Факелы на зиккуратах (СИ)

– С перчинкой, – поправил он. Через пару секунд встал. Отряхнул колено, огляделся, словно что-то изменилось в комнате. Чтобы сказать хоть что-то, спросил: – Ты не слишком много времени проводишь на работе?

– Здесь все есть. А дома – что делать? – хмуро огрызнулся Абель.

Фабиан поставил перед ним чашку, пододвинул стул, сел, посмотрел на него, пожал плечами.

– Хороший вопрос. Спать, – криво усмехнулся он.

Абель подозрительно посмотрел на него.

– Я сам задаюсь вопросом, за каким хером все время возвращаюсь домой, если там все равно нечего делать, – невесело пояснил он. – Но упрямо возвращаюсь.

– И как? – с любопытством спросил Абель.

– Все так же. Дом стоит, в нем ничего не меняется, дела не заводятся. Тараканы – и те не заводятся.

– Помирают от тоски и одиночества? – предположил Абель.

– Вроде того, – усмехнулся Фабиан. – Кларетта должна была положить засахаренный имбирь. Хочешь? Могу найти.

– Я сам! – поспешно, нервно и слишком звонко воскликнул Абель. Фабиан прищурился, ухмыльнулся, отвел глаза. У Абеля на скулах начал проступать румянец, уши – так враз заалели.

– Сам так сам, – пожал плечами Фабиан и взял чашку.

Абель столкнул с колен пакет с конфетами. Несколько высыпались на пол; Фабиан посмотрел на них, на Абеля, поднял брови.

– Ты меня достал, – угрюмо признался Абель.

Фабиан пожал плечами.

– Ты не уникален, – легкомысленно улыбнулся он. – Кстати, не хочешь познакомиться с Клареттой, выбрать себе конфет, выпить горячего шоколаду? Она бы добавила тех специй, которые ты сам подберешь.

Абель смотрел на него круглыми глазами.

– А потом мы могли был выбраться в одно очень укромное местечко на берегу очень большого озера. Погода замечательная, можно было бы устроить пикник прямо на берегу. Хочешь? – искушающе предлагал Фабиан, читая ответ в его глазах.

========== Часть 35 ==========

Ибо абсурдно. Ничего иного не приходило на ум. Как бы Фабиан не старался объяснить себе причины, по которым он враз и отчаянно привязался к Абелю Аддинку, достойным объяснением оказывалось одно-единственное: ибо абсурдно. Этот щенок изначально не делал ничего, что бы не соответствовало его натуре, никак не выделял Фабиана из толпы ему подобных. Хотя нет, чушь: выделил, еще как выделил. Как тавро на лоб нашлепнул: этот – пятый павлин, самовлюбленный пацук, который знает только одно – упиваться своей властью. А эти, вокруг него – подпевалы, которые за снисходительный взмах ресниц главного павлина перегрызут глотки окружающим и друг другу, лишь бы только поближе оказаться. И он, этот самовлюбленный пятый консул, будет смотреть с высокомерным прищуром на бои своих подпевал, чтобы, когда останется только один, неторопливо повернуть кулак с оттопыренным большим пальцем на сто восемьдесят градусов, так, чтобы большой палец смотрел в землю. Фабиан ощущал это отношение – оно даже не волнами распространялось от Абеля, а аурой светилось вокруг него. Каждый раз, приходя к нему, сначала больше в порыве отчаяния, что ли, затем – словно совершенно иные чувства подстегивали, Фабиан кожей чувствовал, что обреченный оскал, издевательски поднятые брови – одна чуть ли не до линии волос достигала, вторая еле-еле поднималась, потому что мышцы на правой половине лица почти не подчиняются Абелю, что тоскливое «опять?!», читавшееся в выразительных глазах Абеля, – искренни. Как искренен он во всем, что делает. Ему нравился шоколад, и да, ему нравилось сладкое – он ел их сотнями грамм, когда было настроение и когда не сильно уставал. Ел бы килограммами – жевать тяжело, глотать – не намного легче. Абель искренне отказывался веровать в величие и неуязвимость консула, какой бы номер к нему ни был прицеплен, и вел себя соответственно. Поначалу это было упрямством со стороны Фабиана – очаровать просто для того, чтобы очаровать, чтобы доказать за счет еще одного человека, что он непогрешим. А потом – очарование перестало быть самоцелью, Фабиан пользовался им рефлекторно, потому что не мог не пользоваться, потому что маска прикипела к коже, но им двигали совсем иные мотивы, совершенно иные – ибо абсурдно.

Пусть Абель Аддинк, если бы он был здоров, силен и полностью дееспособен – как бы цинично это ни звучало, и соответствовал типу, на который Фабиан привычно обращал внимание – по лени ли, по банальному ли нежеланию утруждать себя и привыкать к чему-то иному: он был в меру молод, был бы в меру самостоятелен, привлекателен, склонен к экспериментам – наверное, неглуп, независим, еще пара «не-», благодаря которым отношения с таким типом не обременяли, но и не цепляли, – но это никак не объясняло страстной, болезненной, дурманящей – опустошающей – исцеляющей – проклинающей зависимости, которая неожиданно опутала Фабиана. Казалось: только что Фабиан с недоверчивым смешком смотрел на дерзкого мальчишку, умного, талантливого, упрямого, отказывающегося смиряться со своей беспомощностью – и вот он с другим смешком: кривым, страдальческим, больше похожим на оскал – смотрит на себя в зеркало, не веря, удивляясь, негодуя, что он, трезвомыслящий, расчетливый, прагматичный, холодный, черствый даже человек, готовится к очередной встрече с юношеским нетерпением, с простодушием, которого и в самом юном возрасте за собой не упомнит. Фабиан никогда, никогда не был наивным, доверчивым, простодушным – всегда говорил чуть меньше, чем ожидали услышать от него, чуть больше, чем готовы, всегда держал одну руку в кармане сжатой в кулак на случай, если понадобится наносить удар; и вот он – уже которую неделю, который месяц выплясывает вокруг Абеля, одновременно и не решаясь отдалиться от него, не решаясь и приблизиться, страстно желая разорвать эту жестокую зависимость – и не менее страстно укрепить ее. Тем более он видел: Абель не был полностью защищен от его чар, иммунитет такая штука, которую легко похерить, если знать как – или действовать с бездумной нахрапистостью, и тогда этот иммунитет, которым Абель пытался защититься от него, оказывался на поверку совсем слабой защитой; и Фабиан действовал – осторожно, терпеливо, по-звериному изобретательно – и неустанно, время от времени усиливая напор и снова прикидываясь терпеливым и безобидным человеком.

Фабиан думал о многом, когда оказывался вдали от Абеля. Он пытался даже убедить себя, что не нужен ему этот виноград – зелен. Действовало ровно до тех пор, пока Фабиан не пытался переключить свое внимание на кого-нибудь. Кто должен был развлечь его, кто хотел развлечься за его счет. Фабиана, словно холодной водой, окатывало нежеланием давать ход отношениям, потому что другой человек был слишком готов на все, слишком корыстолюбив, слишком алчен – бездушен, угодлив, что угодно – не Абель.

И эта болезнь. Которая смела заявить права на его Абеля. Которая была Фабиану не по зубам. Мариус Друбич категорически отказался давать гарантию чего-либо, кроме, разве что, возможного изобретения каких-то лекарств, которые помогут остановить развитие болезни. На яростное шипение Фабиана: «Черт побери, органы выращивают, а тут что, бессильны?!» – Мариус подтвердил: не только, еще и пытаются отрастить части тела, пока неудачно, но – все менее неудачно. Но одно дело ткани, расположенные компактно, и другое дело – нейроны по всему телу, особенно когда их уже осталось куда меньше положенного. Фабиан попытался потребовать у Мариуса заняться вплотную разработкой этого проклятого лекарства, но – тот отказался. Недостаточно компетентен, далек от нейрологии, специализируется на совсем других отраслях. Будет держать ухо востро, и если что-то, самое маленькое что-то услышит у коллег, тут же даст знать Фабиану. Но это самое большое, что он может обещать.

Фабиан мог заставить его. Просто потому, что знал Мариуса Друбича, знал, что его репутация заслужена от начала и до конца. И точно так же он понимал, что это будет фатальным решением – Друбич был хорош для другого, для того, от чего Абелю ни горячо, ни холодно.

И он оставил Мариуса в покое. Он попытался выяснить у Елфимова, насколько интересна была бы ему тема восстановления функциональности моторных нейронов, чтобы услышать, что это скорей к шаманам и заклинателям, к черным магам и некромантам, потому что ни один человек в здравом уме не возьмется за воскрешение мертвых нейронов. Несмотря на это: его центр невероятно перспективен, замечателен и обладает феноменальным потенциалом; создание чувствительности в искусственной коже, к примеру, – это ему просто до писка интересно; разработка электродов и технологий их вживления, которые позволили бы восстановить чувствительность конечностей после тяжелых травм и прочее – это фантастика, которая начинает казаться все более реальной, и это помимо всяких прочих био– и нейрокибернетик. Но Абеля до чертиков жалко. Увы, помочь ему не в силах весь центр, вместе взятый. Хорошо, что болезнь относительно стабильна. Можно и на десяток лет рассчитывать, пусть даже Абель закончит этот десяток лет полностю обездвиженным – скорее всего.