Факелы на зиккуратах (СИ)

– И как? – лениво спросил Велойч, принюхиваясь.

– Новый сорт из Центральной Африки, – счел нужным пояснить Фабиан.

– И как он связан с глубинами более двухсот километров?

Фабиан снял со стола одну ногу, пожал плечами, повертел на блюдце чашку.

– Никак. Хочешь послушать дальше? До этого Бародич говорил о том, с какими сложностями они сталкивались при определении ключевых параметров. Ничего интересного. Если что, я поясню.

– Позволь спросить, что именно заставляет тебя слушать этот доклад? – усаживаясь удобней, снимая ноги со стола, спросил Велойч. – Проект Студта перешел в разряд экспериментальных, никто из промышленников не будет инвестировать в него деньги. Ты можешь быть спокоен.

Фабиан снисходительно посмотрел на него.

Альберт поставил чашку перед Велойчем, еще одну – перед Фабианом. Затем он склонил голову, подчиняясь бессловесному приказу Фабиана убраться прочь.

– Ты позволишь мне быть честным с тобой? – спросил Фабиан.

– Ты способен быть честным, тем более со мной? – вежливо удивился Велойч.

Фабиан засмеялся.

– Ну как хочешь, – пожал он плечами. – Драконт, детка, продолжай.

– Подожди. – Раздраженно перебил его Велойч.

– Драконт, пауза, – грустно сказал Фабиан.

– Так по поводу чего ты решился быть честным? – подозрительно спросил его Велойч.

– Да так, вспомнилось что-то. Альбриха помнишь? По-о-омнишь, – злорадно протянул Фабиан, когда Велойч непроизвольно поежился. – Помнишь, как ты в свое время отвоевывал у него сопляка-практикантишку?

Велойч отвел глаза. Его губы дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но не рискнул.

– Тоже помнишь. А я действительно хотел проходить практику при тебе. Потому что ты тогда был уникальным, черт побери, консулом, Эрик. Тебя интересовало что-то помимо дрязг и возможности вырваться вперед или удержаться на своем месте. Ты занимался невероятными проектами. Думаю, процентов девяносто моих нынешних развлекалок выросли именно из тех твоих увлечений. Я тогда учился у тебя… нет, не дерзости, – помедлив, признал Фабиан. – С дерзостью у тебя было туговато. Ты всегда осторожничал, в чем, очевидно, и залог твоего постоянства в консулате. – Но этому твоему умению смотреть вперед через десятилетия я учился. Я им всегда восхищался. Это, знаешь ли, такой чисто крестьянский прагматизм и невероятное чутье в плане долгосрочных прогнозов. Так что осмелюсь сказать, что считаю тебя своим учителем.

Он повернулся к Велойчу и слабо улыбнулся.

Велойч подозрительно смотрел на него.

– И? – недружелюбно спросил он.

– И проект сверхглубокого бурения очень перспективен, дорогой Эрик. Если отмести эти дурацкие заявления об углеводородах и прочем, м-да. Если разрабатывать транспортировку на поверхность продукта повышенной вязкости или, к примеру, делать блоки частичной переработки на глубине, скажем, двадцати километров. Как-то так. Кстати, если хочешь, можно будет послушать пару докладов о возможности обнаружения полезных ископаемых на глубинах от сорока километров и даже о возведении блоков промышленной обработки этих ископаемых.

– И что нового будет в этих докладах?

– Ничего. Скорее всего, ничего. – Фабиан пожал плечами. – Зато ты будешь куда более подготовлен и сможешь оценить их несколько иначе.

– Я только не понял, – помолчав, произнес Велойч. – Только что – ты сделал мне комплимент или все-таки отвесил оплеуху?

– А разве это невозможно совместить, милая Летти? – промурлыкал Фабиан, потянулся и похлопал его по колену. Велойч вздрогнул, затем – захохотал.

Фабиан, посмеиваясь, лениво пролистывал инфоканалы, поджидая возможность вернуться к докладу.

– На самом деле я действительно благодарен. Хочешь – верь, хочешь – нет.

– И твое желание признаться в этом никак не связано с моей поддержкой на всех этих посиделках? – ядовито спросил Велойч.

– Твоей поддержкой? – развеселился Фабиан. – Эрик, милый, ты о чем? Ты едва не скормил меня Студту, причем раз этак восемь – и это только тех, на которых я присутствовал. Давай лучше вернемся к Бародичу.

– Тебя скормишь, – тихо буркнул Велойч.

– Драконт, давай вернемся к докладу Бародича, – сказал Фабиан, покосившись на Велойча.

Его скормить, особенно Студту – затея, изначально обреченная на провал. Но это не мешало Велойчу пытаться.

И никакие Велойчи мира не могли помешать Фабиану жить той жизнью, которой он хотел жить. Приходилось быть крайне осмотрительным, тем больше, чем внимательней за ним следили окружающие: делать вид, что он не отличается ничем от обычных людей, пусть и со скидкой на должность. Посещать разные культурные, благотворительные, прочие мероприятия, которых расплодилось невероятное множество, встречаться с приятелями, участвовать в жизни своего крестника, тем более Валерия требовала обстоятельного исполнения долга крестного отца, была удовлетворена вовлеченностью Фабиана в жизнь Артемиса, рассчитывала, что Фабиан будет крестным и у ее второго ребенка. Воевать с Аластером, который с трудолюбием спамбота забрасывал Фабиана сообщениями о том, как растут его «крохи»; мало того – который решил, что Фабиан должен пренепременно быть осчастливлен по его подобию, иными словами – вступить в долгосрочные отношения с кем-нибудь поразумней, и по этому поводу требовал время от времени, чтобы Фабиан выполз на свидание с каким-нибудь из его знакомых, который точно так же жаждет любви большой и чистой, как любой и каждый человек на старушке-Земле. Развлекаться самому – с практичными и хваткими молодыми людьми, готовыми за материальные ништяки на многое, а самое главное – молчание. Прицениваться: не решиться ли на относительно публичный роман с какой-нибудь дамой, даже присмотреться к нескольким возможным кандидатурам, чтобы прийти в итоге к однозначному мнению: ни за что. Не в том было дело, что дамы были плохи: хороши, отменны. Фабиан, случайно встретившийся с Александрой Рушити, с удовольствием с ней поболтавший, признавал: она достойна, хороша, чисто умозрительно даже возбуждающа, но – не для него. Он встречался со многими другими женщинами, обладавшими бесспорными достоинствами, привлекательностью, очарованием, и ни одна из них не вызывала в нем желания ни узнать ее поближе, ни тем более – представить себя в долгосрочных с ней отношениях. Куда проще было с молодыми людьми, куда интересней; Фабиана устраивала их ненавязчивость, непосредственность, необремененность многими социальными догмами; Фабиан находил их общество приятным, их прагматизм – удовлетворительным. Его даже скоротечность этих связей устраивала. Фигня какая: полгода, максимум девять месяцев – и мальчишка решает, что ему пора озаботиться своей карьерой – общественным положением – будущим, получает прощальный подарок, посылает Фабиану воздушный поцелуй и растворяется в тумане повседневности. Либо решает, что пора выходить за рамки сугубо деловых отношений – и получает прощальный подарок, ему прилетает воздушный поцелуй от Фабиана, и мальчишка растворяется в тумане повседневности. Наверное, кроме Альбриха, в жизни Фабиана не было ни одного человека, от которого пылала бы кровь, горели бы ладони, билось бы в исступлении сердце. Наверное, кроме Аластера, не было в его жизни ни одного человека, с которым хотелось просто сидеть рядом, обмениваться колкостями, слушать брюзжание друг друга. И определенно: не было в жизни Фабиана никого, кто вызывал бы у него эмоциональный отклик, желание узнать его поближе, рядом с кем учащалось бы дыхание, сладко замирало бы сердце. Не было никого, до того момента, как его обозвали господином пятым павлином и осмотрели дерзкими голубыми глазами.

Словно попадая в другой мир, Фабиан ощущал себя мальчишкой во втором блоке нейронного центра. Он только что не подппрыгивая несся туда. Спасибо Альберту, разнюхавшему, что Абель Аддинк часто задерживается после окончания стандартного рабочего дня, у него даже есть что-то похожее на каморку, в которой он может переночевать или просто отдохнуть – все-таки он уставал слишком быстро по сравнению с теми же бодрыми ребятами из своей лаборатории, с чьим здоровьем все было в порядке.