В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Саске с трудом вслушивался в слова Сая, который, идя вперед сквозь негустой лес, подробно рассказывал, что нашел небольшой источник, берущий начало здесь. Он оказался не так далеко, как это представлялось, и едва перед глазами заблестела тонкая нить подземного ручья, который потом, вполне возможно, превратится в мощную, смывающую весной деревни реку, Саске, забыв обо всем вокруг, судорожно припал губами к воде и пил, пил, пил, смывая и перебивая отвратный вкус крови.

Ему казалось, что по его жилам засочилась в этот момент раннее загустевшая сила и энергия. Несомненно, силы начинали к нему возвращаться, а вместе с тем и прежнее стремление к своей цели.

Всю оставшуюся ночь они обрабатывали свои раны, ожоги; обнажившись, полоскали в ручье запачканную одежду, кое-где подрезали разорвавшийся у подола плащ и, наконец, ближе к рассвету, были полностью готовы для дальнейшего шествия.

Собравшись и спустившись по низкой долине, путь к которой преграждала небольшая горка, Сай и Саске вышли со стороны обратной пустыне, прошли к югу коротенькой заросшей тропой и перед тем, как выйти на проезжую дорогу к Тандзаку, сделали небольшой крюк по одной из низин.

Дорога открылась неожиданно резко, из-за двух-трех деревьев ее еще не было видно, и вдруг она простерлась перед глазами, как огромное полотно ткани. Саске, кутаясь в плащ, чтобы ветер не продувал еще сырую одежду, не просохшую холодной и влажной ночью, с упокоением и тоскливо, как будто скучающий по родному пейзажу человек, смотрел, как по другую сторону дороги простираются огромные рисовые поля, на которых трудятся крестьяне, убирая последний в этом году урожай.

Родная и, несомненно, щемящая до боли в сердце картина. Когда-то Саске так же бок о бок с Итачи возвращался домой, когда-то он так же, увидев поля, чувствовал себя в безопасности, чувствовал близкое присутствие родного дома и, услышав от кого-то из крестьян мотив старой песни, тянущейся вдоль всех дорог, едва ли не задохнулся от нахлынувших на него умиротворения и тихой греющей радости.

Родное тепло прошлого. Саске все бы отдал, чтобы было так, как раньше: он, мама, папа, брат, добрая и честная Коноха.

С ностальгическим чувством гармонии было легче идти, Саске как никогда остро ощущал, что он жив, и мысль о том, что вчера он мог бесследно исчезнуть, раствориться в вечности, возмущала своей неестественностью до глубины души.

Голод делал свое дело, живот скручивало, у Сая были лишь деньги и ни крошки в запасе, который закончился еще в пустыне.

Однако спустя час-два пути начали появляться первые низкие и бедные дома, таверны, которые все росли и росли, дорога разветвлялась, Саске сдерживал ликование: забыв о голоде, он ускорил шаг, ощущая, как все в нем напряглось.

Казалось, едва он увидит своего брата, то потеряет возможность держать себя в руках и разорвет его на куски от того, что его переполнит успокоение.

Даже на расстоянии Итачи не отпускал мысли своего младшего брата, и Саске за это его невыносимо ненавидел, панически, до дрожи в руках.

Между тем город все разрастался и разрастался, пока плавно не перетек в высокие дома и запутанные мостовые улицы, по которым ездили телеги с сеном и овощами.

Саске, теперь уже мрачно оглядываясь вокруг, пытался понять, где он очутился. Он пытливо и придирчиво всматривался в торговые лавки, в очертания улиц, в построение домов, пока Сай внезапно не остановился у одной из уютных таверен, где обернулся, протягивая на ладони мешок с монетами.

— Поешь и подожди меня в таверне, Саске-кун.

Саске так и не взял протянутые ему деньги. Неотрывно смотря в глаза напротив, он все больше чувствовал в себе нарастающий гнев, пока не прошипел, хватая Сая за воротник его плаща и осторожно притягивая к себе:

— Мы ведь не в Тандзаку, так?

Голос был нарочито холодным, едва заметная дрожь ярости прорезалась лишь в конце. Сай, повернув голову влево, а потом вправо, улыбнулся, сказав:

— На нас смотрят люди.

Саске скосил глаза: и правда, люди, идя мимо, замедляли свой шаг, смотря на двух молодых людей, которые, по их мнению, готовились устроить драку. Остыв, Саске отпустил Сая: в последнее время он чересчур много раздражался и срывался.

— Ты изначально меня вел не в Тандзаку. Ведь он не находится по другую сторону пустыни.

Сай кивнул.

— Верно.

— Какого черта?

— Мне надо встретиться с одним из АНБУ, сказать, что мы покинули мою хижину. Сбежать не пробуй. Ты можешь пока поесть и восстановить силы. Саске-кун, — Сай снова улыбнулся, делая шаг вправо, но на сей раз его улыбка была настоящей, — я знаю, о чем ты думаешь. Нет, я тебя не обманывал. Мы будем в Тандзаку завтра утром.

Саске, увидев, как ему снова протягивают деньги, небрежно и с досадой взял их, скрываясь в таверне.

***

Этот самый город трудно было назвать городом, скорее, большой деревней, немного большей, чем Скрытый Лист. Его постройки и план кварталов был типичным для деревень тех лет. Единственное, что отличало это место от прочих, то, что городок стоял на разломе, поэтому через обвалы и небольшие овраги протягивались мосты, красивые, искусно вырезанные, каждый был единственный в своем роде, рука мастера ни разу не повторила узор, украшавший ярко-алые перила. Но беда была в том, что со временем провалы разрастались, земля расходилась все больше, мосты рушились, строили новые, но в итоге рано или поздно город уйдет под землю вместе со своими прекрасными мостами.

Встреча с членом Корня АНБУ прошла без нареканий, но впервые после этого короткого разговора у Сая остался неприятный осадок. Он, погруженный в себя и свои размышления, совершенно автоматически шел по улицам, не замечая ничего вокруг, смотря себе под ноги и из-за невнимательности и рассеянности сталкиваясь с людьми. Тогда он извинялся, иногда помогал поднять упавшие вещи, иногда слышал в свой адрес брань. Но, извинившись, продолжал идти дальше, приближаясь к таверне.

Впервые форма Корня АНБУ казалась ему гадкой, ненастоящей, фальшивой насквозь, как и их безликие маски. Впервые за долгие годы он сам себе казался уродливым и поддельным, пропитанным ложью. Он смотрел на свои руки, но не видел теплой плоти, под кожей которой бьется пульс живого сердца. Только тень, безликая тень от того, чем и кем он был — хотя был ли он кем-то раньше? Корень АНБУ полностью стер и его личность, и его чувства, и его эмоции, и его прошлое.

Или же не совсем?

Иначе бы он не чувствовал неприятного колющего ощущения угрызения совести, пока шел к Учихе Саске.

На этой встрече Саю снова напомнили, куда не следует соваться с Саске, а также дали кое-какую информацию об Учихе Итачи.

Учиха Итачи два месяца назад был признан преступником класса S во всех странах по обвинению в убийстве всех членов клана Учиха. При том, что его задержали для суда и казни и даже во избежание неприятностей в виде побега лишили зрения, все равно при помощи своего соучастника Учихи Шисуи скрылся, когда его перевозили в другой город — такова была официальная информация об этом человеке. Саю так же сообщили, что Итачи угрожал Скрытому Листу тем, что все расскажет другим странам о Конохе и ее секретах. Следствие, проведенное Корнем АНБУ, установило, что в качестве улики у Учихи Итачи был свиток, написанный рукой Шимуры Данзо, в котором ясно дается приказ об уничтожении клана Учиха и вытекающими из этого условиями для убийцы. К тому же, увы, мальчишку, младшего брата Итачи, теперь надо было беречь как зеницу ока, и Саю было велено во что бы то ни стало обезопасить его и огородить ото всех угроз для его здоровья и жизни. Его старший брат не задерживался в городах больше месяца, сейчас он три дня как прибыл в крупный город недалеко от границы со Страной Земли, куда направлялся. Учихи Шисуи с ним не было.

АНБУ с невероятным трудом нашли Итачи после его побега с Шисуи, теперь с него не сводили глаз. Убивать его было бессмысленно: во-первых, это сделать было не так просто, даже невозможно, во-вторых, смерть Итачи не нужна была, он мог еще понадобиться.