Полет к солнцу (СИ)

— Красиво, — согласился он. — Но давай что-нибудь другое.

— Хорошо, — Викки протянула ему шляпу. — На сей раз жребий тянешь ты.

Он спокойно запустил руку, пошарил в бумажках.

— Последний монолог Ромео. Он длинный?

Викки, прыснув, вручила ему книгу. Альбус полистал, открыл, присвистнул:

— Ого! И это все мне?

— Давай-давай, — кивнула она. — С выражением. Про Париса можешь пропустить. Вот отсюда, от отчеркнутого.

— Пред смертью на иных находит смех, — начал Альбус. — Свидетели зовут веселье это прощальными зарницами…

— Еще один! — Викки закатила глаза.

— Не везет тебе с чтецами,— сочувственно вздохнул Гораций.

— А что не так? — не понял Альбус.

— Все,— вздохнула Викки. — Ты читал «Ромео и Джульетту»? Нет? У Ромео умерла возлюбленная. Он хочет покончить с собой рядом с ее телом. А ты читаешь об этом, словно отвечаешь на ЗоТИ!

— А, — мальчик почесал в затылке. — Ну, сейчас.

Он набрал в грудь побольше воздуха.

— Любовь моя! Жена моя! — все прикрыли уши ладонями, из чего Альбус заключил, что нужная степень выразительности достигнута. — Конец, хоть высосал, как мед, твое дыханье, не справился с твоею красотой…

Некоторое время Альбус упоенно декламировал, даже иногда подвывая — так увлекся, — а потом заметил, что слушатели один за другим стали хихикать, прикрывая рты ладонью. «А, — решил он, — надо посвирепее».

— Любуйтесь ею пред концом, глаза! В последний раз ее обвейте, руки!

Он замахал руками, выронил книжку, попал Горацию по ноге, тот вскрикнул и расхохотался в голос, а за ним и все остальные.

— Что? — Альбус разочарованно надул губы. — Опять не так?

Викки не могла ответить: она захлебывалась от смеха. К досаде Альбуса, даже маленький Раджан хрюкал в кулак.

— Ну и читайте сами, — он отвернулся к окну и некоторое время нарочно не оборачивался, не желая знать, что происходит. Обернулся он, только когда снова услышал лукавый голос Викки:

— Ну же, Гораций, не увиливай! Свое все отчитали — читай и ты!

— Не хочу, — Слагхорн покраснел, как помидор, и глядел в пол.

— Все не хотели. Неужели ты и тут струсишь?

— Давай сюда книжку, — сдавленно прошипел Гораций, глубоко вздохнул и начал читать, с каждым словом становясь все больше похож на рассерженного кота:

Я не безоружен.

Вы видите, вот меч, из всех мечей.

Бывавших у солдата, наилучший.

Бывало, я прокладывал им путь

Сквозь лес препятствий пострашнее ваших.

— Давай, у тебя неплохо получается, — Викки улыбнулась не то насмешливо, не то одобрительно. Элфиас нахмурился, но ничего ее не сказал. Гораций заставлял себя продолжать, покуда не дошел до следующих строк:

Тростинкой преградите путь Отелло,

И он свернет. Куда ему идти?

О девочка с несчастною звездою!

Ты сделалась белее полотна…

Он посмотрел ниже, поморщился и захлопнул книжку.

— Продолжать не буду, увольте. Идиотский пафос. Все эти «о-о-о» просто смешны.

— Конечно, — протянула Викки. — Конечно, страсть смешна, ведь от нее пропадает аппетит, а что в нашей жизни важнее, чем вкусная еда? Такие, как ты, Гораций, думающие лишь о низменных удовольствиях — жалкие черви. Для чего вы живете? Как вы можете жить так скучно, так однообразно? Человек вроде тебя может сто лет коптить небо, и ничего с ним не случится — прошлый день похож на следующий. Да лучше отравиться, чем знать, что всю жизнь проживешь вот так, размеренно и бесцветно.

— А ты ради чего живешь? Балы, танцы и шуточки, хохот? — ответил Гораций вяло.

— Я живу ради эмансипации женщин, — взметнула брови Викки. — Ради того, чтобы нас уравняли в правах с мужчинами в полной мере.

— И это тебе-то жаловаться? У тебя и так все есть, чего ты хочешь? Получить право посадить мужа в упряжку и рубить пальцы за пререкания? — с ехидной улыбкой спросил Гораций.

— Нет, я хочу получить право голосовать на выборах в парламент. Хочу, чтобы у меня было равное с мужчиной право на развод. Хочу, чтобы мне было прилично входить в полную мужчин комнату и затевать разговор о политике. Чтобы было право не выходить замуж, а делать карьеру и не подвергаться за это осуждению. Хочу, наконец, ходить в брюках, без корсета и остричь волосы!

— И дело не в том, чего не хватает нам лично, — вдруг поддержала ее Айла. — Дело в том, что женщина вообще находится в несправедливо приниженном положении.

— Альбус, и это они-то принижены! — страдальчески закатил глаза Гораций. — А ты попробуй хоть слово сказать, что тебя бьют зонтиком по голове, так вырази хоть тень неудовольствия, как тебя через два дня весь свет заклеймит сатрапом и насильником! А политика! Я представляю — старый, некрасивый Гладстон, хоть и умница, вылетел бы на ближайшем голосовании, а вместо него взяли бы красавчика вроде нашего профессора Розье, будь он хоть дуб дубом, потому что у него такие, видишь ли, черные волосы и улыбка…

— Ты неправ, — вдруг встрепенулся Лэмми. — Совсем не все смотрят на внешность. Глупые девушки смотрят, но их не так много. Просто нам внушают, что девушки глупые и смотрят на лицо, а это не так, есть умные, они совсем не такие!

— Пускай, — махнул рукой Гораций, — главное-то, главное, — зачем нашей Викки все это надо? Для красоты? Ведь главное — это люди, характер, отношения! Если в семьях люди друг друга уважают, какая несправедливость? Викки, зачем тебе политика? Ты знаешь, по каким статьям собираются в нашей империи налоги? Знаешь, как управлять экономикой? Нет? И хочешь, ничего не зная, управлять?

— Все это можно прочитать, — отмахнулась Викки. — А вообще, этому стоит учить девочек с детства, так же, как и мальчиков. А несправедливо — это когда одному все, а другому ничего! Брак — просто русская рулетка. У девушек часто и мнения-то не спрашивают. Ладно, если человек попадется хороший, а если дрянь? И вообще: что значит, зачем мне это надо? Надо, и все! У мужчин есть — почему у меня нет?

— Именно, — кивнула Айла. — Мы тоже люди, как и мужчины, а каждый человек вправе выбирать свою судьбу, развивать ум и участвовать в жизни своей страны. Почему же у мужчин есть это право, а у нас нет?

— Понимаешь, Вики, — Гораций вновь плотоядно улыбнулся, — ты говоришь, можно прочитать? А напомни-ка мне, когда в последний раз ты получала все высшие баллы? Править должны те, кто умнее всех, а не все подряд. А ты, — он сделал выражение лица, будто обращался к ребенку, — сама десять минут назад сказала, что живешь чувствами. И какой выйдет в политике человек, который живет ради эмоций? Ох, много ты нарешаешь! Солнышко выглянуло — заключаем мир! Пошел дождь — объявляем войну, — сказал он, хихикнув.

У Виктории задергались губы. Элфиас зло смотрел на Горация, все еще не решаясь присоединиться к разговору. Айла поджала губы:

— Во-первых, чувствительность ума не исключает, а пример про баллы ты привел зря. На этом потоке у нас лучшие ученики — мальчики, а на том, что на год младше — девочки. И вообще, директрисы Хогвартса и женщины — министры магии справлялись со своими обязанностями не хуже мужчин.

— Исключения, — холодно пожал плечами Гораций. — Но в день, когда окажется, что от поступков министра магии Виктории Уркварт обществу была малейшая польза, я съем свою шляпу.

Виктория, задрожав от гнева, вдруг кинулась вперед и поцарапала ему лицо. Подружки и Элфиас с трудом ее оттащили.

— Акцио, зонтик! — крикнула Викки, пытаясь вырваться, но Клеменси необычайно проворно вытащила у нее палочку. Тогда, опустившись прямо на пол, Виктория разрыдалась.

— Перестань, — Айла попробовала поднять ее. — Мы почти выиграли спор. Зачем ты устроила истерику?

— Уйди, дура! — Викки уткнулась лицом в полку.

Лэм, совершенно потерянный, неуклюже топтался вокруг них со стаканом воды. Впрочем, вода была нужна Виктории не больше, чем Горацию: он стоял, зажимая щеку и беспомощно оглядываясь; лицо его, минуту назад такое самодовольное, теперь выражало совершенную панику, рот приоткрылся, глаза округлились от ужаса.