Знак Вишну

ЗНАК ВИШНУ

Приключенческая повесть

В основу этой повести легли трофейные архивные документы о штурме немецкими войсками Брестского укрепленного района в 1941 году и материалы об осушении подземных сооружений в Восточной Пруссии, затопленных по приказу Геринга в конце войны.

На карте Германии нет города Альтхафена. Улицы, и площади, на которых живут и действуют герои «Знака Вишну», сведены воедино из трех городов — Кенигсберга (ныне Калининград), Пиллау (ныне Балтийск) и Штеттина (ныне Щецин). Так же объединены и некоторые события, имевшие место в этих городах в 1945-1946 годах.

Название частей вермахта, в том числе диверсионного полка «Бранденбург», соединения морских штурмовых средств «К» и др. — подлинные.

В тот день Михель Хорн, шкипер плавучего мусоросборщика «Краббе», устроил себе королевский завтрак. Утром в порт пробралась младшая дочь шкипера и принесла в плетеной корзинке круг копченой эрзац-колбасы, флакон настурциевого уксуса и термос с черемуховым кофе. Старик макал в цветочный уксус кус колбасы, в которой желтели обрезки коровьего вымени, запивал еду горячим кофе и чувствовал себя на верху блаженства.

С тех пор как Альтхафен стали бомбить не только англичане, но и русские и город объявили на осадном положении, шкипер Хорн не покидал свое непритязательное судно, жил в рулевой рубке, благо ее тесное пространство позволяло вытянуть на ночь ноги.

Каждое утро, как и всю войну, «Краббе» отправлялся в рейс по акватории гавани, собирая в свои распахнутые створки-«клешни» плавающий мусор. К весне сорок пятого это было более чем бессмысленное занятие. Крупные корабли давно ушли из порта на запад, а все, что не могло передвигаться самостоятельно, либо увели буксиры, либо затопили прямо у причалов. Никогда еще старинная ганзейская гавань не выглядела столь уныло. То тут то там торчали из воды мачты и трубы разбомбленных эсминцев, грузовых и пассажирских пароходов и даже одной парусной шхуны с обрывками сгоревших парусов.

На плаву оставались еще док-эллинг и паровой кран, маячивший у серой громады дока. Но и их ждала невеселая участь.

Михель Хорн вел свой «Краббе» привычным путем, огибая затопленные суда. Нелепый корпус мусоросборщика, выкрашенный в черный цвет, походил на катафалк, бесцельно фланирующий по кладбищу кораблей. В суете эвакуации, в неразберихе последних недель о шкипере Хорне позабыли все, кроме младшей дочери, жившей в Хинтерланде [1] при доме пастора.

Ни коменданту порта, ни командиру дивизиона вспомогательных судов не приходило в голову, что старый трудяга «Краббе» по-прежнему несет свою санитарную службу. И если бы Хорн еще месяц назад перебрался к дочери на Кирхенплатц, его бы никто не хватился. Но Михель Хорн был истинным моряком и считал, что шкипер не вправе бросать свое судно на произвол судьбы, даже если это всего лишь старый портовый мусоросборщик. Три года назад на «Краббе» плавал еще и моторист. После катастрофы под Сталинградом его призвали в вермахт. Так что Хорн управлялся теперь один, и передоверить судно было некому. Да он и не собирался этого делать.

«Краббе» как никогда пожинал обильную жатву: чего только не попадало в его бункер в эти последние месяцы «третьего рейха»! Фуражки морских офицеров и черные пилотки подводников, пробковые пояса и кухтели — поплавки рыбацких сетей, обломки корабельного дерева, дамские сумочки, разбухшие книги, глушенная взрывами рыба...

Если бы не эта рыба, он давно бы протянул ноги с голоду.

Однажды Хорн извлек из мусоронакопителя чемодан, набитый бумагами и свернутыми в трубку холстами картин. Бумаги он сдал в комендатуру порта, за что его обещали представить к награде; попорченными же водой полотнами он оббил для утепления рубку и теперь нес свои бессменные вахты среди греческих богов, козлоногих сатиров и пышнотелых античных красавиц, одна из которых очень напоминала покойную Анхен.

Если бы лавки старьевщиков работали так же, как до войны, то в этот месяц поспешной эвакуации альтхафенского порта шкипер Хори нажил бы целое состояние. Все кранцы и рундуки «Краббе» были набиты выловленными вещами: ботинками, сапогами, туфельками всех размеров и фасонов, солдатскими фляжками и ранцами, свечами, спасательными кругами, дамскими шляпками, швабрами — всем тем добром, что обычно всплывает с разбомбленных и затопленных судов. Правда, случались находки пренеприятные и даже опасные. Хорн не раз и не два извлекал из бункера оторванные ноги, головы, руки, а однажды в «клешни» «Краббе» занесло небольшую речную мину, которая, по великому счастью, не взорвалась.

Как бы там ни было, но шкипер Хорн совершал свои рейсы изо дня в день, даже тогда, когда гавань затягивал туман. В этот раз мгла была настолько плотной, что Хорн решил переждать ненастье в далеком ковше, где стояли плавучий док и паровой кран. Он не заходил сюда уже месяц и надеялся, что здесь кое-что поднакопилось для его бункера. На мачте брандвахты у входа в ковш болтался красно-белый в шашечку флаг «U» — «юниформ», что по международному своду сигналов означало: «Вы идете к опасности». Но в гавани уже давно не действовали ни створные огни, ни сигнальные мачты, так что старик не обратил внимания на опасный флаг, да и разглядеть его в густом балтийском тумане было непросто. Едва «Краббе» вполз в тихие воды докового ковша, как белесая мгла стала редеть, и шкипер с удивлением увидел, что здесь кипит скорая и напряженная работа. Стрела плавучего крана опускала в котлован, вырытый на причальной стенке, носовую часть подводной лодки. Острая морда с «жаберными» крышками торпедных аппаратов походила на оттяпанную акулью голову. Старик разглядел и обезглавленное тело. На стапель-палубе дока стояла сумбарина, обрезанная по самую рубку. Хорн не стал гадать, кому и зачем понадобилось зарывать в землю лодочный отсек, так как сразу понял, что его столь нежданно вынырнувший из тумана «Краббе» вызвал в ковше нехороший переполох. Офицеры в длинных черных плащах закричали с причала тем, кто копошился на стапель-палубе, замахали руками, указывая на мусоросборщик. Шкипер круто переложил руль и выжал из движка все обороты, на какие был способен старенький «бенц».

«Черти меня сюда занесли!» — ругал себя Хорн. Он надеялся побыстрее раствориться в тумане, но в дверной иллюминатор видно было, как от башни дока отвалил полуглиссер, взвихрив за кормой белопенные крылья, помчался вслед за «Краббе». Очень быстро катер поравнялся с пыхтящим от натуги мусорщиком, и два офицера, один за штурвалом, другой в кокпите, знаками потребовали, чтобы шкипер вышел из рубки. Скрипя сердце Хорн повиновался. Заглушил мотор и открыл дверь. Он не успел сказать и слова в свое оправдание. Тот, что сидел в кокпите, краснолицый, с заячьей губой, встал, поднял тяжелый «люгер» и выпустил в шкипера всю обойму.

— Любопытный карась попадает на крючок, — как бы в назидание мертвому припомнил он пословицу, — либо на рыбацкий, либо... на спусковой. Поворачивай обратно, Ульрих!

И катер помчался к плавкрану, который уже опустил носовой отсек в котлован. Саперный танк с бульдозерным ножом, яростно рыча, спихивал в яму мокрую глину. Он утрамбовал грунт гусеницами, и плавкран опустил на место погребения «акульей головы» бетонные плиты настила, те самые, что лежали здесь испокон веку. Водитель танка, включив малую передачу и постоянный газ, выскочил из люка. Машина рухнула с причальной стенки в воду, обдав брызгами своего хозяина — худого рыжеволосого фельдфебеля. Он нагнулся посмотреть, как бурлят на воде пузыри из затонувшего танка. Офицер с заячьей губой снова поднял свой пистолет, и любопытный танкист отправился вслед за своей машиной.

— У тебя заячья губа, Вальтер, но львиное сердце! — похвалил его водитель полуглиссера.

— Увы, Ульрих... Врачи говорят, что у меня «бычье сердце». Слишком много пил пива... Кажется, нам пора убираться отсюда.