Факелы на зиккуратах (СИ)

Фабиан угрюмо смотрел на него. Елфимов вскочил, начал ходить по кабинету, размахивать руками, восхищаться невероятной логистикой человеческого организма, прикидывать, сколько ИИ нужно объединить воедино, чтобы полностью смоделировать, к примеру, один орган, и что бы для этого потребовалось.

– А протезы? – спросил Фабиан.

– Протезы. – Елфимов задумался. – Они заменяют руки. Некоторые значительно превосходят по ряду функций прототипы. Если, скажем, взять материал понадежней, то рукой-протезом можно будет, например, крошить камни. Зачем это нужно, другой вопрос, но можно. Вся беда в том, что это – функциональная замена органа, а не его воспроизведение со всеми тканями, процессами и прочей фигней. Я еще раз повторю свой тезис, за который бываю нещадно бит. Я действительно имею честь возглавлять ведущий исследовательский центр, который покрывает несколько областей, эм-м, никак не связанных друг с другом, в общем-то. Но создать, к примеру, модель человеческого мозга, которая бы хотя бы на девяносто девять процентов соответствовала прототипу, я не в состоянии. Проще, наверное, еще один астероид на землю притаранить.

После долгой паузы Елфимов признался:

– Вообще если кто-то скажет тебе, что отлично понимает, как функционирует человеческий организм, смело можешь сжечь его на Площади Первой республики, потому что это шарлатан. Впрочем, если я вдруг скажу тебе, что понимаю, как функционирует человеческий мозг, можешь придушить меня своими руками, потому что это будет значить только одно: я сошел с ума.

Фабиан подошел к окну. Он стоял, глядел на стекло – чистое, прохладное, почти прозрачное, смотрел сквозь него на ровные дорожки, на сотрудников, стоявших и оживленно переговаривавшихся, сидевших и лениво перебрасывавшихся фразами, лежавших на траве, игравших в мяч – детский сад, а не научный центр.

– Скажи, – развернувшись к Елфимову, сказал Фабиан, – Абель Аддинк. Он ведь обречен по большому счету. Он не живет, а умирает. Да?

Елфимов поежился. Фабиан говорил об Абеле, о человеке, хорошем знакомом, любимце Елфимова, как о чем-то – о предмете. О стопке бумаг, которую предстояло сжечь. В позе Фабиана, в выражении его лица было что-то неуловимое: он казался отстраненным, его взгляд – испытующим, похожим на действия того же искусственного интеллекта, выбирающим из множества действий самое рациональной, из множества последовательностей действий самую эффективную, относящегося к этическим нормам как к условностям и готового выполнять их ровно настолько, насколько это выгодно ему либо насколько это запрограммировано, непреклонного, не отвлекающегося на жалкие человеческие слабости. И Елфимов, гордившийся своей «антисентиментальностью» – качеством, которому он изобрел имя, что оказалось еще одной причиной для гордости, – очень захотел оказаться подальше от него.

Но Фабиан ждал ответа. И он получил бы его любой ценой. А цену пятый консул мог заплатить очень высокую, но он бы потом и взыскал ее с Елфимова. И тот ответил:

– Ну, по большому счету…

Фабиан молчал. Ждал. Он знал – зачем ему еще и слышать было? Но он ждал.

– Его состояние стабильно. Некоторые побочные эффекты устранены, если не будет неожиданностей, Абель и десяток лет может протянуть. Или даже больше, – пробормотал Елфимов, не пытаясь звучать убедительно.

Фабиан снова повернулся к окну.

– Жалко его, – неожиданно сказал Елфимов. – Мальчишка бы многого достиг.

Фабиан откинул голову назад, подставляя лицо небу. Он закрыл глаза, словно это помогло бы ему выжечь слова из своей памяти. Но они звучали в его голове, звучали набатом.

– Что могло бы ему помочь? Из тех теорий, которые предлагают профильные центры? – повернув к Елфимову голову, спросил Фабиан.

Его голос звучал глухо, чуждо, словно не было Фабиана ни в этом кабинете, ни даже в этом теле.

Елфимов хмыкнул, попытался подобрать слова пообтекаемей. Минимально честные, пусть и правдивые.

– Магия, Фабиан, – наконец решился он. – Ну или шаманства с наноботами. Может, если удастся создать умные молекулы, которые смогли бы находить больные нейроны и как-то консервировать их… бред. Бред, бред, бред! Я скоро сам шаманить начну. Бред… умные молекулы. Я скоро договорюсь до разумных протеинов. А потом еще и кварки умные пойдут. Чушь какая, полный и абсолютный бред.

Фабиан был с ним согласен.

Абель встретил его подозрительным прищуром.

– Господин пятый павлин решил перенести свою резиденцию в наш скромный вертеп? – спросил он.

– Не резиденцию. Исключительно свой хвост, – надменно посмотрел на него Фабиан. – Тебе привет от тетушки Кларетты, какой-то совершенно уникальный шоколад, изготовленный горными эльфами по рецепту дубравных фей, – сказал он, ставя стул рядом с креслом Абеля, протягивая ему коробку со сладостями. – Она приглашает тебя на совершенно отмороженную вечеринку, которую затевает их виканская община, и что-то там еще не менее несуразное.

Абель живописно скривился.

– Она вроде разумный человек, – жалобно пробормотал он. – Но эти ее пляски с виканами, этот ее эльфийский шоколад…

Он дотронулся до коробки.

– Достань мне одну штуку, пожалуйста, – тихо попросил он Фабиана.

Фабиан кивнул.

Абель следил за ним, рассматривал конфеты, которые Кларетта сложила в коробку, выбирал; Фабиан разворачивал и угощал его, Абель блаженно жмурился и довольно улыбался. Фабиан смотрел на его руки – пристегнутые к эндопротезам, но не поверх, а снизу.

– И почему ты не желаешь делать это сам? – полюбопытствовал он, взяв руку Абеля и осмотрев ее. Ладонь Абеля была открыта, пальцы перехвачены у второй фаланги. Фабиан погладил его руку.

– Потому что его учить еще надо. Пока не получается. Я-то своими пальцами уже ничего сделать не могу. – Тихо ответил Абель. – Кое-что, правда, уже должно получиться.

Он поднял руку, положил ее Фабиану на щеку, осторожно погладил.

– Чувствуешь? – спросил он.

Фабиан кивнул.

– А я – фигово, – признался Абель. – С такой позиции с ориентацией у меня неважно совсем.

Фабиан снова кивнул. Он подался вперед, прижался щекой к его щеке, закрыл глаза. Наконец, собравшись с силами, коснулся ее губами.

========== Часть 36 ==========

А жизнь продолжалась. Фабиан не мог рассчитывать бесконечно долго, что Томазин и Альберт, какими бы надежными и исполнительными они ни были, смогут покрывать его заметно остывший энтузиазм. И консулы, потрясун их задери, едва ли снисходительно отнесутся к изменившимся приоритетам «младшего коллеги», и трупоеды из магистрата едва ли упустят возможность воспользоваться слабостью Фабиана в своих целях.

И Фабиан понимал: ни у кого и никогда не будет такой возможности справиться с болезнью, как у него. Справиться – тут он, конечно, загнул. Но возможности у него были. Отменные возможности: все эти связи, знакомства, доступ к передовой информации, к самым-пресамым технологиям, о которых простой народ и не знает. Всё же проходило через его руки, и ко всему этому будет перекрыт доступ, если.

Если Студт и дальше не оставит свои попытки по дискредитации молодого, да раннего. Если Велойч, тихий, молчаливый, загадочно улыбающийся Велойч не решит, что пора, и не ударит Фабиана в спину. Если Кронелис и Севастиану не примкнут к кому-то из этих двоих. Если у Студта получится небольшой такой заговор, в подготовке которого Томазин был почти уверен. Все те же знойные мечты первых консулов, о которые они потом ломали зубы, Альбрих – первый, чье свержение Фабиан созерцал и, как выяснилось даже, оказался поводом, и шесть, к чьей отставке так или иначе приложил руку. Велойч наверняка мог похвастаться куда большим опытом, его уши торчали изо всех предыдущих историй; Фабиан просматривал документы об изменениях, о тихой смене власти в консулате тридцатилетней давности – Велойч уже тогда был одним из, и часто можно было с категоричной уверенностью сказать, что вот этот ход дело рук «дамы Летиции». Этакий неприметный, лживо миролюбивый, очень коварный ход. Велойч не гнушался пользоваться самыми неприятными фактами чужих биографий, пусть и упорно отказывался признавать, что у него самого биография не кипельно белая. И если Студта убрать – дело трех заседаний, пары сотен мегабайтов, и несколько разговоров тет-а-тет со «старшими коллегами» о том, как следует это проворачивать – шумно или наоборот, то Велойч, не просто хорошо себя чувствовавший в своем кресле – вросшийся в него, будет сопротивляться всем попыткам устранить его. Наверняка предугадает не одну попытку. Наверняка изучил Фабиана достаточно, чтобы отбить удары, наверняка сам нанесет не одну рану.