Факелы на зиккуратах (СИ)

Кларетта – по простоте душевной назвавшая магазинчик своим именем – занималась упаковкой конфет. Она поприветствовала Фабиана, поинтересовалась, пришел ли он за кофе или все-таки за конфетами, и так задорно подмигнула, словно ей и не пятьдесят с лишком лет и ее старший сын вот-вот сделает ее бабушкой, а от силы восемнадцать.

– Сначала кофе, а затем можно и конфеты. И мне сейчас к кофе тоже пару штучек, милая Кларетта, – улыбнулся Фабиан. А может, все не так и плохо – вон, в двадцать втором округе центр, в пятьдесят четвертом. Сам Абель наверняка не баклуши бьет, а тоже пытается как-то с этим бороться.

– Невеста ждет? – игриво спросила Кларетта.

– Нет, – мягко ответил Фабиан, натянуто улыбаясь.

Кларетта задержала на нем любопытный взгляд.

– Ее мать? Сестра? Подруга? – гадала она – и получала в ответ все то же «нет», сдобренное натянутой улыбкой.

– Друг, – наконец сказал Фабиан; он наконец смог улыбнуться искренне.

Кларетта заморгала, сгрузила пакеты с конфетами в корзину, уперла руки в боки.

– Но как невеста? – осторожно спросила она.

– Но он об этом еще не знает, – поддержал Фабиан.

– Молодой?

– В меру.

– Хорошенький? – игриво спросила Кларетта.

– Очень, – с готовностью подтвердил Фабиан.

Кларетта лукаво посмотрела на него.

– Попробуем кое-что оригинальное, – подняв палец, сказала она.

– Но он любит сладкое, – предупредил ее Фабиан.

– Он любит сладкое или шоколад?

Фабиан долго думал.

– И, – наконец сказал он.

Кларетта подняла голову от корзин.

– Отлично. Какой мудрый мальчик, – бодро сказала она. – Немного конфет с острым перцем, немного с зеленым и белым, имбирь – засахаренный – на сладкое, немного молочного шоколада с тростниковым сахаром. Годится? Какой цвет он любит?

Фабиан усмехнулся. Какой цвет любил Абель? Зеленый? Красный? Голубой?

– Яркий, – наконец решил он.

– Похвальная мудрость. К какому-то одному цвету можно и в конце жизни привязаться. А пока следует наслаждаться всеми. Правда? – посмотрела она на него.

Попробовал бы Фабиан сказать ей нет.

– Держите, – сказала она, ставя пакет с конфетами и усаживаясь рядом с ним. Она сложила руки на коленях и, помолчав, сказала: – А ведь моего дядю за отношения с другом из редакции выгнали.

– Местной, что ли?

– Да нет, что вы. Так высоко мы никогда не летали. Муниципальная редакция. Задрипанная. В сорок седьмом округе. Моя матушка из тех краев, мы перебрались сюда, когда все эти стычки просто жизнь отравили. То грабят нас, то грабят грабителей, а потом нас. Хорошо, что сейчас можно не так бояться, что бросят камнем в спину. – Неожиданно закончила она

– Думаете? – механически спросил Фабиан, думая о своем.

Кларетта осмотрела его. Но ничего не ответила.

Фабиан расплатился и собрался было уходить. Кларетта неожиданно сказала:

– Люди мало меняются. Моему дядюшке уже под семьдесят, а его другу и того больше. Они помогают всем в нашем квартале составить там рекламный проспектик, там листовочку. Кто плевал им в спину тогда, сделает это и сейчас, хотя кругом говорят, чтобы жили сами и давали жить другим. Кто помогал им тогда, помог бы и сейчас. А остальным нет дела, если честно. Как всегда.

Фабиан усмехнулся.

– Передавайте привет вашему дядюшке, – сказал он.

– Обязательно, – улыбнулась Кларетта. – Передавайте привет вашему мальчику.

Фабиан вышел из лавки, огляделся, выискивая Теодора, кивнул ему, пошел к машине. Тот порысил следом, глядя по сторонам.

Остановившись у машины, Фабиан сунул руку в пакет и выхватил одну конфетку; как угадал – с перцем чили. Он вручил ее Теодору.

– Я не потому спрашивал, ты, идиот, чтобы задеть. А чтобы знать… – Фабиан поморщился. – Едем на работу.

– Не в центр? – просил Руминидис, сверля взглядом его спину.

Фабиан обернулся, осмотрел его, закатил глаза.

– Уволю гада, – бросил он.

Руминидис усмехнулся, закрыл дверь, уселся впереди и развернул конфету.

Абель Аддинк выглядел сонным, взъерошенным, злым, уставшим – объяснимое состояние в полночь. Фабиан, напротив, чувствовал себя невероятно полным сил.

– Мне интересно, господин пятый консул, вы специально херите мне весь режим и заставляете развлекать вас вместо того, чтобы заботиться о благосостоянии ценных научных кадров и настаивать на нашем полноценном отдыхе? – скривившись, спросил он.

– Более того, господин ценный научный кадр, я готов лично проследить за соблюдением вашего ценного режима, особенно в той части, которая ночной отдых. Даже одеяло могу подоткнуть, – невозмутимо ответил Фабиан, протягивая пакет.

– О! – радостно воскликнул Абель.

Фабиан потряс у него перед носом пакетом и бросил его Абелю на колени.

– Будет ли мне позволено сделать кофе ценному научному кадру, а заодно и себе, или мне следует убираться восвояси, чтобы в гордом одиночестве зализывать душевные раны? – неторопливо говорил он, обходя кресло, в котором сидел Абель, чтобы подкатить поближе к столу.

Абель поудобней положил пакет.

– Снова от Клариссы? – довольно промурлыкал он. – Вы ей там не годовую ли выручку удвоить решили?

Он вытянул одну конфетку, поднес ее ближе к лицу, чтобы повнимательней изучить, затем уронил ее и опустил руку на подлокотник.

– В зависимости от обстоятельств может быть и двойная годовая. А если ты решишь разбить мне сердце, так тройная точно. Я осяду у нее, буду пожирать конфеты в немереных количествах и запивать их шоколадным ликером, – склонившись к нему, доверительно прошептал Фабиан.

Абель покосился на него, затаил дыхание, притаился сам.

Фабиан подкатил его к столу, принялся готовить кофе.

– Подумать только. Душевные раны. Разбитое сердце, – скептически протянул Абель. – Вы обладаете очень странным представлением о своем «Я», господин пятый консул, категорично не соответствующим действительности.

– Абель, сколько раз говорить, бросай ты эти политесы. У меня есть имя, и я ничего не имею против обращения ко мне на «ты», – раздраженно огрызнулся Фабиан.

– У меня тоже есть имя, и я тоже не против обращения ко мне на «ты», – промурлыкал Абель, глядя, как Фабиан совершает простые, немудреные действия, и все так ловко, так споро, как он сам никогда не мог.

В его интонации было что-то такое – ядовитое: Фабиан замер, неспешно повернулся к нему, склонил голову, изобразил на лице интерес. Абель улыбался, глядел на него, прищурившись.

– Но? – предположил Фабиан.

– Но господин пятый консул не соизволил поинтересоваться им, а просто решил, что все позволено Юпитеру.

Фабиан засмеялся, подошел к нему, погладил волосы и ущипнул за нос. Абель скривил недовольную мину.

– Должен признать, что после разделенных на совместной трапезе пяти килограммов шоколада и выпитых десяти литров кофе цепляться за эти формальности кажется мне детским упрямством, – мирно произнес Фабиан. – Тебе развернуть конфету?

– Разверни, – буркнул Абель, отворачиваясь.

Фабиан медленно сел рядом с ним на корточки, осторожно взял конфету, которая скатилась с бедра Абеля и приземлилась на сиденье кресла, развернул ее и поднес к губам Абеля.

– Прошу, – прошептал он.

Он не замечал сам – у него потом будет время, Абель не обращал внимания, но Фабиан стал на колено, чтобы скормить Абелю конфету. Абель смотрел на него подозрительными, растерянными, перепуганными, жадными глазами и все не решался ухватить губами конфету. Фабиан смотрел на него – выжидающе, пристально, гипнотизирующе, недоуменно – и ждал.

Абель осторожно ухватил конфету губами, взялся рукой за руку Фабиана – совершенно ненужный жест, а его губы скользнули по пальцами Фабиана. Он и не спешил опускать руку, смотрел, как мальчишка надкусывает конфету, молчал. Кажется даже, не дышал. Затем опустил руку ему на бедро.

– С перцем, – невнятно пробурчал Абель.

Фабиан поднес руку Абеля к своей щеке, прижал ее, коснулся губами.