Романовы

«Петруса, в твоих ушах крик лживы родился, ибо ты не входишь ни мало в моё состояние. Я повадило себя быть прилежна к делам, терять прямо как возможно менее, но как необходимо надобно для жизни и здоровья прямо отдохновения, то сии часы тебя посвящены, а прочее время не мне принадлежит, но империи, и буде сие время не употреблю как должно, то во мне родится будет на себя и на других собственное моё негодование, неудовольствие и mauvaise humeur⁵ от чувствие, что время провождаю в праздность и не так, как должна. Спроси у кня[зя] Ор[лова], не истари ли я такова. А ты тотчась и раскричися, и ставишь сие, будто от неласки. Оно не оттого, но от порядочного разделение прямо между дел и тобою...»⁴²

Екатерина — искренне или нет — считала: «Я делаю и государству немалую пользу, воспитывая молодых людей». Неудивительно, что она видела в них всевозможные достоинства и успешно культивировала их. От Корсакова, получившего прозвище Пирр, она была без ума. «Когда Пирр заиграет на скрипке, — сообщала она Гримму, — собаки его слушают, птицы прилетают внимать ему, словно Орфею. Всякое положение, всякое движение Пирра изящно и благородно. Он светит, как солнце, и вокруг себя разливает сияние. И при всём том ничего изнеженного, напротив — это мужчина, лучше которого вы не придумаете. Словом, это Пирр, царь Эпирский. Всё в нем гармония...» И так же она восторгалась сменившим Корсакова Ланским. «Этот молодой человек, — писала Екатерина тому же Гримму, — при всём уме своём и уменьи держать себя легко приходит в восторг; при том же душа у него горячая... В течение зимы он начал поглощать поэтов и поэмы, на другую зиму — многих историков. Не предаваясь изучению, мы приобретаем знаний без числа и любим водиться лишь с тем, что есть наилучшего и наиболее поучительного. Кроме того, мы строим и садим, мы благотворительны, веселонравны, честны и мягкосердечны». Похоже, что императрица всё же лукавила насчёт «подготовки кадров» — государственным мужем оставался один Потёмкин, остальным же предназначалась роль приятных собеседников.

Череда «случаев» дорого обходилась казне, но никто из фаворитов не мог управлять императрицей. Практичная Екатерина требовала от них соблюдения определённых правил поведения («будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности») и считала необходимым приобщать их к государственным делам — в соответствии со способностями. Орлов командовал дворцовой охраной — кавалергардами, Завадов-ский после «отставки» управлял Заёмным банком и проводил школьную реформу, Дмитриев-Мамонов сочинял пьесы, а Римский-Корсаков играл на скрипке и, по компетентному мнению Екатерины, мог служить моделью для живописцев и скульпторов. Титул последнего из любимцев великой императрицы Платона Зубова свидетельствует о его разнообразных обязанностях: «Светлейший князь, генерал-фельдмаршал, над фортификациями генерал-директор, главноначальствующий флотом Черноморским и Азовским и Черноморским казачьим войском, генерал-адъютант, шеф кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Военной коллегии, почётный благотворитель Императорского воспитательного дома и почётный любитель Академии художеств».

«1фом победы, раздавайся!»

При Екатерине Россия прочно утвердила свой статус великой державы. Императрица, постоянно вникавшая в дипломатические дела, полагала, что страна должна следовать собственным интересам, не подчиняясь влиянию других государств: «Время всем покажет, что мы ни за кем хвостом не тащимся». Немецкая принцесса, ставшая российской государыней, искренне считала, что русские являются «особенным народом в целом свете; он отличен догадкою, умом, силою»: «Я знаю это по двадцатилетнему опыту моего царствования. Бог дал русским особенное свойство».

Главной целью внешней политики Екатерины II стала борьба с Турцией за выход к Чёрному морю. Во время первой Русско-турецкой войны (1768—1774) русские войска заняли Молдавию (1769); посланный с Балтики в Средиземное море русский флот под командованием Алексея Орлова одержал победу в Чесменской битве, а на суше армия Петра Румянцева разгромила 150-тысячное войско турок в Кагульском сражении (1770); корпус князя В. М. Долгорукова занял Крым (1771). После побед А. В. Суворова в Болгарии (1774) турки согласились на мир. По Кючук-Кайнарджийскому договору 1774 года к России отошли Кабарда, крепости Керчь и Еника-ле в Крыму, область между низовьями Днепра и Южного Буга; русские корабли получили свободный доступ в Чёрное море и проход в Средиземное море через проливы Босфор и Дарданеллы. Молдавия и Валахия обрели автономию, а Крымское ханство было объявлено независимым. Россия получила право выступать в защиту христианского населения Османской империи.

В 1782 году в переписке с австрийским императором Иосифом II Екатерина набросала «греческий проект»: создание Греческой империи во главе со своим внуком Константином и вассального государства Дакии на территории современной Румынии; Россия не получала бы новых территорий, но укрепляла своё влияние на Балканах и утверждала контроль над черноморскими проливами. От этих планов тогда пришлось отказаться, но в 1783 году императрица присоединила к России Крым. Тогда же был подписан Георгиевский трактат с Восточной Грузией — Картли-Кахетией: царь Ираклий II признавал российское покровительство и обязывался своими войсками служить императрице, а Россия, со своей стороны, выступала гарантом независимости и территориальной целостности его государства.

Весной 1787 года императрица в компании австрийского императора (он отправился в вояж инкогнито под именем графа Фалькенштейна) совершила путешествие в новообретённый «полуденный» край, энергично осваиваемый Потёмкиным. Журнал путешествия фиксировал:

«Мая 22. В 10 часу утра её императорское величество и граф Фалкенштейн изволили выехать из Бакчисарая, и по перемене лошадей при Мекензиевом хуторе 20, в Инкерма-не 14 вёрст, был обеденный стол в виду пространной и знаменитой Севастопольской гавани и стоящего тамо на рейде Черноморского флота, в числе 15 военных кораблей и фрегатов, и шестнатцатого бомбардирского корабля. В продолжении стола на корабле, называемом “Слава Екатерины”, поднят кейзер-флаг; каждое судно салютовало 15 выстрелами, и с флагманского корабля ответствовано из 7 пушек.

После обеда доехав до пристани, всемилостивейшая государыня благоволила сесть на шлюпку с графом Фалкен-штейном и в препровождении свиты, на других шлюпках бывшей, продолжала шествие водою к городу Севастополю. Приближась ко флоту, поднят был штандарт на шлюпке её величества, и вдруг корабли и фрегаты, спустя свои флаги, гюйзы и вымпелы, салютовали из всех пушек; а матросы, стоявшие по реям, вантам и борту, кричали “ура!”. Потом, когда шлюпка с штандартом поравнялась против флагманского корабля, то каждое судно сделало 31 выстрел при вторичном восклицании матросов, и тогда же производилась пушечная пальба с транспортных и купеческих судов, с берега севастопольского и с 4 батарей, при входе в гавань разпо-ложенных...»⁴³

Но турки не смирились — в том же году началась новая война. Одновременно пришлось воевать против Швеции (1788—1790), желавшей вернуть утраченные владения на Балтике. России угрожали также Англия и Пруссия.

Империя выстояла. В 1788 году армия Потёмкина овладела крепостью Очаков в устье Днепра, а на следующий год русские и австрийцы под командованием А. В. Суворова разгромили турок в Фокшанском и Рымникском сражениях. Главным событием кампании 1790 года стало взятие крепости Измаил на Дунае. Турция при поддержке Англии и Пруссии пыталась продолжить войну, но летом 1791 года адмирал Ф. Ф. Ушаков разгромил флот противника в Калиакрийском сражении, а сухопутная армия нанесла поражение туркам при Мачине. На Кавказе корпус генерала И. В. Гудовича взял Анапу. Крах надежд на помощь из Европы заставил султана Селима III заключить в декабре 1791 года Ясский мир: Турция уступила России междуречье Днестра и Южного Буга, признала присоединение к ней Крыма и Кубани, отказалась от притязаний на Грузию. Ещё раньше шведы после ряда сражений на суше и море окончательно отказались от реванша.