По обе стороны экватора

Подавая мне эту записку, клерк согнулся в куда более низком, чем обычно, поклоне. Еще бы! Не каждый день приходится ему вручать послания из президентского дворца.

И вот теперь я сижу в кабинете Президента, слегка оглушенный этой феноменальной и такой неожиданной удачей, и лихорадочно поправляю галстук. Ибо на смену связисту, установившему микрофон, появился фотограф, сопровождаемый все тем же президентским помощником.

Фотограф подходит ко мне и вполголоса интересуется, куда прислать фотографии. Я называю ему номер своей комнаты в «Текендаме» и добавляю, что уже послезавтра улетаю в Рио, и если это будет возможно, то…

— Не беспокойтесь, — говорит фотограф, — фирма «Фото-Сади» гарантирует отличный сервис: завтра фотографии будут у вас. — Он говорит это и быстренько протягивает визитную карточку с телефоном фирмы «Сади»: 42–2743. — Это на случай, если у вас возникнет необходимость в услугах фотографа.

— Итак, еще раз напоминаю, что в вашем распоряжении — пятнадцать минут, — строго прерывает наш диалог адъютант. — После вас Экселенсия примет в 12.45 президента национальной федерации футбола, тоже на пятнадцать минут, а затем сеньор Президент встречается в 13 часов с американским послом.

Он говорит это и делает шаг назад. Дверь медленно отворяется, и, мягко ступая по толстому ковру, в кабинет входит Президент. Невысокий. Неторопливый. С благородно-высоким лбом и усталым взглядом человека, на плечах которого лежат заботы о судьбах нации. Я встаю и делаю несколько шагов навстречу. Президент удостаивает меня слабым пожатием пухлой ладони и садится в свое кресло с высоченной мягкой спинкой. Произнеся заранее заготовленную формулу благодарности, я осторожно опускаюсь в кресло напротив. Вспыхнул «блиц» фотографа. Раз, другой, третий. После этого фотографа в комнате не стало. Вместо него появилась девушка в белом переднике. Она катит перед собой столик, уставленный прохладительными напитками и кофейным сервизом.

Президент предлагает мне кофе и сам берет чашечку, аккуратно размешивая сахар.

— Наш колумбийский кофе, по-моему, не хуже того, к которому вы привыкли там, в Бразилии, — улыбается он. Я не думаю спорить. Я помню, что в моем распоряжении только пятнадцать минут, и умоляюще гляжу на застывшего у дверей адъютанта. Поняв мой взгляд, он поворачивается к девушке, хлопочущей у столика, девушка в то же мгновение исчезает, адъютант выходит, закрыв за собой дверь. Президент достает из коробки сигару, угощает меня, закуривает сам. Потом вздыхает, воззрившись устало на заранее положенный перед ним на столик листок с моими вопросами. Теми самыми, что я оставил для него две недели назад. Я нажимаю кнопку диктофона.

— Итак, если ваша Экселенсия позволит, я напомню, что в первую очередь мне хотелось бы узнать, как вы, сеньор Президент, оцениваете перспективы дальнейшего расширения торговых, экономических и культурных связей между СССР и Колумбией.

Президент кивнул головой. То ли в знак того, что он понял мой вопрос, то ли выражая удовлетворение, что этот вопрос в точности соответствует тому, что зафиксирован на лежащей перед ним бумажке. После паузы Президент заговорил. Он сказал, что его правительство, совсем недавно восстановившее дипломатические отношения с Москвой, преисполнено решимости расширять всесторонние связи, проявляя особый интерес к сфере торговых взаимоотношений. Советский Союз — аккуратный и очень активный партнер. И поскольку колумбийские внешнеторговые связи до сих пор ориентировались в основном на США, некоторая диверсификация в этой области была бы вполне уместной.

…Президент говорил четко, формулировал свои мысли ясно. Это был опытнейший политический деятель, экономист, не чуждый писательству. Он писал статьи и книги. Обладал замечательным ораторским даром. Точнее говоря, не «ораторским»: он был не трибуном, который глаголом жжет сердца людей, а собеседником, проникающим в их души.

Дважды видел я его выступающим перед соотечественниками с экрана телевизора. Это были не обычные для главы государства торжественные речи или обращения к стране по коренным вопросам ее бытия. Президент хорошо понимал значение того, что именуется английским словом «имидж»: он не хотел, чтобы соотечественники относились к нему как к парящему в заоблачных высотах верховному судье, который добру и злу внимает равнодушно. Нет, Президент тщательно лепил образ доброго и мудрого отца нации. Он появлялся на экране в самое выгодное с точки зрения зрительской «аудиенции» время: в восемь пятнадцать вечера. Сразу по обоим каналам: седьмому и девятому. Улыбнувшись душевно телезрителям сквозь толстые роговые очки, он тепло здоровался с ними: «Добрый вечер, дорогие мои друзья…» И потом говорил спокойно и неторопливо о том, что больше всего волновало в те дни его сограждан. О житье-бытье простого человека, о ценах на мясо и арендной плате за квартиру. О видах на урожай кофе и сложностях в работе городского транспорта. Очки Президента светились успокаивающе, голос, как у доброго доктора Айболита, сулил гарантированное избавление от всех страданий и горестей при условии, «если мы с вами, друзья мои, все вместе засучим рукава и будем добросовестно и прилежно трудиться на благо нашей любимой и великой Колумбии».

…Об этом вспомнилось мне, пока Президент отвечал на второй вопрос: о проблемах взаимоотношений латиноамериканских стран вообще и Колумбии в частности с Соединенными Штатами Америки. И о «Союзе ради прогресса» — разработанной администрацией Джона Кеннеди программе экономического сотрудничества США со своими южными соседями.

Формулируя этот вопрос, я в глубине души надеялся услышать из уст моего собеседника хотя бы несколько фраз, которые позволили бы мне телеграфировать в «Последние известия»: «Президент Колумбии выступил с критикой эгоистического внешнеполитического курса Белого дома». Увы, ответ Президента был дипломатичен и сух: отношения его страны с Соединенными Штатами развиваются вполне успешно, а некоторые возникающие в этой области проблемы могут быть успешно решены и уже решаются путем двусторонних консультаций.

Он сказал это, прикоснулся мягкими губами к сигаре и выпустил густое облако дыма, словно отгораживаясь от меня за мою бестактность или, по крайней мере, недостаток хорошего дипломатического воспитания: если уж вам, молодой человек, дают интервью по вопросам двусторонних отношений, то зачем вы так бесцеремонно устремляетесь в сферу взаимоотношений с третьими странами?

Я почувствовал его неодобрение, покосился на часы, увидел, что до конца отведенного мне времени осталось всего пять с половиной минут, и поспешил задать третий вопрос. Насчет отношения Президента к идеям разрядки и мирного сосуществования государств с различными социально-политическими и экономическими системами. Президент опять посмотрел на бумажку и ответил довольно лаконично: его страна эти идеи разделяет. И лучшим подтверждением тому могут служить успешно развивающиеся советско-колумбийские отношения.

Вот и все… Президент глянул на часы, проглотил остаток кофе, откинулся в кресле и обратил на меня свой усталый, вежливо вопрошающий взгляд. У меня оставались три минуты, даже три с половиной. А на языке вертелся еще один, незапланированный вопрос, который больше всего хотелось бы задать Президенту. Но времени на него уже не было.

Я выключил магнитофон. Пришло время встать, поблагодарить и раскланяться. И, закругляя рандеву, Президент сам задал мне вопрос, который всегда предлагается иностранным гостям:

— Ну как вам понравилась наша Колумбия?..

Что я должен был делать в этой ситуации? Ответить так, как принято отвечать на такие ни к чему не обязывающие фразы: сказать, что, мол, ваша замечательная страна очень понравилась? И в первую очередь вызывает восхищение ее трудолюбивый народ.

…Не знаю, в добрый или не в добрый час, но что-то толкнуло меня под ребро. И я решил дерзнуть. Воспользоваться президентской учтивостью. Я сказал, что страна мне, в общем-то, понравилась. Собираюсь написать о ней большой очерк. Но, понимаете, сеньор Президент, тут возникло одно препятствие чисто психологического характера.