Романовы

Поэт и видный государственный деятель Гавриил Державин в звучных стихах передал победный дух екатерининской эпохи:

Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый Росс! Звучной славой украшайся: Магомета ты потрёс.

Славься сим, Екатерина, Славься, нежная к нам мать!

Воды быстрые Дуная Уж в руках теперь у нас; Храбрость Россов почитая, Тавр под нами и Кавказ.

Мы ликуем славы звуки,

Чтоб враги могли то зреть,

Что свои готовы руки В край вселенной мы простреть...

После заключения мира Россия стремилась установить добрососедские отношения с Турцией, чему в немалой степени способствовала поездка генерал-майора М. И. Кутузова в Константинополь в 1793 году, которому Екатерина поручила «сохранить мир и доброе согласие с Портою, нужныя для отдохновения по толиких трудах и безпокойствах, империею нашею понесённых, и полезныя для разпространения торговли». Будущий победитель Наполеона блестяще справился с поставленной задачей: снискал расположение Селима III, верховного визиря и других высших сановников и даже сумел — впервые в дипломатической практике — побеседовать в саду гарема с матерью и сестрой султана. Генерал урегулировал вопрос о торговых пошлинах, предотвратил войну между Турцией и Австрией и не допустил выступления Порты с возражением по поводу второго раздела Польши, как предлагал ей французский представитель. Мирные отношения с южным соседом были необходимы, поскольку в конце XVIII века главный вектор внешней политики России вновь указывал на Европу.

И в России, и в других странах к падению Бастилии и последующим революционным событиям во Франции вначале отнеслись сочувственно, как к торжеству идеалов Просвещения, и даже радовались ослаблению соперника на международной арене. «Санкт-Петербургские ведомости» были в числе первых европейских газет, опубликовавших Декларацию прав человека и гражданина: «1) Все люди рождаются вольными и в совершенном в рассуждении прав равенстве; различия же долженствуют быть основаны на единой токмо общей пользе. 2) Всякое общество обязано иметь главным предметом бытия своего соблюдение естественных и забвению не подлежащих прав человека. Права сии суть: Вольность, Собственность, Безопасность и Противоборство угнетению. 3) Всякая верховная власть имеет основание своё в народе; и никакое общество вла-стительствовать не может, не заимствуя власти от народа...»

Но скоро стало ясно, что «французская мода превратилась в эпидемию» и угрожала всему «старому режиму» Европы. Русские дипломаты в Париже подкупили знаменитого деятеля революции Мирабо и пытались организовать бегство короля Лю-

довика XVI с русским паспортом. Екатерина II в 1792—1793 годах сколачивала коалицию европейских стран против Франции и предлагала «уничтожить все демократические учреждения и наименования; революционные документы и революционную печать повсеместно сжигать». Она не признавала принципа «равенства» («Равенство — это чудовище, которое хочет стать королём», — говорила она статс-секретарю Храповицкому) и писала, что от природы «питает большое презрение ко всем народным движениям». Но будучи мудрым политиком, она полагалась не только на силу — предлагала предоставить французам «умеренную свободу» и даже конституцию:

«В настоящее время достаточно десяти тысяч человек войска, чтобы пройти Францию от одного конца до другого. К набранному войску неминуемо присоединятся все оставившие родину французские дворяне, а может быть также и полки немецких государей. Многого можно ожидать и от многочисленного дворянства, которое сядет на коней и со шпагою в руках провозгласит себя дружиною короля, действующей для освобождения его и королевства, угнетённых, разорённых и ограбленных тиранами и разбойниками. Восстановить монархию и монарха, разогнать самозванцев, наказать злодеев, избавить государство от угнетения, тотчас же объявить прощение и забвение всем, изъявляющим покорность и признающим законного государя. Французское духовенство получит назад, что останется нераспроданного из его имущества, дворянство — свои права сословные, государственные области — то, чего они потребуют. Есть вероятность, что многие выборные перейдут на сторону власти и справедливости, как скоро увидят себе поддержку. Посему придумали, что нужно бы составить акт, который бы послужил им точкою соединения. Подписавшиеся под этим актом соединения согласятся: 1) поддерживать римско-католическую религию в её неприкосновенности, 2) хранить верность королю, 3) освободить его, 4) восстановить правительство по единодушному желанию народа, выраженному в областных наказах, следовательно, в поддержании трёх сословий касательно их сущности, собственности и безопасности...»⁴⁴

Однако после казни короля в 1793 году дипломатические и торговые связи с Францией были прерваны. Теперь «Ведомости» уже обличали её «самозваный народ, составленный из попов, стряпчих, профессоров, бродяг и их сволочи», и предрекали ему печальную судьбу: «Должно ему одичать совершенно и свирепствовать противу всего, что он бесчеловечным своим правилам находит противным; а сие превращение человечества в зверство есть одно из ужаснейших следствий, каковое французское безначалие произвести было в состоянии».

Французская дипломатия, в свою очередь, настраивала против России Турцию, Швецию и Данию; агенты Конвента оказались в русской армии, Черноморском флоте и даже Коллегии иностранных дел. Когда 3 мая 1791 года в Польше под влиянием французских событий была принята конституция, недовольная знать обратилась к России и Екатерина II отправила в соседнюю страну войска — якобы для «защиты свободы» шляхты. Польше пришлось заплатить за успехи французских революционных войн. Ещё в 1764 году Екатерина посадила на польский трон своего ставленника Станислава Понятовского. Однако король пытался проводить укреплявшие центральную власть реформы, в стране начались смуты — и императрица склонилась на предложение Фридриха II о разделе Речи По-сполитой между Россией, Пруссией и Австрией. По первому разделу (1772) Россия получила часть нынешней Латвии и Восточную Белоруссию.

В декабре 1792 года императрица чётко сформулировала своё отношение к событиям в Польше: «В Варшаве развелись клубы, наподобие якобинских, где сие гнусное учение нагло проповедуется и откуда легко может распространиться до всех краёв Польши и следовательно коснуться и границ её соседей... По испытанию прошедшего и по настоящему расположению вещей и умов в Польше, то есть по непостоянству и ветрености сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему и особливо по изъявляющейся в нём наклонности к разврату и неистовствам французским мы в нём никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа иначе, как приведя его в сущее бессилие и немогущество».

В январе 1793 года Россия и Пруссия совершили второй польский раздел. Депутаты сейма в полном молчании ратифицировали его: несогласных силой удаляли с заседания, а их имения конфисковывались. Так Россия получила Правобережную Украину. Поляки ответили восстанием под руководством Тадеуша Костюшко. Осенью 1794 года войска России и Пруссии разбили повстанцев, Костюшко попал в плен. Варшава была взята штурмом армией Суворова. По третьему разделу страны (1795) к России отошли Западная Белоруссия, Литва и Курляндия. Несчастный Станислав Понятовский отрёкся от престола и спустя три года скончался в почётном плену в Петербурге, а Польша как самостоятельное государство прекратила существование—до 1918 года. Императрица гордилась тем, что не взяла «ни клочка» собственно польских земель, но опасалась появления французской «заразы» близ российских границ. Она писала Суворову: «Я была бы виновата перед потомством, если б дала усилиться бунтовщикам; разврат французский разлился бы по лицу России и наводнил бы весь Север».

На закате

В 1790-х годах Екатерина находилась на вершине славы и могущества. «Осанка её величественна, такою воображала я себе в детстве волшебницу. Лицо у неё широкое и полное, с виду нельзя ей дать 60 лет. Волосы и брови у неё не крашеные, совсем седые и густые; причёска совершенно соответствует её летам. Головной убор приколот двумя огромными бриллиантами. Выражение лица очень приятно, рот до сих пор необыкновенно красив, нос не велик, но прекрасной формы и чудные голубые глаза, без которых нельзя вообразить её. Она слегка румянится, но кожа так свежа у неё, что, наверное, она никогда не белилась. Поступь у неё удивительно лёгкая, не по летам, и вообще её можно назвать олицетворением “крепкой старости”» — так выглядела 66-летняя российская императрица в 1795 году по описанию герцогини Августы Софии Саксен-За-альфельд-Кобургской, прибывшей в Петербург выдавать одну из своих дочерей замуж за великого князя Константина Павловича.