Романовы

В 1781 году 52-летняя Екатерина не без удовольствия подводила итог своим трудам в письме старому другу барону Мельхиору Гримму:

«28-го июня этого года г. фактотум Безбородко принёс мне отчёт о моих делах до этого дня, который он должен составлять ежегодно за каждый год. И вот краткий вывод:

В продолжение последних 19-ти лет:

Учреждены губернии на новых началах — 29 Учреждены и построены города — 114 Заключено условий и трактатов — 30 Одержано побед — 78

Достопамятных постановлений, законов и учреждений — 88

Постановлений о народном довольствии и облегчении — 123 Всего — 492

Всё это дела государственные; частные же дела, как Вы видите, в этом перечне не имеют места. Ну, милостивый государь, как Вы нами довольны? не были ли мы ленивы?»⁴¹

Для поддержания порядка Екатерина издала Устав благочиния (1782) — закон о полиции, которой поручались воспитание подданных и контроль за выполнением каждым из них своих обязанностей. В духе такой политики государыня сформулировала своё понимание гражданских прав и свобод: «Вольность не может состоять ни в чём ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть».

Императрица стремилась вырастить в России богатое и просвещённое городское сословие («третий чин» или «средний род людей»). «Жалованная грамота городам» (1785) делила горожан на шесть разрядов. Городская верхушка — купцы первой и второй гильдий, «иностранные гости» и «имянитые граждане» (банкиры, учёные, не состоявшие в гильдиях предприниматели) освобождались от телесных наказаний и подушной подати. За всеми горожанами впервые закреплялись права собственности на имущество, свободного заведения предприятий и торговли; их честь и достоинство охранялись законом. «Общество градское» получало права юридического лица и избирало (мужчины, достигшие двадцати пяти лет и обладавшие годовым доходом не менее пятидесяти рублей) городскую думу, ведавшую благоустройством и санитарным состоянием под контролем городничего из дворян.

Екатерина II, как и Пётр I, стремилась совместить европейское просвещение и цивилизацию с отечественным самодержавием и крепостным правом. Она запретила употреблять в официальных документах слово «раб» и матерную ругань, отменила телесные наказания для священников. В России появился первоклассный музей — Эрмитаж, были открыты Воспитательный дом для сирот и подкидышей, Екатерининская больница для бедных в Москве (нынешний Московский областной научно-исследовательский клинический институт); образовано Вольное экономическое общество (1765), открылись частные типографии, выпускавшие большое количество журналов и книг.

В духе эпохи Просвещения в 1773 году императрица провозгласила принцип веротерпимости. Она упразднила ведавшую старообрядцами Раскольническую контору, освободила их от уплаты двойной подушной подати и разрешила им носить старинное платье и не брить бороды.

Российские мусульмане получили право строить мечети и заводить при них школы. Указ 1783 года разрешил им самим избирать себе авторитетных богословов — ахунов, чтобы не приглашать их из Бухары или «другой чужой земли». В 1788 году в Уфе учреждалось мусульманское духовное собрание «для заведывания всеми духовными чинами того закона, в России пребывающими»; оно утверждало мулл, «дабы к исправлению духовных должностей магометанского закона употребляемы были люди в верности надёжные и доброго поведения». Первый член этого собрания оренбургский ахун Мухаммед Джан Гусейн был назначен Екатериной муфтием «над всеми обитающими в империи нашей сего закона людьми, исключая Таврическую область, где от нас определён особый муфтий».

Екатерина инициировала массовое переселение иностранных колонистов на российские просторы (в Поволжье, на Украину, в Крым). Их освобождали от военной службы и давали прочие льготы, в том числе свободу богослужения. В связи с разделами Речи Посполитой в 1791 году императрица разрешила бывшим польским евреям записываться в купечество и мещанство на территории Белоруссии, Екатеринославского наместничества и в Крыму.

Реформа 1786 года впервые создала в России систему среднего образования: в губернских городах открывались главные (четырёхгодичные), а в уездных — малые (двухгодичные) народные училища. В классы набирались ученики одного возраста, уроки велись по одним программам и типовым государственным учебникам. В школах вводились классная урочная система, единые сроки начала и окончания занятий; впервые появились сохранившиеся до нашего времени настенная доска, исторические карты, глобусы и другие наглядные пособия, классный журнал, экзамены и каникулы.

В малых училищах обучались чтению, письму, чистописанию, арифметике, катехизису, а в главных изучали Закон Божий, русский язык, географию, историю, естественную историю, геометрию, архитектуру, иностранные языки, механику и физику. Государыня однажды явилась на экзамен по истории в столичной школе и «сама по части российской истории и географии изволила предлагать вопросы, делать возражения и тем поставила род диспута». Она же редактировала первые учебники по истории и обществознанию. Суть её замечаний сводилась к тому, что в тексте будущего учебника не должно быть ничего, что могло послужить умалению достоинств государства и его правителей.

Из учебника «О должностях человека и гражданина» (что-то типа современного «Обществознания») школьникам надо было усвоить, что подданные «во всяком звании могут быть благополучны», но и при отсутствии благополучия должны без роптания сносить «собственные свои тягости» и воздерживаться от «суетных желаний». Вторая глава, посвящённая гигиене, убеждала при необходимости обращаться к врачам, умываться и мыть руки, иметь «благопристойность в лице». Запрещалось пугать детей чертями и «ужасными небылицами», отчего могли случиться «родимец и падучая болезнь». А глава четвёртая со ссылкой на Священное Писание поясняла исконность существования господ и рабов со времён Авраама, при этом убеждала, что и те и другие должны иметь «совершенную доверенность к вышнему разуму верховных своих начальников». От благородных требовалась «непоколебимая верность», от прочих — «искреннее и от всего сердца» повиновение и уплата податей «по мере государственных надобностей».

Учителей готовила специальная учительская семинария в Петербурге. «Руководство учителям народных училищ» требовало от педагога благочестия, воздержанности от пьянства, грубости и «обхождения с непотребными женщинами». Учеников запрещалось бить за «худую память» и «природную неспособность» и ругать «скотиной» и «ослиными ушами».

Впервые открылось училище для бедных дворянских девушек — Смольный институт в Петербурге (1764), где они жили на полном пансионе. В 1772 году появилось первое коммерческое училище. В 1786 году действовало 165 училищ с 394 учителями и 11 088 учениками (10 230 мальчиками и 858 девочками), а к началу XIX столетия в России было более трёхсот школ и пансионов с 20 тысячами учащихся и 720 учителями.

Однако просвещение и «вольности» не всегда давали ожидаемые императрицей плоды. Летом 1790 года она прочла в недавно вышедшей книге «Путешествие из Петербурга в Москву» скромного чиновника Александра Радищева: «О! если бы рабы, тяжкими узами отягчённые, яряся в отчаянии своём, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую: я зрю сквозь целое столетие».

По свидетельству секретаря Храповицкого, Екатерину поразила эта риторика: «Говорено с жаром о чувствительности». Императрице, стремившейся создать сплочённое и устремлённое к благу страны дворянство и просвещённое городское сословие и объединить их в рамках «законной монархии» с непросвещённым и требовавшим руководства крестьянством, в конце долгого и славного царствования читать такие строки было досадно. Сочинитель предсказывал надвигавшуюся катастрофу и новый мужицкий бунт. Екатерина недоумевала: «Желчь нетерпения разлилась повсюду на всё установленное и произвела особое умствование, взятое, однако, из разных полу-мудрецов сего века... Не сделана ли мною ему какая обида?»