людей, которые окончательно потеряли себя и свои места в жизни.

***

В прорехах рваных облаков кое-где торчали пятна бледно-голубого неба, неуютного, колючего, холодного. Сырость, тяжелым, плотным и неподвижным одеялом висевшая в воздухе, не давала свободно вздохнуть теплого воздуха, но, тем не менее, несмотря на тепло, ветер был северным и, стало быть, холодным, поэтому, со скукой и тоской во взгляде поглядывая на небо, Неджи то и дело кутался в плащ, согревая руки и одновременно обливаясь потом от духоты.

Сай стоял у самых седзи, прислонившись к сухому дереву спиной и подняв голову вверх, как будто бы мог расслышать, о чем говорят братья Учиха и что у них творится. Саске все не выходил, время все так же шло, в доме было тихо, и Сай даже не на шутку засомневался, здесь ли Саске, однако Неджи его успокоил, твердо произнеся:

— Не лезь.

Сай пожал плечами, опуская голову вниз и смотря на дорогу, сквозь камень которой кое-где пробивалась сочная молодая трава, которая от колес телег и копыт животных покроется пылью и превратится в смятый пучок жесткой соломы.

— Я все думаю о том, что ты ошибся. Может быть, Итачи-сан здесь, но видел ты, скорее всего, не его, — вдруг сказал Сай.

— Я уверен, что это был он, — возразил Неджи. — Это был его голос, его походка. Откуда сомнения?

— Итачи-сан не может ходить самостоятельно. Он незрячий.

— Незрячий? В смысле?

— Мне так сказали, — довольно резко отрезал Сай. Он помолчал несколько минут, опустив голову вниз, а потом добавил:

— Я не думаю, что у Саске-куна все сложится удачно.

Неджи пожал плечами.

— Как знать.

— А я уверен в этом, — возразил Сай, снова нахмурившись.

Оба замолчали. Каждый занимался своим делом: Неджи, пристроившись на пустой дождевой бочке без дна внизу так, чтобы его не было видно с парадного входа, сидел на ней, смотря на небо и ни о чем не думая; Сай же изредка, напряженно косясь, поглядывал на второй этаж, перебирая в руках какую-то гнилую щепку и постукивая ногой по дороге. Ему все больше не нравилось затишье в старом доме, а Неджи, казалось, вообще не волновался, но Сай объяснял это тем, что тот достаточно хорошо знает Саске и Итачи и не видит поводов для волнения, но он знает не того Саске и не того Итачи, которыми теперь те стали, а Сай знал их и знал, что волноваться стоит.

В тот момент, когда он хотел сказать это Неджи, раздался шорох сзади, и ноги внезапно подкосились сами собой.

Сай не успел отойти в сторону, услышав за перегородкой посторонние звуки, как, потеряв равновесие и лишившись опоры, он, коротко и быстро всплеснув руками и резко втянув в себя воздух, упал назад, сгибая локти и приземляясь на них. Поморщившись от тупой боли в копчике и приоткрыв зажмуренные от неприятного ощущения глаза, Сай заметил, как на его лицо упала чья-то тень, и поднял голову, встречаясь со спокойным взглядом темных глаз.

Сбитый с толку, он не сразу понял, что только что произошло, но когда ему протянули узкую бледную руку, чтобы помочь подняться, Сай, принимая помощь и кое-как встав на ноги, сообразил, что с ним стряслось: опираясь спиной на седзи, он потерял опору и упал, когда их с другой стороны открыли.

— Вы не ушиблись?

Сай отрицательно покачал головой, автоматически потирая локоть. Как на автомате у него на губах заиграла прежняя лжеулыбка:

— Все в порядке.

Человек в плаще, быстро окинув холодным и опытным — это сразу было заметно, — взглядом фигуру Сая, спросил: